— Но, послушайте…

— Довольно болтать, друзья. Соберитесь через час на берегу реки.

Приготовления были долгими.

С трудом нашли материал для лестницы в пятнадцать метров, которая доставала бы до первого выступа береговой скалы, и нужно было еще много усилий, чтобы соединить все ее части вместе.

Наконец, уже после девяти часов, лестницу установили посреди реки, подвели под нее лодку, передний конец который был укреплен между двумя перекладинами лестниц, а задний упирался в берег.

Темная ночь и безлюдье способствовали успеху работы. Небо было покрыто неподвижными облаками.

Люпен отдал последние приказания Гроньяру и Балу и сказал со смехом:

— Нельзя себе представить, до чего мне забавно увидеть, как Добрека будут скальпировать и резать его кожу на ремни. Право, это стоит путешествия.

Кларисса тоже была в лодке. Он сказал ей:

— До свидания. Главное не шевелитесь. Что бы ни случилось — ни движения, ни звука.

— А может случиться? — спросила она.

— Бог мой. Вспомните графа Танкарвиля. В ту самую минуту, когда он был уже у цели со спасенной женщиной в руках, счастье ему изменило. Но, однако, не беспокойтесь, все обойдется.

Вместо ответа она крепко пожала ему руку.

Поставив ногу на лестницу и убедившись, что она не особенно качается, Люпен стал подниматься и очень быстро достиг последней ступеньки. Только здесь начиналась настоящая опасность. Теперь надо было ползти по отвесной стене. К счастью, время от времени попадались маленькие углубления, представлявшие опору ногам, или каменные выступы, за которые он ухватывался руками.

Но два раза эти выступы под его тяжестью осыпались, он поскользнулся и уже думал, что погиб.

В одном углублении он остановился для отдыха. Он был уже измучен и почти готов отказаться от предприятия, спрашивая себя, действительно ли стоило подвергаться такому риску.

«Ба, — подумал он, — да ты хочешь увильнуть, старина. Отказаться от этой затеи? А Добрек между тем выдаст свой секрет. Маркиз овладеет списком, Люпен останется с носом, а Жильбер…»

Длинная веревка, которой он себя обвязал, только напрасно стесняла его движения. Люпен прикрепил один конец ее к пряжке своих брюк. Веревка развертывалась во всю длину подъема, и на обратном пути он мог воспользоваться ею, как перилами.

Снова ухватился он за неровности утеса и снова карабкался окровавленными и помертвелыми пальцами.

Каждую минуту он ожидал неизбежного — падения. И вдруг шепот голосов, услышанный им так ясно, поверг его в отчаяние. Он вспомнил графа Танкарвиля, одинокого, посреди мрака, трепетавшего при звуках падения камней.

Малейший звук отдавался со страшной силой в ночной тишине… Стоило лишь одному из стражей Добрека выглянуть с высоты Башни Влюбленных — и все кончено.

Он лез, лез, лез так долго, что отверстие, к которому он стремился, казалось далеко позади.

Без сомнения, с самого начала он взял слишком влево или слишком вправо, и теперь вернется к окружной дороге. Глупейшая развязка. Да и не может быть иначе. Какого результата ждать от попытки, которую обстоятельства не позволили подготовить как следует?

В бешенстве он удвоил усилия, поднялся еще на несколько метров, соскользнул, захватил снова потерянный кусок, вырвал пучок корней, опять поднялся и, совсем обессиленный считал уже игру проигранной, как вдруг, вытянувшись, страшно напрягая весь организм, все мускулы и всю силу воли, он остановился и замер. Он услышал шум голосов со стороны скалы, за которую он держался руками. Он прислушался: звуки шли справа. Повернув голову в сторону, он заметил луч света, который прорезал мрак ночи.

Каким сверхъестественным усилием воли, каким незаметным движением ему удалось передвинуться сюда, он и сам не мог бы сказать. Но вдруг он очутился у краев довольно широкого отверстия, глубиной не менее трех метров, проложенного в толще скалы. Другой конец отверстия был защищен тремя перекладинами. Люпен прополз в глубь отверстия, достиг перекладины и увидел…

БАШНЯ ВЛЮБЛЕННЫХ

Под ним находилась зала пыток: огромная комната, разделенная на части четырьмя столбами, подпиравшими своды. Запах сырости и плесени подымался от мокрых стен.

