Сэм перекинул подъемный рычаг на другое плечо. Эмма даже не пыталась скрыться за деревьями, а напротив, шла в стороне от них, чтобы срезать как можно больше, ее было заметно из Тренвит-хауса. Вдалеке показались двое мужчин. А значит, они попали в переделку, в ту самую, которой Сэм всеми силами хотел избежать после всех несчастий прошлого года. В одном из направляющихся к ним мужчин он узнал Тома Харри, младшего из братьев Харри, которые были не только егерями, но и личными марионетками мистера Уорлеггана.

— Лобб всё время болеет, — сказала Эмма. — В семнадцать лет его посадили в тюрьму за кражу яблок, и каторжная работа подорвала его, он сломался. У него пятеро детей, я к ним захаживаю изредка в выходной, чтобы проведать... Ну что, Том, старый увалень, утомился небось целый день на деревенщину пялиться, а?

Том Харри был здоровенным бугаем с широкой красной физиономией, не такой уродливый как старший братец, но при этом устрашающий из-за туповатого и безрассудного вида. Грубая сила под контролем у разума, который признавал только крайности. Он ухмыльнулся Эмме и стал пожирать ее глазами, но при виде Сэма его взгляд резко охладел.

— Эй, — сказал он. — Че те надо? Сгинь, пока я сам тебя не выкинул. Джек, выгони этого засранца с нашей земли, и чтоб духа его здесь не было.

— Сэм Карн помогает мне нести этот рычаг! — резко ответила Эмма. — Он принадлежит моему брату Лоббу, и если бы его не нес Сэм, то пришлось бы мне!

Том осмотрел ее с головы до пят, наблюдая за тем, как ветер играет ее платьем.

— Ладно, Эмма, брось ты его, я сам отнесу рычаг и отдам Лоббу прямо в руки. А ты, Карн, вали.

— Сэм уже давно его несет, Том Харри, и доведет дело до конца. А иначе ты что, чужие заслуги присвоишь?

Том уставился на нее, потом на своего товарища и наконец на Сэма, медленно переваривая услышанное.

— Вали, Карн. Или устрою тебе темную. Червяки вроде тебя больше не будут топтать землю Уорлегганов. Джек!

— Только тронь его, — сказала Эмма, — и я никогда больше с тобой не заговорю. Так что выбирай!

Повисла еще одна пауза. Ситуацию следовало тщательно обдумать. Том Харри спросил:

— Ты по-прежнему моя девушка?

— Как и всегда, ни больше ни меньше. Я пока не твоя собственность и никогда ей не буду, если ты говоришь, что я не могу ходить по твоей земле...

— Можешь, конечно, можешь, я всегда тебе говорил, всегда... Но этот...

Последовала краткая перебранка, во время которой второй мужчина безучастно переводил взгляд с одного спорщика на другого. Сэм хранил молчание с самого начала встречи и неотрывно смотрел в сторону моря. Наконец, спор закончился, и девушке позволили пройти вместе с новым ухажером. Они шли молча вплоть до Стиппи-Стаппи-Лейн, ведущей вниз, к Солу. Здесь Эмма рассмеялась.

— Видишь? Как всё просто! Они делают всё, что я им скажу.

— Он сказал правду? — спросил Сэм.

— О чем?

— Ты его девушка?

— Ну... — она снова рассмеялась. — Именно так, как я сказала — более или менее. Он хочет, чтобы я за него вышла.

— А ты что?

— Ну, посмотрим. У меня это далеко не первое предложение.

— И скорее всего не последнее.

Эмма взглянула на него.

— По мне так, Сэм, мужика надо на крючке держать, чтоб власть над ним была, но близко не подпускать. Только подпустишь — и всё. Клетка захлопнулась, и ты сама уже на крючке. Иди сюда, делай, что говорю, роди ребенка, испеки хлеб, подмети пол, вспаши землю — и так всю жизнь до гроба. Не думаю, что моя судьба изменится к лучшему, выйди я замуж, по крайней мере сейчас.

Сэм думал о том, что говорят об этой девушке. Его сильно тянуло к ней — и как к женщине, и как к духовному созданию, которое заслуживает спасения. Однако он знал, что стоит заговорить о своем духовном интересе к ней, и в ответ он получит лишь язвительный смешок. Они пошли вниз по крутому холму и спустились к полуразваленным хибарам и рыбацким сараям. Стояла жуткая вонь гниющей рыбы, хотя сардины приплывали только летом. Кое-кто рыбачил, чайки задиристо били крыльями там, где валялись рыбьи потроха и кости. Но вонь никуда не девалась. И не только рыба была тому виной.

