Зарычав от ярости, мой отец наклонился вперед и ударил меня по щеке, мой рот мгновенно наполнился кровью. Я смотрела ему в глаза, когда он говорил:

— Ты — настоящее зло, Вельзевул! Ты соблазнила меня, вошла в мои сны и заставила меня думать только о тебе, о том, чтобы взять тебя так, как мужчина должен брать женщину.

Раздраженная, я сжала связанные руки в кулаки.

— Нет, отец, я не соблазняла тебя. Ты ошибаешься. Ты заставил меня думать, что именно так каждый отец обращается со своим ребенком. Но я узнала, что это не так! Это грешно... аморально!

Лицо моего отца вспыхнуло красным и, выходя из комнаты, он объявил:

— Я с нетерпением жду, когда Мика начнет изгнание злых сил из тебя. Этот демон, зло, живущее в тебе, должно быть изгнано из твоей души раз и навсегда. В противном случае ты перейдешь к следующей жизни, где Бог осудит тебя, так же как твою мать, которая спала с Сатаной, чтобы создать тебя!

На это раз кровь отлила от моего лица, и я начала яростно дрожать.

— Моя... моя мать? — спросила я, и увидела выражение триумфа на лице отца.

Когда он ухватился за дверную ручку, его глаза вспыхнули.

— Твою мать осудили и признали виновной в колдовстве и связи с Темным Лордом. Она приветствовала Сатану в своей постели, и, соединившись с ним, они создали тебя. Она была признана виновной в ереси и заплатила справедливую цену. Теперь она вечно горит в аду.

Он открыл дверь и оглянулся.

— Ты покинула общину один раз, Далила, но снова не сможешь сбежать. Новый Сион — это крепость, которая защищает наш народ от злодеев внешнего мира. Ты Окаянная, ты принадлежишь этому месту и нам ради собственного спасения. Не пройдет много времени, прежде чем Господь вернется за всеми нами. Порок Каин раскрыл это нам, и когда Бог это сделает, тебе лучше молиться, чтобы брат Мика успел очистить твою испорченную сущность.

Когда дверь захлопнулась, я затряслась от страха. Веревки жгли мою кожу, крепко удерживая запястья и ноги. Оглядев комнату, я не увидела ничего знакомого. Эти покои были симпатичнее, чем те, в которых мы выросли с Беллой, Мэй и Мэдди. Стены были сероватого оттенка, здесь также были длинные шторы на широких высоких окнах и деревянные полы под моими ногами. Я чувствовала себя пленницей в золотой клетке.

Свернувшись на белом покрывале, я позволила себе разрыдаться. Я была расстроена, потеряна. Я хотела оказаться с Мэдди и Мэй. Хотела говорить с ними, смеяться, но прежде всего... я хотела к Каю. Я проклинала себя за то, что побежала к реке после нашего занятия любовью, после того как он провозгласил свою любовь ко мне. Проклинала себя за то, что не боролась со своими захватчиками. Что не закричала, не предупредила Палачей. Но даже сейчас, когда я лежала на этой незнакомой кровати, в этой незнакомой комнате в новой и незнакомой общине, мое сердце будто протыкали кинжалы. Я любила Кая... и эта любовь была чистая, неприкрытая, но его любовь была уловкой, заклинанием, следствием того, кем я была... всегда буду?

Как бы ни было трудно для меня признать, я знала, что нахожусь среди своих людей... своих спасителей... в месте, в котором должна быть. Несмотря на то, что мое сердце разбивалось все больше с каждой секундой, я должна быть здесь, в Новом Сионе... должна спастись от своего греха. Только так я узнаю, сможет ли Кай действительно полюбить потерянную девушку за фасадом моей внешности.

 

17 глава

Кай

Стоя у входа на территорию, я вытащил сигарету и сделал длинную, приятную затяжку, наблюдая за задними воротами как гребаный ястреб.

Засунув руку в карман, проверил время на телефоне. Прошло четыре часа, четыре гребаных часа с тех пор, как эти сраные ублюдки забрали мою женщину, и мы понятия не имели куда. Нацистский дружок Тэнка должен был появиться в любое время с разведданными, и как только мы получим все, что нам нужно, я разорву глотки ублюдков, вырву их конечности от отметелю мразей. Может, я и выгляжу как красивый ублюдок, но я красивый ублюдок с нулевым угрызением совести и явным отсутствием сраной морали.

