- Может, и знаешь, зато не знаешь, почему снесли Нану. Не знаешь, что вся Венгрия лежит у ног будайского паши. И только я, Ласло Морэ, не побоялся ему крикнуть: «Ты не нам, а псам указ, гололобый!» Годы дрался я со своей маленькой дружиной против турок. Не Фердинанд дрался и не почтенное венгерское дворянство, а я, Ласло Морэ. В прошлом году я разбил турецкое войско, направлявшееся в Белград, - я, Ласло Морэ, которого вы величаете грабителем и разбойником. - Он передохнул, потом, размахивая руками, продолжал: - Было бы у меня столько денег, сколько у Иштвана Майлада, было бы у меня столько добра, замков и челяди, как у Балинта Терека, было бы у меня столько солдат, как у того, кто носит на голове корону в качестве украшения, - тогда меня, Ласло Морэ, чествовала бы нынче Венгрия как своего освободителя. Но так как у меня мало было солдат, мало денег, то басурманы оттеснили меня в Нану и снесли, проклятые, мой замок до основания…

Подошел Вели-бей.

- Не знаю, из-за чего вы тут пререкаетесь, но, несомненно, прав Селим. Он ближе к кладезю истины, чем вы, неверные.

- Какой Селим? - изумленно спросил Балинт Терек.

- Селим, которого еще несколько дней назад на языке неверных звали Ласло Морэ, - ответил Вели-бей.

Балинт Терек откинулся назад и презрительно захохотал.

- Вот как! Селим!.. И он еще разглагольствует о любви к отчизне! Прочь от меня, басурманин, песий сын!

Не подскочи к ним Вели-бей, Балинт ударил бы изменника.

- Неверная свинья! - заорал бей на Балинта. - Сейчас же закую тебя в кандалы!

Балинт Терек вскинул голову, как горячий конь, которого ударили между глаз. Глаза его горели огнем. Бог знает, что он натворил бы, не оттащи его Майлад.

Бей презрительно посмотрел им вслед. Но вспомнил, видно, о своем кармане и прекратил грубые речи. Затем обернулся к Морэ и громко, чтобы слышали его противники, сказал:

- Султан, наш милостивый повелитель, рад был услышать, что ты вступаешь в стан правоверных, и прислал вот этого почтенного священника, дабы он принес тебе свет пророка, имя которого благословенно во веки веков.

- Пойдем к себе! - задыхаясь, хрипел Балинт Терек. - Пойдем отсюда, мой добрый друг Майлад!

Несколько дней спустя оба сына Морэ были освобождены. Они получили в Константинополе какие-то должности.

Старик Морэ остался в стенах Семибашенного замка.

Терек и Майлад не сказали с ним больше ни слова, но оба не раз слышали, как Морэ настаивал на своем освобождении.

Однажды Вели-бей ответил ему так:

- Ходил я опять по твоему делу во дворец. Из Венгрии уже пришло письмо. Ну, знаешь, будайский паша расписал тебя на славу! Между прочим, он сообщил, что во время осады Наны ты, удирая, швырял через плечо деньги туркам, чтобы спасти свою шкуру. - И, покачав головой, он засмеялся: - Ох, старик, старик, и лиса же ты!

В ту пору уже и Секешфехервар и Эстергом были в руках турок. Султан сам стал во главе своей рати, чтобы сокрушить эти два оплота Задунайщины.

Вернулся он домой только к зиме.

Обитатели Семибашенного замка еженедельно получали вести о походе. Узнали они о возвращении султана и ждали новых узников. Да простит господь давним узникам, но они радовались заранее, что в тюрьме у них появятся еще сотоварищи, быть может, даже старые друзья. Сколько новостей доведется тогда услышать! Наверно, и о семьях удастся что-нибудь разузнать.

Однажды утром, когда Балинт и Майлад беседовали об этом, вдруг отворилась дверь и вошел Вели-бей. Лицо его раскраснелось от быстрой ходьбы. Сложив на груди руки, он низко поклонился Балинту и сказал подобострастно:

- Его величество падишах просит вас к себе, ваша милость. Соблаговолите немедленно одеться - и поедем.

Балинт Терек вздрогнул, глаза его остановились.

- Ты свободен! - пролепетал Майлад.

Они поспешно начали вытаскивать одежду из шкафа. Вели-бей тоже побежал переодеваться.

