При въездах на автостраду Гаррисбург — Питтсбург стояли заставы, взимавшие подорожный сбор. И, несмотря на это, вся жизнь переместилась на новую дорогу, именуемую «Пенсильвания — торнпайк». Здесь машины могли нестись днем и ночью в четыре ряда на самой предельной скорости. И гостиница Доллингеров оказалась в стороне от людных мест. Только случайные путники пользовались ее услугами.
В течение года Доллингеры обанкротились…
Рухнули мечты и надежды Джеймса. Перспективы беззаботной, веселой, богатой жизни развеялись, как туман. Теперь приходилось думать о том, как бы обеспечить себя работой и минимальным достатком.
Но богатство — такое прекрасное и желаемое — по-прежнему манило Джеймса Доллингера. Он видел, что богатство вокруг него. Но доступно оно немногим. Тысячи предвиденных и непредвиденных, случайных и закономерных обстоятельств непреодолимой преградой стояли на пути человека, даже ловкого и оборотистого, искавшего возможностей разбогатеть. В массе миллионов человеку-песчинке всплыть на поверхность тяжело. Надо искать случая, связей, знакомств, надо оказаться нужным для власть имущего, и не просто нужным, а необходимым.
И Джеймс Доллингер стал упорно искать могущественного человека. Он искал его, когда работал младшим конторщиком в чикагской фондовой бирже, когда учился в авиационной школе и когда в чине офицера попал в авиакрыло полковника Эдвардса. Доллингер был уверен, что найдет себе босса, разгадает, поймет его желания, устремления, намерения и рабски, бездумно покорится им.
«Но человек не книга, которую раскроешь и прочтешь, — думал Доллингер. — Трудно узнать, какие мысли гнездятся в извилинах его мозга. Часто встретишь нужную тебе личность, но не приглянешься ей, не покажешься подходящим для какого-то ее дела — и неудача».
Поэтому Джеймс Доллингер решил: пусть боссы ищут его. Он решил стать человеком-загадкой, зная, что загадки привлекают к себе внимание. «Пусть ко мне присматриваются, пусть меня попытаются понять, — думал он. — А я тем временем сумею угадать, кого хотят во мне найти: товарища по коммерции или партнера по грабежу, доброго советчика или исполнителя чужой воли, болтуна, распространителя слухов или человека, язык которого на привязи… А пойму, какое зерно ищут во мне, его и буду выставлять напоказ. И если нет у меня того зерна, солгу, притворюсь, но покажусь в глазах нужного мне человека именно тем, кого он ищет».
И Джеймс Доллингер начал ломать свой характер, начал заковывать свое сердце в оболочку, чтобы ни горе не опаляло его, ни радость не изменяла ритма его ударов. И точно надел маску — ни одна черточка на лице, ни взгляд, ни интонация голоса не говорили больше окружающим, какими мыслями занят Джеймс Доллингер.
Мог ли догадаться полковник Эдвардс, как относится Доллингер к тому, что рассмотрел он, пролетая над французским городом? В этом городе находился крупный военный завод, делавший стволы пушек для тяжелых немецких танков.
Прервав наконец молчание, Эдвардс повернулся к Доллингеру и еще раз промолвил:
— Ни черта вы сегодня не рассмотрели… — Потом помедлил, выразительно посмотрел на бесстрастные глаза Доллингера и приказал: Напишите рапорт о результатах разведки.
На этом разговор закончился. Эдвардс не мог заметить, как на лице Джеймса Доллингера, когда он закрывал за собой дверь, скользнула сдержанная улыбка. О, с каких пор он не улыбался!.. Доллингер понял, чего от него хотят. И он сумеет оказаться полезным человеком!..
А через час на столе полковника Эдвардса лежал рапорт командира «Лайтнинга-327» капитана Доллингера. В рапорте говорилось, что военный завод в городе Н. бомбардировкой с воздуха полностью разрушен.
…Кажется, совсем недавно это было, а Джеймс Доллингер уже носит погоны полковника и сам командует авиационной частью — «крылом» тяжелых бомбардировщиков. Он наконец нашел своего босса… И сейчас к нему едет посланец босса — Каллагэн!
