— Нормально, — кивнул Шашин. — Спать только чертовски хочется.

— О, да, — засмеялся американец, — сон — это премия летчику… Желаю отдохнуть на двести процентов!

…Когда Шашин добрался до своей комнаты, друзья уже разобрали постели. Быстро разделись, легли и мгновенно уснули. Через четыре часа экипаж подняли.

— Иван Терентьевич, надо бы срочно вылететь в Н-ск на разведку погоды… Слетаете?.. Может, потом доспите?..

Шашин сонно приподнялся, но, поняв, что его ожидает новое задание, энергично потянулся и встал.

— Надо?

— Надо, Иван Терентьевич. Полет трудный, не всякому поручишь.

Полчаса спустя шашинцы уже запускали моторы.

«ПОДСВЕТКА»…

В августе 1941 года низко над оврагами и перелесками пробирался к городу Калинину маленький двукрылый самолет Абрамова. В санитарной кабине лежали два тяжело раненных командира.

Торопился пилот: им нужна срочная операция. Летел на высоте 60 метров. Осталось всего 15 километров до госпиталя, когда раздался взрыв, мотор грубо затрясся, затем послышался какой-то свист, переходящий в тонкий звук воздушной сирены, и самолет стал проваливаться на высокие толстые ели…

Абрамов сразу понял: отлетел винт! Петр был хотя и молодым, но уже опытным пилотом — на трассах Аэрофлота он налетал 2000 часов и самолетом владел свободно. Включил мотор. Глянул вниз: лес редкий. Посмотрел вправо: есть узенькая просека. А высота уже 50… 40 метров…

Мгновенные точные движения рулями — самолет почти на месте развернулся вправо, ухнул вниз, в просвет между деревьями, спарашютировал на землю. И дальше, ящерицей скользя между пнями и ямами, покатился по поляне. Остановился. Петр отер холодный пот со лба. Оглянулся… Нет, ни за что в жизни не смог бы повторить эту дьявольскую посадку! Вылез из кабины — машина целая, ни царапины… Побежал к раненым.

— Прилетели? — со стоном спросил один из них.

— В принципе, да, — замялся Петр. — Но еще добраться надо до места… Не волнуйтесь, доберемся!

— Стой, паразитюка! — раздался позади грозный окрик.

Вздрогнул Петр, обернулся и обмер: из-за деревьев высыпала толпа бородачей и женщин; в руках у них вилы, топоры, нацеленные прямо на него.

— Погодите, братцы! — вскричал пилот. — Я же свой…

— Знаем мы таких «своих», — поднялся крик. — Свои по лесу здеся не шалаются. Отдай пистолет!

— Ну, нате. Я же советский летчик, дядя…

— Покажь звезды на машине, ежели наш! Где они?

— Камуфляж, дядя, потому и звезд не видно.

— Ишь, какими фашистскими словами бросается! Бей его, потом разберемся. Оголовушь, Степаныч…

— Погодите, дядя! Вот нагнитесь и снизу посмотрите на крылья, вблизи и звезды видны.

— А может, там бомбы, не нагинайся, Степаныч!

— Стой, ни с места и жди! — последовал приказ.

У самолета появились подполковник и несколько автоматчиков из ближайшей воинской части.

— Товарищ подполковник! — кинулся к нему Петр. — Выручите: было не убили сгоряча… Пилот санитарной группы Абрамов, доставляю раненых в госпиталь. Вот мои документы. Винт у меня отлетел…

Недоразумение выяснили.

— Тоже мне, поймали! — иронически пропел тонкий девичий голос. — Степаныча в герои надо произвести.

Степаныч промолчал.

— Ничего, товарищ, — громко сказал подполковник. — Лучше обознаться, нежели пропустить шпиона. Спасибо вам от имени армии! А теперь помогите раненых отвезти в госпиталь.

— Товарищ подполковник, — сказал Абрамов, — пусть пистолет мне вернут.

— Сами отдадим, — миролюбиво произнес Степаныч, возвращая оружие, и, подойдя к самолету, склонился над ранеными. Потом повернулся к своим товарищам и негромко, но повелительно произнес: — А ну, тихо, народ, командиры ранетые здесь!

Наступила тишина. Молча подвели подводу и переложили раненых.

…За эту мастерскую и смелую посадку Абрамова наградили первым орденом Красной Звезды. Всего же на самолете По-2 он совершил более 700 боевых вылетов по санзаданиям и вывез около 900 раненых.

