Таким образом, в культе Осириса содержатся некоторые идеи, встречаемые позднее в христианстве: смерть и воскресение, связь между воскресением бога и человека, посмертный суд, связь между земной греховностью и загробным воздаянием. Популярность культа Осириса и Исиды способствовала пропаганде этих идей в пределах Римской империи.

Выше уже говорилось о распространении культа Митры, имевшем сходство с некоторыми чертами христианства, что побудило ранних апологетов сослаться на подрывную деятельность дьявола. Действительно, в культе, идеологии и мифотворчестве митраизма немало таких этических и ритуальных установлений и сказаний, которые нетрудно заметить и в более позднем христианстве. Митра выступает как божественный посредник между верховным богом неба Ормуздом и человечеством. Исследователи склонны сопоставить его по значению и функциям с христианско-гностическим Логосом — «Словом», которое в христианских мифах о непорочном зачатии Марии превращается в Иисуса Христа. Митра — божественный воитель, и его последователи должны, подобно ему, вести активную борьбу со злом. Митраизм исповедует идею загробного суда и посмертного воздаяния, а сам Митра — верховный судья на этом судилище, которое происходит где-то между небом и землей, у моста, ведущего на небо. Там нелицеприятно взвешиваются на весах дела людей, и если злые дела перевешивают, душа умершего падает в бездонную пропасть.

Видное место занимает в митраизме идея конца мира, последней схватки сил добра с силами зла.

Жертвоприношение Митры. Рим. Ватикан.

В этом сражении Митра должен вторично явиться на землю как мессия и спаситель. Этой религии присуща и идея воскресения мертвых, причем, почти совсем как позднее у христиан, митраизм утверждает, что каждая душа возвратится в свое прежнее тело; в процессе воскресения все пройдут очищение огнем и только праведные выйдут целыми из этого испытания.

Мы уже отмечали некоторую общность митраистских обрядов и оказаний о рождении с аналогичными христианскими идеями и обрядами. Можно привести еще несколько примеров подобного рода. При посвящении в таинства Митры имела место ритуальная трапеза, в которой освященные хлеб и вино (или вода), по мнению некоторых исследователей, выражали идею причащения. Любопытно, что на хлебцы, там употреблявшиеся, наносился знак креста. Знак креста на лбу посвящаемого и крещение водой или кровью также были одним из элементов посвящения.

Оценивая совпадения такого рода как закономерные, частью неосознанные, частью же умышленные заимствования христианства у его «языческих» предтеч, Фрэзер рассматривал их как свидетельства того компромисса, «который церковь в час своего торжества вынуждена была заключить со своими побежденными, но еще опасными противниками. Непреклонный протестантизм первых проповедников с их пламенным отвержением язычества уступил место более гибкой политике, более удобной терпимости и широкой снисходительности предусмотрительных церковников, которые отлично понимали, что если христианство хочет покорить мир, то оно может добиться этого только смягчая слишком строгие и суровые принципы своего основателя, расширяя помаленьку узкую дверь, которая ведет к спасению»[108].

Для некоторых читателей, вероятно, будет небезынтересным и, возможно, неожиданным узнать, что само наименование христианского богочеловека, от которого произошло название этой религии, имеет нехристианское происхождение. Греческое слово «христос» не было именем собственным. Оно произведено от глагола, означающего в переводе «намазывать». Отсюда слово «Христос» означает «помазанник». Но в свою очередь это слово всего лишь перевод с более раннего древнееврейского «машиах» — помазанник, мессия.