Была полночь. Автомобиль мчался по широкой бетонированной автостраде. Справа и слева проносились загородные коттеджи, еле различимые в зелени и сумерках ночи.
Генерал Каллагэн раскинулся на заднем сиденье с видом усталого человека. Хорошо думать в мчавшейся машине. Мысли без труда сменяли друг друга, точно отсчитывались столбами, указывающими мили. Мягко, убаюкивающе шуршали колеса.
Каллагэн думал. Перебирал в памяти свои деловые связи. И почему-то не люди вставали в его воображении, а высились перед мысленным взором небоскребы узкого мрачного, напоминающего ущелье Уолл-стрита, зажатого между старой церковью Святой Троицы на Бродвее и набережной Ист-ривер в южном углу острова Манхэттэн. Вот он, Нью-Йорк!..
Каллагэну вспомнился Бродвей — вечно хмельной, оглушенный гудками скользящих по асфальту автомобилей и лязгающей, завывающей, квакающей музыкой, которая выплескивалась на улицу из многочисленных дансингов, кафе, ресторанов, баров, ночных клубов; Бродвей — ослепленный иллюминацией пляшущих, мигающих, прыгающих световых реклам и афиш, огнями витрин и вывесок… На углу Уолл-стрита и Бродвея, рядом с фондовой биржей, стоит мрачный массивный особняк банкирской конторы «Джон Пирпойнт Морган энд компани». С конторой почти соседствует правление дюпоновского треста «Стандард ойл». У них умопотрясающая сила. И перед этой силой преклоняется он — старый генерал Каллагэн, верный слуга некоронованных королей Америки.
Правда, формально, да и фактически, он их партнер. Он держит пухлую пачку акций «Стандард ойл», имеет собственный счет в нью-йоркском банке, является собственником хотя и небольшой, но известной фирмы по изготовлению сигарет. Как и все очень богатые люди США, он приобрел дачу в Атлантик-сити — на самом фешенебельном курорте Америки. И за это свое благополучие, благополучие своей семьи, своего рода он готов служить хоть черту, хоть дьяволу. Каллагэн знал, что он один из многих агентов правления «Стандард ойл», но он гордился тем, что ему доверяют больше, чем другим, поручают самые рискованные дела. Во время войны генеральские погоны, как никогда, помогают ему.
В глаза генералу ударил яркий свет фар встречного автомобиля, потом в небе над автострадой проплыл с зелеными и красными огнями воздушный корабль. Каллагэн болезненно поморщился и переменил позу. Под его грузным телом жалобно запищали пружины сиденья. Автомобиль мчался с прежней скоростью.
Часто, когда генерал Каллагэн видит в ночном небе проплывающие огни самолета, ему вспоминается одна скандальная история, которая произошла с ним в Южной Америке. В 1941 году он тайно поехал туда с очень важным поручением. Остановился в уютном городке на берегу реки Параны. Требовалось сделать невозможное. В то время пошатнулись дела треста «Стандард ойл», все больше нарушалась связь с германским химическим концерном «И. Г. Фарбениндустри», с которым «Стандард ойл» еще до второй мировой войны объединился в компанию, носившую название «Стандард И. Г.». И теперь, когда шла война, когда Германия являлась врагом Америки, требовалось, как выразился один приятель Каллагэна, найти возможность заставить воюющие стороны (включая американцев, англичан, голландцев и немцев) улечься в одну постель. Разумеется, в этой постели должны оказаться власть имущие, учитывая, что войну ведут армии, а деловые люди продолжают свои деловые отношения. Война — это бизнес. И ни один деловой человек не мог, по мнению Каллагэна, возразить против войны.
И вот, прибыв в 1941 году в Аргентину — это было в то время, когда немецко-фашистская армия рвалась к Москве, — Каллагэн должен был улучшить организацию поставок Германии высокооктанового бензина, который в большом количестве имелся на складах «Стандард ойл» в ее южноамериканских филиалах. Ни генерала Каллагэна, ни его хозяев нисколько не смущало, что этим бензином заправляются немецкие бомбардировщики, совершающие налеты на Москву и Лондон.
В самый разгар переговоров между агентами гитлеровского химического концерна «И. Г. Фарбениндустри» и генерал-майором американской армии Каллагэном произошла каверзная история, которой затем суждено было стать международным анекдотом.