На По-2, а позже и на тяжелых самолетах, Петр Петрович с помощью партизан вывез с оккупированной территории более 300 наших детей. Причем не раз ему приходилось бывать в воздухе за линией фронта по 8–10 часов.

Летом 1942 года в летном центре ГВФ Абрамов переквалифицировался на пилота двухмоторного самолета Ли-2. Потом был призван в военную авиацию и получил назначение в полк Валентины Степановны Гризодубовой.

Все летчики ее полка относились к ней с особенно добрым чувством. Действительно, слишком многое соединилось в одном человеке: красивая женщина, умелый летчик, мужественный командир — прекрасный образ для поэта, но очень сложный и непривычный, особенно для летчиков, людей, так сказать, самой мужской профессии. Но умела она располагать к себе всех. И Абрамов как-то сразу привык к тому, что подчиняться надо женщине, зато какой замечательной! Подвести ее или проявить мужество, меньшее чем у нее самой, просто невозможно.

…Был уже вечер, когда Валентина Степановна вызвала Абрамова в штаб. Косые струи дождя гулко барабанили по крышам, шумели в густых кронах тополей и каштанов и дико плясали в рябых лужах. Сильный ветер со свистом подхватывал на лету тяжелые капли и сердито и больно ударял ими в лицо. В ночном небе часто вспыхивали трескучие молнии, и тогда были видны низко повисшие над городом рваные тучи, а в мертвом зеленовато-синем свете безжизненно замирали наклоненные деревья, птицы с приподнятыми крыльями и люди в неестественных позах. Затем все мгновенно погружалось в темноту и оживало в сотнях звуков, где-то высоко орудийным залпом взрывался гром, и его раскаты пробегали над землей, медленно затихая вдали.

Прикрывая глаза ладонью и прижимая к себе планшет, Абрамов взбежал по ступенькам на крыльцо штаба. Отряхнулся, притопнул сапогами, толкнул узкую дверь и торопливо перешагнул через порог.

Валентина Степановна приняла его сразу.

— В Польше организовался новый партизанский отряд, — сказала она. — Надо сбросить в место расположения его штаба комиссара отряда. Дважды уже это пытались сделать, но безуспешно. Я поручаю это важное задание вам. Гроза скоро пройдет, а по маршруту погодка хорошая. Поняли?

— Так точно, товарищ командир.

— Горючего с дополнительными баками вам хватит на четырнадцать часов, а лететь — двенадцать. Но с маслом хуже: его хватит только на одиннадцать часов. Насколько я помню, левый мотор на вашей машине в этом смысле ненасытный… Но и тут есть выход. На обратном пути где-нибудь сядете и дозаправитесь или долетите на одном правом моторе.

— Ясно.

— Комиссара надо доставить любой ценой, даже если для этого придется пожертвовать самолетом, — твердо сказала Валентина Степановна, посмотрела на Абрамова ласково и вместе с тем обеспокоенно и, подавая руку, тихо произнесла: — От души желаю вам успеха! Берегите себя, но задание выполните…

— Спасибо, товарищ командир, будет выполнено.

…Ночь — верный союзник смелых и толковых летчиков. Летели на высоте 3000 метров, за облаками, под звездным сентябрьским небом. У пульта управления моторами стоял бортмеханик Глыбин, бортрадистом был Талалаев, а у пулеметной турели сидел стрелок Доронин. В общей кабине находился всего один пассажир…

Линию фронта пересекли в облаках, а недалеко от цели снизились до 500 метров. Цель отыскали не сразу: земля плохо просматривалась, и это усложняло штурманские расчеты. И все же нашли. Дали с борта зеленую и красную ракеты.

— Что за черт! — удивился Абрамов, всматриваясь в землю.

Вместо трех внизу тускло светились две точки. Ответные сигналы ракетами также не совпадали с условными.

— Это не они, — сказал Абрамов.

— Да, это не они, — подтвердил пассажир, уже стоявший рядом с пилотом. — Может быть, поищем запасную цель?

Абрамов ответил не сразу. Искать запасную цель — значит, потерять два-три десятка минут, а масла уже в обрез. Не выполнить задания — нельзя! Валентина Степановна ясно сказала: если нужно, пожертвовать машиной. По существу, можно понимать ее слова и как разрешение не считаться с собой. Надо только обязательно сохранить пассажира. Ну что ж, в крайнем случае, его можно отослать в хвост — там безопаснее.