- Не забудь обо мне! - умолял Майлад. - Напомни ему, Балинт, про меня. Ведь ты будешь беседовать с султаном с глазу на глаз. Замолви обо мне словечко, попроси, чтобы он отпустил вместе с тобой и меня. О, боже, боже!.. Не забудь обо мне, Балинт!

- Не забуду… - пробормотал Терек.

Дрожащими пальцами застегивал он синий затканный цветами атласный кафтан, в котором его много лет назад схватили турки. Свои красивые зимние одежды он уже износил, а этот кафтан не надевал - все берег: надеялся поехать в нем когда-нибудь домой.

Только сабли у пояса не было.

- Ничего, вернешься из дворца - будет на тебе и сабля, - ободрял его Майлад, спускаясь вместе с ним по лестнице. - Так не забудь же!

Радостно смотрел он, как Балинт и Вели-бей закутались в широкие турецкие шубы и забрались в повозку, как бей заботливо запахивал полы меховой шубы Балинта Терека, чтобы у него не замерзли ноги, и как смиренно садился по левую руку от него.

- Балинт! Пусть ангелы небесные поедут с тобой за форейторов!

Повозка тронулась. Позади ехали верхом два стража с пиками.

«Господи, господи!..» - молился дорогой Балинт Терек.

Ему казалось, что прошла целая вечность, пока повозка завернула в ворота дворца.

Во дворец пошли пешком через янычарский двор.

Множество ступенек - и все из белого мрамора. Множество статных телохранителей и слуг. Величественные мраморные колонны, мягкие ковры, позолота. На каждом шагу дивные образцы восточного филигранного искусства. Но Балинт Терек видел только спину слуги в белом кафтане, который торопливо шел впереди них, да дверь, завешенную плотным шелковым занавесом, и думал, что эта дверь ведет в покои султана.

Балинта Терека ввели в маленький зал. Все его убранство состояло из ковра и лежавшей на нем подушки. Возле подушки стоял большой медный сосуд, похожий на крестильную купель в будайском храме. Только сосуд этот стоял не на каменной подставке, а на мраморном кубе, и в нем была не вода, а огонь - горящие угли.

Балинт Терек был уже знаком с этим предметом турецкого обихода и знал, что называется он «мангал». Зимой турецкие дома отапливаются такими переносными печами.

В комнате не было никого, кроме трех сарацин, которые застыли, как статуи, у дверей, сжимая в руке большие серебряные алебарды. Трепещущий Велибей молча остановился возле дверей.

Балинт взглянул в окно. Он увидел зеленоватые морские волны, а на другом берегу залива - Скутари. Вот так же смотрел бы он на Пешт из окон своего будайского дворца…

Стоял он недолго - за это время разве что яйцо можно было бы сварить, - наконец черная рука откинула занавес у дверей, и мгновение спустя появился султан.

Свиты не было ни впереди, ни позади султана. Вместе с ним вошел только худенький юноша-сарацин лет пятнадцати и остановился возле стража.

Бей мгновенно пал ниц на ковер. Балинт щелкнул каблуками и поклонился. Когда он поднял голову, султан стоял уже возле мангала, грея над ним свои худые руки. На нем был опушенный горностаем шелковый кафтан орехового цвета, такой длинный, что из-под него виднелись только красные носки чувяк. На голове - легкая белая чалма. Щеки были выбриты. Тонкие седые усы свисали ниже подбородка.

С минуту царило молчание. Потом султан бросил взгляд на бея.

- Ступай.

Бей встал, поклонился и попятился к дверям. У порога снова отвесил поклон и исчез, словно тень.

- Давно я не видел тебя, - заговорил султан спокойно. - Ты ничуть не изменился, только поседел.

Балинт подумал: «Да ведь и ты, Сулейман, не помолодел!» С тех пор как Балинт не видел его, султан весь иссох, и густая сеть морщин окружила его большие бараньи глаза. Нос его тоже как будто стал длиннее. Лицо были безобразно нарумянено.

Балинт не промолвил ни слова, только ждал, ждал с замиранием сердца, что теперь будет.

Султан скрестил руки на груди и сказал:

- Ты, должно быть, знаешь, что Венгрии больше нет?

Бледное лицо Балинта Терека приняло землистый оттенок. Если нет больше Венгрии, что же понадобилось от него султану?