– Ты Нинке скажи, чтобы не позорила нас. Еще не хватало из города в деревню сало передавать. А молоко куда делось? – заметила мать пустую банку на столе.

– Батя выпил. Мы помоем сейчас.

– Вот же проглот! – мать начала неспешно поедать сало. – И куда в него только лезет?

Пашка решил воспользоваться представившейся возможностью.

– Ларис, пошли что покажу, - для начала, он под каким-то предлогом заманил Лариску в культивируемый матерью палисадник, расположенный с торца дома под окнами родительской спальни.

Для того чтобы закрепить в мятежном сознании матери факт посещения племянницей этого уголка рукотворной флоры, он постучал в окно, чем вызвал море проклятий со стороны любящего папаши, потревоженного в момент услаждения чтением литературы.

– Я тебе ручонки-то поотрываю, баламут дефективный! – погрозил здоровенным кулаком через стекло папаша. – Будешь знать, как в окна слеповать! И ты Ларис, совсем не следишь за братом. Смотри, доиграешься у меня!

– Ладно, Паш, я пойду в дом, - смущенная нецензурными напутствиями дяди, Лариска поспешила вернуться в дом. – А ты, если хочешь, играй.

– Нет, я с тобой пойду. - Пашка, проводил ее до крыльца.

– Мне в туалет надо, - внезапно «вспомнил» он. – Я сейчас приду.

Убедившись, что сестра вошла в дом, он одел ее обувь и вернулся в палисадник, где тщательно затоптал любовно разведенные матерью фиалки.

Мать, когда на нее нападало лирическое настроение, и она не могла покинуть стены семейного гнезда, любила выйти в палисадник нюхать нежный аромат фиалок и слушая сиплый звук текущего из дырявого резинового шланга ручейка, наблюдать за качающимся на столбе бесприютным жестяным фонарем. Быть может, на нее снисходила благодать, а может быть, воображала себя Евой, ждущей змея-искусителя в Эдемском саду. Во всяком случае, после этой релаксационной процедуры она несколько часов бывала спокойна и никого из нас не оскорбляла и уж тем более не избивала.

Но надеждам юного интригана на избиение сестры, под шумок которого он умыкнул бы милую сердцу безделицу, не суждено было сбыться. В ту ночь начался сильный дождь с грозой, размывший следы Ларискиных босоножек, заботливо оставленные малолетним шалопаем на бывших фиалковых грядках.

– Свят, свят, свят, - испуганной матери, закрывшейся в спальне, было не до созерцания фонарно-фиалковых красот и мыслей о прекрасном. – Святы́й Бо́же, Святы́й Крепкий, Святы́й Безсмертный, помилуй нас!

А ведь мог бы и вспомнить мелкий надоедала, что фиалки, также как и одуванчики, перед дождем закрывают свои цветы. Но видимо ослепленный предвкушением скорого завладения книжечкой Пашка не обратил на это внимания.

– Убью уроды! - на следующий день гнев матери, обнаружившей разорение тщательно лелеемой плантации фиалок, пал на незадачливого прохиндея. – Кто тут скакал, козлы позорные? У кого ноги лишние?

– Пашка там что-то спотыкался вчера вечером, - потревоженный накануне папуля мстительно заложил сына. – Хотя я его предупреждал, окнотупа этого…

– Ах ты скотина! – набросилась на сына мать. – Удавлю перденыша!!!

– И ты тоже виновата, не следишь за придурками! - Лариске, как дорогой гостье, досталась пара оплеух

– На всю жизнь запомнишь хорек, как цветы топтать! – Пашка был самым жесточайшем образом тщательно выпорот электрошнуром кипятильника.

– Поубиваю, козлы безрогие! Под ноги глядеть разучились, паскуды! - для профилактики правонарушений досталось и мне. – Ты тоже не следишь за братом, урод!

Я быстро покинул стены дома, и основная экзекуция проходила без моего участия. Да, родители наши имели болезненное пристрастие к телесным наказаниям.

Другой бы на этой ошеломляющей неудаче пал духом и опустил руки, но юный правонарушитель не ждал милостей от судьбы. Заполучить книжечку стало для него навязчивой идеей и, своего рода, делом чести. После пары неудачных попыток завладеть добычей путем банальной кражи, ибо Лариска была начеку и бдительно следила за ним, он вновь вернулся к неординарным методам.

В следующую после экзекуцию ночь, он внезапно вскочил с кровати и истошно заорал. Я спал в зале на диване, а Лариска в одной комнате с ним, на моей кровати. Забавно было наблюдать мать, несущуюся высоко вскидывая ноги, как безумная самка страуса, на вопль Пашки.

– Чего орешь, дефективный?

– Меня кто-то задушить пытался! – выдал юный мошенник после профилактической оплеухи. – А когда я закричал, то он спрятался в шкафу.

Стоял у него в комнате старый шифонер. Естественно, что в шкафу никого не оказалось.

– Совсем мозги протухли! – мать, кипя праведным гневом начала жестоко избивать его. – Это Влад на тебя плохо влияет!

На шум вышел, громко скребя десницей объемистый живот отец, и, проходя мимо, для профилактики пару раз пнул меня ногой. Потом аналогичный педагогический прием был применен им к лежащему на полу младшему сыну. Оценивающе разглядывая сквозь ночную рубашку фигуру племянницы, он укоризненно покачал головой.

– Оставь выродков в покое и иди спать, - а сам протопал на кухню и гулко помочился

в пустое ведро из-под угля, которое с зимы болталось возле котла отопления. – Завтра вставать рано.

– Если еще хоть раз пикните! - мать, пригрозив нам, с чувством выполненного долга удалилась на супружеское ложе. – Хоть звук донесется от вас, то поубиваю! Всех! Тебя, Ларис, это тоже касается!

Вот тут Пашка и приступил к тонкой психологической игре.

– Сейчас опять заору! - до пяти часов утра угрожал, морально надломленной тягостной семейной сценой и измученной отсутствием сна, Лариске. – И скажу, что это ты меня душишь!

– Да что я тебе сделала?

– Сейчас как заору, так сразу узнаешь!

– Тебе же тоже попадет!

– Тебе больше попадет! - при этом никаких конкретных требований не выдвигал.

– Книжечку гони! - лишь в самом конце, когда она уже на все была готова лишь бы прекратить эту кишкомотную канитель, потребовал малолетний охламон.

На недоуменный вопрос Лариски:

– Какую книжечку?

Он начал кататься по кровати и как в припадке грызть засаленную подушку, чтобы не издать ликующий вопль и не испортить все предприятие.

И лишь слегка успокоившись, по-змеиному прошипел:

– Синюю! Телефонную!

– Зачем она тебе?

– Гони книжечку, говорю! А то сейчас заору!

– Да на, подавись ты! - понятное дело, что жертве извечного конфликта города и деревни бедной белобрысой дылде ничего иного не оставалось, как отдать родственному деревенскому свинтусу вожделенную полиграфию. – Но ты еще об этом сильно пожалеешь!

– Только тронь меня, крыса белобрысая, сразу заору!

– Надо было тебя и правда придушить! – в сердцах произнесла Лариска. – Да жалко дурака недопеченного.

– Сама недопеченная!

– Ладно, ты книжку получил, а теперь дай мне поспать!

– Спокойной ночи!

– Ну, ты и скотина наглая! - впрочем, вскоре она на нем отыгралась, но это была уже совсем другая история.

А вот безвинно загубленные фиалки жалко.