— Как это ф-фу?

— А так… Ночь была серая. Он серый… Тихо-тихо так опустился ф-фу, ф-фу… Оружие забрал…

— Цеппелин?!

— Ага.

— Басни! Замоскворецкие байки! Нам такое уже Гришка Чайник рассказывал! — вскинулся Филонов и цап за ухо.

— Отдай кортик! — Лукаша кинулся отцу на помощь.

Андрейка, отбиваясь, завизжал как резаный.

— Вы что, Филоны, моих детей бить пришли? А ну… — Кузнец сгреб непрошеных гостей и давай тузить.

Филонов закричал: «Караул!» Бабушка заверещала: «Убивают!», и изловчилась втащить старшего Филонова в свою спасительную молельню. Лукаше удалось умолить кузнеца жалобными словами: «Дяденька, простите!» Андрейка лишился кортика.

— Обманом не выманивай! — сказал отец, отбирая у Андрейки кортик, и отдал его Лукаше.

Так бы миром все и кончилось, как бывало раньше, по-родственному: погорячились, и хватит. Да Филонов, поправляя прическу перед иконами, в стеклах которых зеркально мелькал его помятый лик, кивнул на Георгия Победоносца.

— Вот эту иконку вы мне давно обещали, бабуся. Так я ее теперь и возьму. Для освящения моего буфета. Повесим на видном месте. В офицерском буфете — офицерский святой. Такова необходимость момента! — И, не дожидаясь согласия, потянул Георгия с иконостаса.

Дверца открылась, и на голову Филонова посыпались патроны.

При виде такого чуда бабка в ужасе закрестилась.

— Вот так арсенал! — пробормотал Филонов.

— Это кто сюда такую пакость натащил? — закричал Павлов-старший и стал выкидывать патроны в окошко.

— Это мои! Мои! — бросился к своему арсеналу Андрейка.

Сунув сколько успел патронов под рубашку, он выкатился на улицу. Вслед за ним Лукаша с кортиком, Филонов с иконой. А вдогонку им гремели патроны, швыряемые кузнецом из окна с яростной щедростью.

ОПАСНЫЙ СПОР

По темным, плохо освещенным улицам Москвы торопливо шагала нестройная колонна безоружных солдат, подгоняемая вооруженной охраной. Мимо редких фонарей мелькали офицерские фуражки, черные шевроны — нарукавные нашивки с черепом и скрещенными костями, знак «батальонов смерти». Поблескивали штыки.

«Что это за солдаты? Куда гонят их под покровом ночи, когда все добрые люди спят?» — дивились редкие прохожие.

Стеша с мальчишками — продавцами газет — затемно явилась к дверям типографии. Они хотели сегодня первыми получить утренние газеты. Прошел слух, что новости в них потрясающие. Генерал Корнилов, враг солдат и рабочих, любимец буржуев, едет в Москву.

Заполучив солидные пачки разных газет, мальчишки бросились в свои кварталы.

Стеша, увидев шествие солдат под конвоем, из любопытства подошла поближе.

— Доченька! — раздалось вдруг из рядов. — Доченька!

Стеша узнала голос отца.

— Папка?! — закричала она. — Куда ведут тебя?

— В тюрьму! Мы приговорены к смерти по приказу генерала Корнилова! Скажи нашим…

В рядах произошла заминка. Раздались злые окрики конвоя, удары прикладов. Какой-то солдат споткнулся, его подняли и потащили волоком.

Стеша бросилась следом, но ее так отпихнули, что она упала, рассыпав газеты. Собрав газеты, вся в слезах, Стеша побежала за арестантами. И все кричала: «Папка, папка!» — пока железные ворота Бутырской тюрьмы не захлопнулись.

— Проходите, проходите. Дезертиров и германских шпионов, что ли, не видели? — зло расталкивали собравшихся у тюрьмы солдаты — ударники из «батальонов смерти».

— Вот будем их вешать на площадях, успеете наглядеться! — сквозь зубы сказал низкорослый офицерик в кожаной куртке, с большими круглыми глазами, полными темной злости.

«Где-то я его видела? — мелькнуло у Стеши. — Да что ж я стою! Надо что-то делать… Надо выручать папу!» — И она помчалась отыскивать Арбуза. Она забыла, что ее сумка набита газетами, которые нужно продать, и долго стояла у проходной завода Михельсона, ожидая, не выйдет ли Арбуз. Но так и не дождалась.

