— Как это я не догадался приготовить брезент? Сколько пшеницы промокло… Попробуй высуши ее теперь…

— При чем тут вы? — подскочил к председателю Юдл Пискун. — Налетело нежданно-негаданно… Кто мог думать… Да и беда не велика. Пусть только покажется солнце — переворошим копны, и пшеница у меня будет сухонькой. Что ты скажешь, Калмен? — вдруг обратился он к стоявшему неподалеку Зоготу, как бы призывая его в свидетели.

Меер Волкинд угрюмо шагал в своем отяжелевшем плаще по мокрому току и клял себя за то, что не вывез обмолоченный хлеб, что затянул с молотьбой.

— Ничего не поделаешь, надо будет опять переворошить копны, — повторил он слова Юдла. — Боюсь только, как бы дождь не зарядил надолго…

У навеса, где столпились колхозники, Коплдунер мыл в луже ноги.

«Сейчас эта глухая тетеря съязвит на мой счет, — подумал, досадливо морщась, Волкинд. — И чего ему надо? Всегда всем недоволен, такой же, как Хонця… „Ему бы хомуты чинить, а не колхозом управлять“, — так, кажется, Коплдунер сказал Юдлу про меня? Ну и правление подобралось — на одного Юдла можно положиться. Настоящий труженик…»

Между тем Коплдунеру было сейчас совсем не до Волкинда. Ему важно было знать, почему Настя все возится у кукурузы, когда все остальные уже с полчаса как ушли оттуда. Вдруг у него екнуло сердце. Не Настя ли там идет, размахивает руками? Она… Коплдунер проворно скрылся за молотилкой.

Босая, в промокшем тонком платье, которое облепило ее плотное, ладное тело, слегка разрумянившаяся, Настя остановилась возле навеса, кого-то ища глазами.

— Что потеряла? — подмигнул ей Юдл.

— Дождь, который прошел, — нарочито громко ответила Настя и повернула к арбам.

Коплдунер за молотилкой ладил грабли. Поскользнувшись в луже, девушка подбежала к нему с протянутыми руками.

Парень даже не оглянулся, молча наколачивал грабли на держак.

— Что с тобой? — удивленно спросила Настя.

— Со мной ничего, — ответил холодно Коплдунер. Девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Коплдунер, какая муха тебя укусила? — Она вдруг звонко рассмеялась.

Он не мог удержаться и все-таки взглянул на нее. Никогда она не казалась ему такой привлекательной. Крепче, чем когда-либо, прижал бы он ее сейчас к себе. Но обида от этого нисколько не уменьшилась.

— Чего ты так смотришь? — спросила Настя. — Или разонравилась?

Парень насупился, молчал.

— Ну что с тобой? Заговоришь ты наконец?

— Можешь возвращаться к своей кукурузе. — Коплдунер отвернулся и пошел к навесу.

— Постой! — воскликнула Настя.

— Ну, что еще? — Он задержал шаг.

— Подожди…

— Мне нечего ждать…

— Послушай, что я тебе скажу.

— Слыхали…

— А может быть, я скажу такое, чего ты не слышал?

— А мне все равно. — И пошел быстрее к навесу. Меер Волкинд стоял у навеса и ругал колхозников за разбросанную упряжь. Те лениво отругивались. Недовольный, председатель вернулся к своей бедарке, взнуздал лошадь и, бросив взгляд на Юдла, спросил:

— Ну, кто со мной? Поздно уже.

Юдл Пискун, не мешкая, взобрался на бедарку и уселся рядом с Волкиндом. Неожиданно с другой стороны двуколки вырос Риклис, длинный, худой, с колючими, завистливыми глазами, и поставил ногу на подножку.

— Куда? — возмутился Юдл. — Куда ты лезешь? Не видишь, какая грязь! Лошадь не потянет.

— Грязь? Вот ты и иди пешком! — вскипел Риклис. — И так все время разъезжаешь, хватит! Слезай, слезай, нечего раздумывать! Вываливайся.

— Но-о! — Юдл со злостью стегнул лошадь. Бедарка рванулась с места и, разбрасывая комья грязи, покатилась вниз по току.

— Новый хозяин на нашу голову! — орал вслед Риклис. — Катается по целым дням, а ты работай на него, надрывайся, чтоб его разорвало… А председатель сидит, как истукан, хоть бы слово сказал… Я им поработаю, они меня запомнят…

Над освеженной степью воцарился покой. Только дождевая вода бурлила в заросших канавах и с шумом неслась вниз, к взорванной плотине.

