Вечером Савватей с нахмуренными бровями наблюдал новую для него технику искательства нефти. Он и Женя толкли осколки от лучших образцов. Василий и Лидия взбалтывали щепоть порошка в бутылочках с бензолом. Жидкость окрашивалась в коричневые тона, светлые и кофейно-темные. Василий Игнатьевич осматривал камни, давшие густую окраску.

— Смотрите, товарищи, они все хорошо окатаны. Значит, река притащила их издалека и успела пошлифовать.

Женя быстро смекнул, что лучшие образцы были в находках Василия Игнатьевича не только потому, что он лучше всех умел выбирать. Женя понимал, что все притоки и ключи сносят свою добычу в коренную реку. Азарт веков искания и добычи всегда был в его сердце… Женя был сыном лучшего охотника на Полной и потомком десятков поколений племени охотников, и все они бесстрашно боролись с медведем в тайге, ранее того выслеживали тигра в Средней Азии, а еще ранее в Малой Азии убивали льва, по предположению ученых.

Женя отвел Савватея в сторону и долго расхваливал мелкие притоки. Савватей молчал. Женя в нетерпении спросил:

— Ну, так как же, согласен?

— Правильно, — сказал Савватей. — Когда правильно говорят, я всегда согласен.

— Пожалуйста, — сказал Женя гостеприимно, — бери все ключи и притоки.

— Я всею бы душой, да не управлюсь я с притоками и с рекой… Ты не обижайся, Женя.

— Да ведь я тебе хочу услужить! Тебе притоки, а мне река! «Какой простак! — подумал Женя. — Ничего не стоит обмануть его, но очень трудно объяснить ему…»

— За что же ты мне?

— Ты мой гость на Полной! По нашему обычаю, я должен отдавать тебе лучшее место.

— Спасибо! Отслуга за мной, — сказал Савватей. Вероломства не было в его душе.

— Ничего не надо, — великодушно сказал Женя.

Преданность и приверженность Саввы к Лидии Максимовне тоже не нравилась ему.

Он почувствовал недоверие к легкому согласию Савватея и решил опередить его: утром после завтрака сразу пойти в реку — раньше всех. Но утром у кухонного костра, когда экспедиция собралась позавтракать, Савватей уже вытряхивал камни из своего мешка.

— Где ты взял? — спросил Женя.

— На первом ключе по сей стороне, — сказал Савватей Иванович.

— Когда ты успел?

— А ночью!

Василий побросал камни:

— Ночью нельзя искать.

— А ты и днем не ищешь, берешь втемную под водой. Счастье, — сказал Савва.

Женя совсем не входил в ледяную воду. Он шел быстро по сухой и светлой гальке и выхватывал зорким глазом по всей береговой россыпи малейшее темноватое пятнышко. Он усердно бил камни и обнюхивал.

Он встречал отца на выходах из ущелий и внимательно наблюдал за его действиями. Отец тоже нюхал. Отец поднимал лицо и нюхал, а камни держал при этом в опущенных руках. Он нюхал воздух.

Женя не спрашивал. Отец сам не говорит — считает, что Женя должен догадаться. Женя старался, но не догадывался — и нюхал воздух. Если он должен догадаться, он догадается. Иногда воздух чуть отдавал свежим дымком. Пожар прогонит белку, лишит ее корма и лишит охотников добычи. Отец беспокоится?

Василий заторопился вперед. Весь день он брел в ледяной воде, закатав штаны, а голову пекло июньское солнце. Икры сводило, в ногах сделались судороги. Мальчишки-эвенки смеялись над ним.

Он с трудом выходил из реки, чтобы отогреть ноги. Но скоро вода в кожаной обуви согревалась, потом сапоги высыхали, и галька жгла сквозь кожаные подошвы.

А эвенки всё примечали. Невозможно было скрыться от их наблюдательности, и Лидия не спрятала слезы, хотя она отворачивалась и низко опускала лицо под широкополой абхазской шляпой.

Вечером отец Жени вынул носки, выделанные из какой-то мягкой шкурки, шерстью внутрь, и подал Лидии. Носки были новые. Лидия не утерпела — примерила, несмотря на усталость. Носки оказались впору. Алексей Никифорович внимательно смотрел. Сейчас же он вынул из мешка другие, длиннейшие чулки-сапоги, шерстью наружу, снятые целыми с оленьих ног.

