И всё было хорошо. И жизнь текла хорошо и спокойно, как река в саду, впадающая в скрытый фруктовыми деревьями океан Хиндустана. Всё было у Ассада. Самое главное - у него был мудрый отец. Но всё хорошее рано или поздно кончается. Людям хочется новизны, и, вероятно по этой простой причине, в Кабуле произошла революция. Говорили, что какой-то Тараки сверг Мухамеда Дауда. Что же там случилось на самом деле, никто толком не знает. Отец же Ассада, будучи настоящим мудрецом, решил не дожидаться этих сомнительных событий и умер за год до революции. В глазах сына, впоследствии, это служило лишь лишним доказательством мудрости отца, и оставалось только жалеть о глупости революционеров, которые, между нами говоря, всё равно прожили не так уж долго. Ассаду думалось, что если бы революционеры были поумнее и вообще не рождались на этот свет, то нормальным людям вполне можно было бы жить вечно.
Глава вторая: Пылающее отрочество
Уже около двух лет прошло со дня смерти Абдулсатара. Всё также синело небо над Афганистаном. Всё также пески пустынь разбивались о снежные шапки гор, и горячий зной растворялся в прохладном аромате благоухающего сада. В далеком же Кабуле творились невероятные события, напоминающие смесь чехарды с соревнованием по стрельбе из автоматического оружия различных калибров. Новоявленный правитель, Нур Мухамед Тараки, погиб от руки собственного ученика, Хафизулы Амина, который, по распространяемым всеведущими стариками слухам, задушил учителя подушкой. Но не долго пришлось ученику радоваться смерти Тараки, так как он сам вскоре был убит Бабраком Кармалем. Вкратце все эти политические дрязги можно описать как то, что Дауд сверг Захира, Тараки сверг Дауда, Амин убил Тараки, Кармаль убил Амина. Веселье разливалось через край. Дошло даже до того, что в Кабул пришли шурави.
Из всего, что Ассад краем уха слышал о шурави, он разобрал лишь, что это - форменные звери. Но Ассад никогда раньше не слыхал о зверях с таким странным названием, а признаваться в своей непросвещенности перед посторонними людьми ему было стыдно. Потому он поинтересовался у матери, и та сказала, что шурави зовут тех, кто пришел из страны, называющейся "Это - ходи, Джамал, хере Социалисти Шурави!"1 . Ассад удивился и спросил, кто же живет в стране со столь невероятным названием, и что это за Джамал, который туда пришел и все похерил. На это мать объяснила, что в стране этой только шурави и живут, а они сами что угодно похерить могут. Для этого им даже никакой Джамал не нужен.
Из всего сказанного Ассад сделал заключение, что эта похеренная страна, где живут только шурави, это что-то вроде Джинистана, где живут одни только джины. Однажды он решился высказать эту мысль своему дяде, но тот сказал, что Шурави - это намного хуже.
Дядя часто бывал у них в доме после смерти отца и помогал родственникам, чем мог. Нужно заметить, что дядя, которого звали Мухамед Сыдык, по-прежнему оставался прокурором, и революционные перевороты сути работы его не меняли. Не меняли они и отношение окружающих к Мухамеду Сыдыку, в особенности, отношение осужденных и осуждаемых с его помощью преступников. Ассад знал, что все уважают дядю, но к последним категориям лиц это, по всей видимости, не относилось.
Именно об этом и говорил дядя однажды вечером, сидя в доме своего покойного брата и распивая чай с друзьями.