Таким образом, происхождение этого слова уводит нас к Ветхому завету, где понятие мессии вырабатывается за много столетий до христианства. Специфика политической истории Иудеи, делавшая ее объектом многократных нападений разных держав древнего мира, породила здесь идею мессии, помазанника — царя, который в отличие от предшествующих царей будет в состоянии отразить все опасности, грозящие его народу, восстановить его политическую независимость и приведет его к торжеству над врагами. К этим чаяниям присоединяются утопические мечты об идеальном будущем мире (однако мире земном), которые противопоставляются порокам современного общества. «Горе вам, — говорит автор Первоисайи, обращаясь к богачам соплеменникам, — прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что другим не остается места, как будто вы одни поселены на земле» (5, 8). «Перестаньте делать зло, — говорит он в другом месте, — научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову… князья твои законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них» (1, 16–17, 23). «Горе замышляющим беззаконие, — читаем мы у Михея, — и на ложах своих придумывающим злодеяния, которые совершают утром на рассвете, потому что есть в руке их сила! Пожелают полей — и берут их силой; домов — и отнимают их; обирают человека и его дом, мужа и его наследие» (2, 1–2).

Этим обличениям, в какой-то степени отражающим остроту социальных противоречий, противопоставлялись иллюзорные картины социальной справедливости после прихода ожидаемого мессии: «Он будет судить бедных по правде, — рисует Первоисайя счастливое будущее, — и дела страдальцев земли решать по истине; и жезлом уст своих поразит землю, и духом уст своих убьет нечестивого… Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком, и теленок и молодой лев и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их… Не будут делать зла и вреда на всей святой горе моей, ибо земля будет наполнена ведением господа, как воды наполняют море» (11, 4, 6, 9).

Здесь речь еще идет о земном царе из династии царя Давида, но являющимся ставленником самого бога Ягве, проводником его установлений и потому пользующимся его полной поддержкой.

В пророческой литературе этого круга имеется ряд отрывков, в которых христианские апологеты усматривают предсказания событий, связанных с евангельским Христом. Так, в одном месте Первоисайя, «пророчествуя» о событиях своего времени и опасности нападения на Иудею коалиции соседних государств, говорит, что этого не следует опасаться, ибо не успеет младенец, сейчас зачатый, научиться отличать плохое от хорошего, как эта опасность исчезнет. Вот как об этом говорится у Первоисайи: «Се дева во чреве приимет и родит сына и нарекут ему имя Еммануил. Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе; ибо прежде чем этот младенец будет разуметь отвергать худое и избирать доброе, земля та, которой ты страшишься, будет оставлена обоими царями ее» (7, 14–16).

Смысл этого места вполне определенный. Но автор евангелия от Матфея, конструируя сказание о непорочном зачатии Иисуса как свершение «реченного через пророков», приводит в качестве доказательства именно этот отрывок (1, 20–23).

Представляет интерес отрывок из Второисайи, где автор, живший на несколько столетий позже Первоисайи, рисует образ мессии, сложившийся в его время. Теперь мессия уже страдалец, который своей безропотностью, добровольными страданиями и смертью искупает грехи народа. «…Он взошел пред ним (богом. — М. К.) как отпрыск и как росток из сухой земли… Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от него лицо свое; он был презираем, и мы ни во что ставили его. Но он взял на себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что он был поражаем, наказуем и уничтожен богом. Но он был изъязвлен за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на нем, и ранами его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый в свою дорогу — и господь возложил на него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст своих; как овца, ведом был он на заклание, и как агнец пред стригущими его безгласен, так он не отверзал уст своих. От уз и суда он был взят; но род его кто изъяснит? Ибо он отторгнут от земли живых; за преступления народа моего претерпел казнь. Ему назначили гроб с злодеями, но он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах его; когда же душа его принесет жертву умилостивления, он узрит потомство долговечное, и воля господня благоуспешно будет исполняться рукою его. На подвиг души своей он будет смотреть с довольством; через познание его, он праведник, раб мой оправдает многих и грехи их на себе понесет. Посему я дам ему часть между великими и с сильными будет делить добычу за то, что предал душу свою на смерть и к злодеям причтен был тогда, как он понес на себе грех многих и за преступников сделался ходатаем» (53, 2—12).