Уже через несколько минут Юдл пожалел о своей ссоре с Риклисом. «Надо было пустить его в бедарку, и дело с концом. Опасный тип. И язык у него вонючий. Кто его знает, что он может придумать». Юдл был теперь почти уверен, что Риклис подсмотрел, как он позавчера отвез с тока телегу с пшеницей к себе во двор. Потому-то он так нахально и разговаривал. «Чтоб его гром поразил. Как бы не ляпнул чего-нибудь…» Юдл ерзал на сиденье, то и дело оглядываясь, хотя ток давно уже скрылся из виду. Черт его дернул сесть на эту бедарку! Пешком надо было идти, вместе со всеми. Сколько раз он давал себе слово никогда не отделяться от колхозников.

— Придется завтра убрать пшеницу с тока. — Волкинд озабоченно посмотрел на Юдла. — Может, выдать пока кое-что колхозникам? Что вы скажете?

— Как хотите… Выдать легче всего. Да вот с коровником как тогда будет?

Волкинд давно носился с мыслью поставить на лугу, около ставка, молочную ферму. Район уже отпустил кредит на помещение для сорока коров. Но Юдл внушил председателю, что если уж строить, то по меньшей мере на сто голов, как в Веселом Куте, чтоб не стыдно было показаться на глаза соседям. А средства можно изыскать. Волкинду план Юдла пришелся по нраву: вот это размах!

— Насчет строительного материала вы уже поинтересовались? — спросил Волкинд.

— А как вы думали! Из-под земли достану. Вы не сомневайтесь, будет и лесоматериал, и кирпич, и гвозди. Главное — это средства. Не мешает оставить побольше хлеба. Что и говорить! Окупится.

— Еще бы! Давайте сегодня же решим этот вопрос на правлении, и начинайте в добрый час!

Юдл ликовал.

«Пусть только начнет строить, — думал он, — тогда мне и на трудодни наплевать…»

Лошадь фыркнула, разбрасывая копытами грязь. По обочине дороги, подобрав юбку, быстро шагала Настя.

— Почему одна? — Юдл ехидно заулыбался. — Иди сюда, прыгай, председатель тебя подвезет…

Настя на ходу оглянулась и ничего не ответила.

— Ну, прыгай, скорей!

— Ничего, и пешком дойду, — ответила она сердито.

— Куда ей с нами, со стариками! — Юдл хихикнул. «И эта почему-то дуется, — подумал Волкинд и снова вспомнил о Коплдунере. — Чего ему нужно? Видно, прав Юдл, в завхозы метит, а может, и выше…» Волкинд хлестнул лошадь и повернул мимо сада.

Посреди улицы, неподалеку от красного деревянного амбара, виднелся знакомый «фордик» секретаря райкома.

Коплдунер не заметил, как Настя ушла. Стоя под навесом вместе с колхозниками, делал вид, что его очень занимают россказни Риклиса о жене Волкинда.

— Она в него три раза в день бросает свои туфельки на высоких каблучках. Наш председатель так наловчился, что ловит их на лету.

Коплдунер смеялся громче всех — Настя ведь слыщит! — и заставлял себя не смотреть в сторону молотилки. «Ничего, пусть помучается. Мне тоже не сладко. На кукурузу потянуло? — Он теперь все понял: Грицко на тракторе работает неподалеку. Сказал доброе словечко, а она уж и рот разинула. Все девки одинаковы, настоящие телки! Покажи им клок сена — они и готовы». Коплдунер нарочно выбирал выражения погрубее, чтобы выдержать характер. Он знал, что его ненадолго хватит, все равно первый к ней подойдет.

— Ты что, парень, зеваешь? — Риклис вдруг ткнул Коплдунера в бок. — Твоя краля от тебя улепетывает.

И в самом деле Настя быстрыми шагами спускалась с горки.

Сердце у Коплдунера словно оборвалось. Все-таки ушла, не дождалась его… Он кинулся к молотилке, снял с нее ремни и, бросив их на ходу под навес, в один миг спустился вниз. Но Насти уже не было видно. И чего он, Коплдунер, взъелся на нее? Он вспомнил, как она подбежала к нему, усталая, промокшая. К нему ведь она пришла, к Коплдунеру, чтобы вместе идти долгой…

В степи все больше темнело. Из-за балки доносилось мычание стада, возвращавшегося с пастбища. Это протяжное, грустное мычание и хлопанье бичей напомнили ему, как совсем недавно они с Настей пасли чужой скот, как они с утра до ночи спины гнули на земле Оксмана. Трудно даже поверить: какой-нибудь год назад они с Настей еще батрачили… Как здесь все изменилось — и люди и сама степь… Настя тоже изменилась. Он ее порой не узнает. Гордая, самостоятельная стала.