…В это утро Москва была разбужена криками продавцов газет о прибытии в Москву генерала Корнилова. Его пригласили на так называемое Государственное совещание фабриканты, купцы и помещики, чтобы решить, как усмирить революцию и укротить рабочих.

Союз рабочей молодежи завода Михельсона собрался по тревоге. Андрейке поручили снести Люсе записку. И вот Арбуз уже у Люси. Она кутается в пуховый платочек: ей нездоровится.

— Ну что там у нас? — тихо спрашивает Люся, не читая записки. Поджидают Корнилова. Гимназисты ему цветы готовят, купчихи лавровые венки плетут. Богатая Москва выйдет ему навстречу с хлебом-солью, под колокольный звон… А мы чем встретим?

«У нас тоже есть чем встретить!» — хотел Андрейка успокоить Люсю, но даже ей не решил открыть тайны заводской столовой.

У Люси тоже была тайна, которой она тоже не могла поделиться с Андрейкой. Однажды темной ночью Гриша Чайник привез к ней на хранение деревянный ящик с винтовочными патронами. Вон он стоит у зеркала, накрытый цветной шалью, и заменяет ей туалетный столик.

«У барышень патроны искать не станут. Кому же в голову придет? Не опасайтесь! — говорил Гриша, развозя патроны по квартирам девушек, членов Союза рабочей молодежи. — Пусть у вас побудут до поры. Настанет час увезу, как привез!»

Неожиданный человек Гриша! Таинственны его дела!

— Так как же наши решили встретить генерала? — еще раз спросила Люся, развертывая записку.

Андрейка не успел ответить: на лестнице послышался топот сапог, звон шпор, двери квартиры раскрылись, и в нее шумно ввалились офицеры. Все с револьверами на поясах, с шашками на портупеях. На рукавах шевроны с черепами. У одного черная повязка, скрывающая глаз.

«Эх, нет у меня с собой «ключа от рая»! — спохватился Андрейка. Они, наверное, пришли арестовать Люсю».

Люся не растерялась, поправив шаль на туалетном столике, неспешно обернулась:

— Что вам угодно, господа?

— Ты что же, не узнаешь меня, дорогая сестрица! — воскликнул один из офицеров, раскрывая объятия.

— Тофик? Ты? Уцелел!

— Конечно! Я, жив курилка! И со мной мои фронтовые друзья. Помогли приехать в Москву в своем скоростном эшелоне.

— Ну, рассказывай… Как ты, что ты? Произведен в офицеры?

— Вы знакомьтесь, знакомьтесь. Это моя двоюродная сестра. А это мои друзья.

Офицеры, смягчив лица улыбками, стали представляться.

— Морозов, — отрекомендовался одноглазый.

— Рында-Бельский, — козырнул глазастый с пшеничными усиками.

— Фон Таксис, — с присвистом произнес офицер, похожий на Лермонтова.

Андрейке словно снежок попал за шиворот. Как бы не узнал!

Офицеры расселись вокруг единственного туалетного столика. Закурили. Разговор не вязался. Офицеры посматривали на Люсю, Люся на них.

— Так вот, сестрица! Господ офицеров интересуют московские настроения.

— Гораздо интересней, каковы настроения у господ офицеров, — сказала Люся, рассеянно вертя в руке записку.

— Наши настроения — вот! — Одноглазый ударил кулаком по цветастому платку, прикрывавшему патронный ящик.

— Так собирается офицерство разбить гордиев узел революции, улыбнулся Тофик. — Одним ударом.

— Да, Лавр Георгиевич Корнилов это проделает не хуже Александра Македонского, — усмехнулся офицер с пшеничными усами.

— С нашей помощью! — ткнул себя пальцем в Георгиевский крестик на груди одноглазый.

— В чем же эта помощь выразится? — спросила Люся.

— А вот в чем! — Одноглазый шутливо прицелился в нее и прищелкнул языком.

— Так вы офицеры-расстрельщики? — улыбнулась ему Люся.

— Это оскорбление? — воззрился на нее фан Таксис.

— Нет, похвала! — сказал одноглазый. — Я, столбовой дворянин из рода Морозовых, горжусь тем, что расстрельщик. Мои предки разинцев вешали, пугачевцев четвертовали, а я с большевиками расправляюсь. На том и стою! И он церемонно поклонился Люсе.

— Вы думаете, с Россией можно управляться казацкой нагайкой?

— Подкрепив ее пулеметами! — крутанул усики Рында-Бельский.

— И у вас рука не дрогнет стрелять в своих, русских солдат?