Вид ее и всегда был мрачный, но в этот момент огромные тени сыновей Себастиани, освещенные косыми лучами света, вид пленника, прикованного к кровати, — все вместе производило страшное впечатление.

На первом плане в шести-семи метрах под тем отверстием, в которое смотрел Люпен, находился Добрек. Они воспользовались старинными цепями, чтобы прикрепить его к койке, а койку к железному крюку в стене. Ноги и руки его стянули узкими ремнями. Малейшее движение его заставляло звучать звонок, привязанный к соседнему столбу.

Лампа прямо светила ему в лицо. Перед ним стоял маркиз д'Альбюфе. Люпену видно было его бледное лицо с седеющими усами, вся его высокая и тонкая фигура. Маркиз д'Альбюфе глядел на заключенного со скрытой ненавистью.

Несколько минут прошло в полном молчании. Маркиз приказал:

— Себастиани, зажги эти три факела, я хочу его лучше видеть.

Когда были зажжены факелы и маркиз внимательно вгляделся в Добрека, он наклонился к нему и сказал почти мягко:

— Не знаю, что станется с нами. Но все же в этой зале я испытаю священные минуты радости. Ты причинил мне столько зла, Добрек. Сколько слез я пролил из-за тебя, настоящих слез отчаяния; сколько денег украл ты у меня, целое состояние. А боязнь разоблачения, уже бесчестия… О… разбойник.

Добрек не двигался. Он был в очках, от которых отражались лучи света. Он сильно похудел, скулы выдавались на впавших щеках.

— Ну, — сказал д'Альбюфе, — надо кончать. В окрестностях появились какие-то темные личности. Дай Бог, чтобы это исходило не от тебя и чтобы они не вздумали освобождать тебя, потому что в таком случае тебя ждет верная гибель. Себастиани, действует еще люк?

Себастиани приблизился, встал на одно колено, поднял и повернул кольцо, незамеченное Люпеном раньше и которое находилось как раз у ножки кровати. Одна плитка пола отвалилась и обнаружила отверстие.

— Ты видишь, я предусмотрителен, у меня под рукой все средства, вплоть до колодца неизмеримой глубины, как говорит легенда. Итак, никакой помощи ниоткуда, никакой надежды… Будешь ты говорить?

Добрек не отвечал. Маркиз продолжал:

— В четвертый раз допрашиваю я тебя, Добрек. Четвертый раз утруждаю себя розыском документа, находящегося у тебя, чтобы избавиться от шантажа с твоей стороны. Это четвертый и последний раз. Заговоришь ли ты наконец?

Молчание.

По знаку, данному д'Альбюфе, оба сына подошли к кровати. У одного из них в руках была палка.

— Иди сюда, — приказал д'Альбюфе после нескольких минут ожидания. Себастиани растянул ремни, которые сжимали запястья Добрека, вставив и укрепив между ними палку.

— Повернуть, г-н маркиз?

Молчание. Маркиз ждал. Видя, что Добрек не шевелится, он прошептал:

— Да скажи же. К чему напрасные мучения?

Ответа не было.

— Закручивай, Себастиани!

Себастиани сделал полный оборот палки. Суставы захрустели. Добрек застонал.

— Не хочешь говорить? Однако же тебе хорошо известно, что я не оставлю, что я не могу оставить этого дела, что ты в моих руках и что, если понадобится, я буду пытать тебя до смерти. Не хочешь? Нет? Себастиани, еще раз.

Слуга повиновался. Добрек подскочил от боли и со страшным хрипением опустился на койку.

— Несчастный, — кричал, весь дрожа, маркиз. — Говори же. Как, тебе еще не довольно? Да ну же, скажи, укажи, где список. Одно слово, только одно, и я тебя оставлю в покое. А завтра, когда список будет у меня, ты будешь свободен. Слышишь? Свободен. Но, ради Бога, где список? Ах, скотина. Себастиани, поверни еще.

Себастиани не заставил ждать. Кости затрещали.

— Помогите, помогите, — хрипло проговорил Добрек, тщетно стараясь освободиться. Потом, еле слышно, запинаясь произнес: — Пощадите!