Справа от галечной дорожки стояла последняя дробилка с иссякнувшей струйкой воды под названием Меллингей-Лит — именно туда и направлялась Эмма.

Сэм уже бывал здесь, когда ходил к Бетти Каркик, которая недавно присоединилась к его пастве. Но Лобба Трегирлса, жившего в соседней хибаре, Сэм никогда не встречал. Он был поражен, увидев бледного, морщинистого человека, согнутого в три погибели, с редкими седеющими волосами — Лобб выглядел на все пятьдесят, а не на двадцать шесть или семь, если верить Эмме. Вокруг него сновала толпа детишек разного возраста, бегающих и ползающих — в лохмотьях, с тощими руками и ногами. Их мать ушла на пляж собирать морские водоросли.

Эмма впорхнула, словно глоток свежего воздуха — веселая и пышущая здоровьем. Она показала на Сэма и рассказала, как он ей помог. Лобб пожал ему руку, кивнул, пошел останавливать дробилку и сразу же попросил Сэма помочь вставить рычаг. По ходу работы Лобб почти с ним не говорил, Сэм делал то, что ему велели, время от времени поглядывая на силуэт Эммы в розовом хлопковом платье с развевающимися черными волосами — она пошла на пляж поздороваться с невесткой.

Примерно через полчаса брус был установлен, и Лобб передернул рычаг, чтобы отвести воду к колесу. Сэм с интересом наблюдал, как слабенький поток воды постепенно вновь приводит в действие огромное колесо. Колесо приводило в действие металлический барабан, на котором периодично поднимались штифты — прямо как в музыкальной шкатулке, но вместо того, чтобы создавать музыку, эти штифты поднимали и роняли с различным интервалом двенадцать огромных брусьев. Падая, они дробили рудоносную породу, и она скользила на спускной желоб. Иногда приходилось помогать лопатой. Внизу снова использовалась вода — с ее помощью проводилась очистка: олово оседало, а более легкая порода смывалась.

— Премного благодарен, Карн, — сказал Лобб. — А ты очередной жених Эммы чтоль?

— Нет, — отрезал Сэм.

— Думаю, она выбирает кого получше. Умно. А иначе ничего хорошего не жди. Многие выскакивают замуж за кого попало, но это не для нее.

Сэм посмотрел в сторону моря.

— Наверное, мне пора.

За последние годы он редко чувствовал себя так неловко, как с этими Трегирлсами. С Хоскинсами, может, и возникло недопонимание по поводу права шахтеров брать закон в свои руки, но эти разногласия были бы основаны на одних и тех же убеждениях, с той лишь разницей, что они не могли договориться, как их применить. Здесь всё было по-другому. Нечасто бывало, чтобы за целый день в его речи так явно отсутствовали богатые и красочные изречения из Ветхого Завета, которым он посвятил всю свою жизнь. Не то чтобы они были неуместны, но у него создавалось впечатление, будто он разговаривает на английском языке с людьми, которые знают только китайский. Он был среди язычников, для которых Слово Божье вообще ничего не значило. В предложениях не было смысла, эти фразы ничего не значили, слова ничего не значили. Некоторое время стоило помолчать и не сотрясать зря воздух.

— Ого, — сказал Лобб, нахмурившись. — Смотрите-ка, кто пожаловал.

С холма спускался мужчина на осле. На нем была широкополая шляпа, ноги болтались так низко, что задевали землю, поводья собраны в одной жилистой крепкой руке, а другая — с крюком на конце, лежала поперек седла. Его морщинистое лицо сияло.

— Папаша, — сказал Лобб с глубоким презрением. — Не хочу иметь с ним никаких дел.

— Даже если он тебе противен, — ответил Сэм, — разве ты не должен спуститься и поприветствовать его?

— Слушай, — рыкнул Лобб, — не твое это дело.

— Я знаю, что он вас бросил. Эмма рассказала.

— Когда он ушел, мы все попали в богадельню. Знаешь, каково там, а? И на это он обрек матушку. А теперь околачивается здесь и подлизывается со своими подношениями... Не могу с ним говорить. Иди, если хочешь, Карн. С меня причитается.