Я, - говорил Мухамед Сыдык, - всегда рад бывать в доме своего брата. Всегда приятно вспомнить его. Также благодарю Аллаха, что могу что-то сделать для его жены и детей и помочь поставить на ноги младшего сына Ассада. Только кто знает, как долго я ещё смогу оставаться прокурором, и где завтра найду я себе кусок хлеба? Совершенно стало невозможно работать. Мало того, что от меня требуют вступления в партию. Это ещё полбеды. Самое страшное, что преступники совершенно потеряли совесть и уважение к воле Аллаха, выражаемую постановлениями органов правосудия. Все вы наверняка помните Башира. Ну, того, что я посадил за неблагочестивое поведение года три назад. Он тогда подрался с соседями, обозвал имама бородатой шлюхой, грозился изнасиловать весь скот и его хозяев в радиусе двадцати километров, потом избил подоспевших представителей правопорядка, угнал их полицейскую машину и, чуть было не врезавшись во встретившегося на дороге ишака, влетел через забор на кладбище у центральной городской мечети, выехав прямо в свежевырытую могилу. Его хотели похоронить там же вместе с машиной, но начальнику полиции стало жалко единственного в городе автомобиля, и Башира пришлось судить. Во время процесса обвиняемый назвал судью взбесившимся кабаном, за что и получил десять лет. Так вот! Теперь этого дебоширного Башира выпустили! Оказывается, такие люди нужны революции! Ума не приложу! Ведь до чего дошло! Утверждали, что в тюрьме он перевоспитался! В самом деле, перевоспитался! Сел дебоширом, а вышел убийцей! На прошлой неделе он зарезал свою жену и проживавшего с ней Мустафу, а также всех их детей. Возможно Баширу это и могло бы еще сойти с рук, но он, каждому из убитых, засунул отрезанную голову в живот. Это было уже слишком. Пришлось мне его отдать под суд за глумление над трупами. Башир меня сразу узнал. Даже удивительно, какая у негодяев хорошая память на лица! Мерзавец стал кричать, что первый раз он меня простил, но теперь семь его братьев, оставшихся на свободе, найдут и достанут меня хоть из-под земли. Удивительная наглость! Я даже хочу, чтобы бандиты пришли сами, и мне не нужно было бы за ними гоняться, чтобы всех посадить!
- Да, да! Пусть приходят! - подтвердили присутствующие. - Мы достойно встретим негодяев.
И, словно в ответ на приглашение, раздался треск вышибаемых дверей, и в комнату ворвались двенадцать человек, вооруженных автоматами.
- Ох, прав был Ассад. В стране, где ходят шурави, начинается Джинистан, только хуже. Стоит сказать про шайтана, как он тут же появляется, - подумал про себя Мухамед Сыдык, но сказать ничего не успел, так как первая же пуля опрокинула его на ковёр. Стоя в дверных проемах, бандиты в упор вбивали свинец в мечущихся по комнате людей. Один из гостей успел выпрыгнуть в окно, но внизу из сада тоже раздался выстрел. Жена Мухамеда Сыдыка, стоявшая во дворе, начала дико кричать и звать на помощь, но её крики были заглушены выстрелом дробью из охотничьего ружья. Уже позже, исследуя женский труп, полиция назвала этот выстрел "любительским" и предположила, что, просто-напросто, какой-то посторонний любитель, несмотря на отсутствие у него автомата, не смог удержаться от участия во всеобщем веселье с пальбой из огнестрельного оружия.
Ассад был разбужен истошными криками и беспорядочными выстрелами. Выбежав в коридор, он наткнулся на автоматчиков с закрытыми шамлами2 лицами. Увидев тринадцатилетнего подростка, один из бандитов дал короткую очередь, но Ассад успел выбежать из коридора, и только одна пуля, пробив ему руку, вышла через бок навылет. Заметив кровь на полу, автоматчики решили добить мальчишку и принялись спорить, кому удастся застрелить его первым. Потом решили каждый поставить по двести афгани с тем, чтобы застреливший жертву получил бы все деньги как выигравший соревнование.
Ассад же тем временем мчался к соседскому дому.
Благочестивый сосед Али в тот момент совершал намаз. Опустившись на молитвенный коврик и обратившись в сторону Мекки он успел сказать только "Бисма ла хир"3 , когда на него упал залезший в окно Ассад. "Рахмани рахим", простонал старик Али, придавленный к молитвенному коврику упавшим на него соседским сыном.
Старик хотел отчитать сорванца, отрывающего почтенного человека от молитвы, и даже уже успел обозвать мальчишку сыном греха, но заметил кровь на его одежде, капающую на молитвенный коврик и на персидские ковры на полу.