— Больше не будешь плакать, — сказал, протянув Лидии.

Природные чулки оленя оказались и ей по ноге. Выяснилось, что дальновидный старик взял их в запас именно для Лидии.

После первого дня в новой обуви Лидия уверяла, что она вполовину меньше устала. Она горячо благодарила Алексея Никифоровича. Эвенкийская охотничья обувь не пропускала воду, тепло и холод.

— На Инняхе легче было прошлым летом, — сказала Лидия. — А на Полной всегда так жарко?

— Всегда легко на Полной, — сказал старик. — Нынче год худой.

— Но когда мы пришли в Алексеевку, еще не было так жарко, а вы запасли эти сапоги для меня!..

Петров промолчал.

— Отец знал: будет жарко, — сказал Женя.

— Почему вы знали, Алексей Никифорович?

— Тайга совсем не ела траву, — сказал старик.

Тайга подняла косматую голову и старалась уяснить себе, к чему приведет разговор о ней.

— Тайга, оказывается, метеорологическая собачка!

— Другое: бурундук не стал бояться человека, — сказал старик.

— Не понимаю, какая связь.

— Еще: зайцы набежали.

— А из этого следует засуха?

— Скоро набегут лисицы. После лисиц — медведи. Увидишь. Может, и волк придет.

— Допустим, что все это будет. Но в Алексеевке этого не было.

— Комаров мало было.

— Мало?! — Лидия ужаснулась.

— Совсем мало, — подтвердил Алексей Никифорович. — Сегодня еще не жарко.

— Еще не жарко?!

— Комары днем и те занемогут жить, будут жить ночью. И ты захочешь жить ночью. Увидишь: солнце будет умирать, потом хорониться. Днем жара будет густая, как дым от пожара в лесу. Пожары тоже будут.

— И это все мы увидим? Как интересно! Это похоже в его описании на гибель планеты!

— Погибель будет, — подтвердил Алексей Никифорович. — Голод. Почему тебе интересно?

— Нет, это не интересно, — сказала Лидия виновато.

Обломки битуминозных пород попадались с каждым днем все менее окатанные. Следовательно, экспедиция приближалась к месту, где они обламывались. Возбуждение Василия и увлечение Жени забавляли Лидию, но она и сама волновалась. В один день было пройдено двадцать пять километров. Последний вечерний образец имел крепкие углы. Он откололся где-то совсем близко.

За ужином у костра Лидия подразнила увлеченных искателей. Василий крепился и молчал: значит, возбуждение и усталость вместе достигли угрожающего уровня. Она почувствовала опасность с этой стороны и перенесла свои насмешки на Савватея. Его успехи были ничтожны, хотя он приносил целые мешки камней.

— Он набирает их в одном месте разом полный мешок, — сказал Василий.

Савватей с подозрением взглянул на Зырянова. Он относился добродушно к своим неудачам. Когда один камешек из его мешка вызывал интерес у Лидии Максимовны, Савва весело говорил:

— Бородавка — и та прибавка!

Женя отвел Савву в сторону и с горящими глазами сообщил ему свою тревогу. Отец неспроста заговорил о пожарах; он чует опасность: где-то она бродит вокруг экспедиции… Отец опасается только засухи. Старик не знает о врагах советской нефти. Но Женя знает о таких, которые несут угрозу Зырянову и всем искателям нефти. На Зырянова уже нападали один раз, три года назад — на Кавказе, где он тоже нашел нефть.

Савва внимательно выслушал и кратко сказал:

— Ладно, побережемся.

— Савватей Иванович, — слукавила Лидия, — я слыхала, у вас была мена?

— Бог дал путь, а черт дал крюк, — благодушно сказал Савва, поглядев на Женю.

Женя не слушал. Он искоса смотрел на отца. Савва за ним тоже посмотрел. Алексей Никифорович нюхал воздух, подняв лицо.

И вдруг Савва вскочил, схватил мешок.

— Ладно, — сказал угрожающим шепотом. — Достану тебе камушек.

— Нельзя в темноте искать! — закричал Василий.

Но Савватей ушел.

— Русский, а какой азартный! — сказал Василий.

— Русские — истовые, — сказала Лидия.

— Каждую ночь ходит, — сказал Женя.