Рядом со мной раздался кашель, и я увидел Стикса. Он вытащил сигарету, прикурил и смотрел за воротами со мной.

— С-с тобой в-все в п-порядке? — спросил он, выдувая дым и делая еще одну долгую затяжку.

— Мне станет лучше, когда дезертир Клана появится здесь и расскажет, где моя сучка.

Стикс кивнул, и мы прислушивались к тихой дороге, посредине глухомани Остина, где не было ни души. Я снова проверил телефон, прошло только пять минут.

Бл*дь.

Я не мог успокоиться, не мог справиться с этим дерьмом. Что если эти ублюдки насилуют мою сучку? Что если они трахают ее снова и снова, наслаждаясь криками, возбуждаясь от ее страха... Или, что если они убивают ее? Что если они хотели отправить сообщение Палачам, отправить одну из наших сучек к лодочнику, чтобы взбесить нас?

Они хотели войны? Контролируемую нами территорию? Они планировали продавать оружие? Наркотики?

— Т-ты с-слишком много д-думаешь, б-брат, — заикался Стикс. — Не к-кипятись т-так с-сильно.

Проведя рукой по длинным волосам, я бросил сигарету на землю и зажег еще одну раковую палочку.

— Тогда скажи мне, какого хрена думать, брат. Потому что, бл*дь, прямо сейчас я схожу с ума. У них моя женщина, Стикс, моя гребная женщина. Я не любил ни одну женщину в своей жизни, кроме матери и сестры. Я никогда не думал, что у меня будет старуха. Думал, что Тэнк, Булл и ты просто плаксивые сучки, которые сделали неправильный выбор, отказавшись от всех кисок, которые приходят к нам.

Я сделал еще одну затяжку, ощущая, как Стикс наблюдает за мной, и добавил:

— Я трахался как гребаный бог, лизал киски как долбаная сексуальная игрушка, и мог трахаться часами, Стикс, часами. Ты знаешь, что наши старики были мразями, но я был согласен с ними в одном. Киски нужно хорошо лизать и жестко трахать — никогда не поклоняться. Но, бл*дь, мужик, Лила, моя невинная и сумасшедшая блондинка святоша выбила почву у меня из-под ног. Черт, построй мне гребаный храм для этой сучки, и я буду поклоняться ей. Она чертовски околдовала меня, Стикс, и дело не только во внешности. Это просто исходит от нее. — Моя спина ударилась об стену, и я подумал, что моя грудь взорвется от давления в ней.

Стикс прислонился к противоположной стене, и по его выражение лица я видел, что брату было тоже больно за меня, свою женщину и за весь чертов клуб. Эти три сумасшедшие сучки проникли в сердца братьев.

Пялясь на ворота, мое зрение размылось, и я сказал:

— Впервые за мои жалкие двадцать семь лет существования на этой богом забытой земле, я заботился о чем-то кроме клуба, свободы на дороге и моих братьев. Теперь какой-то ублюдок может отобрать это все у меня до того, как у меня и моей старухи появился шанс.

Стикс приподнял бровь.

— С-с-т-таруха?

Мои глаза распахнулись, когда я осознал сказанное. Я посмотрел на Стикса, он будто мог видеть сквозь меня.

— Да... Бл*дь! — прохрипел я. — Так и есть, Стикс. Я хочу Ли целиком и полностью: в моей кровати, на моем байке, в моем долбаном сердце. Дерьмо, я присоединился к потерянным подкаблучникам! — я пытался пошутить, но страх за Лилу оттеснял любой юмор.

Стикс бросил сигарету на землю и сделал три шага, встав передо мной. Я посмотрел на брата — моего лучшего друга, — и видя опустошение на моем лице, он обнял меня за шею и притянул к себе.

Я, бл*дь, расклеился почти как киска.

Оттолкнув меня, Стикс обхватил мои щеки и отпустил меня, чтобы показать:

«Я, бл*дь, просил тебя присмотреть за Лилой, чтобы ты смог узнать ее больше, чем просто ее внешность. Я видел то, как ты смотрел на сучку и видел, как она смотрела на тебя. Я видел искру, но знал, что ты самая настоящая шлюха, чтобы хотеть ее больше, чем просто для траха. Я не мог позволить тебе сделать это с ней».