— Вадим. — Она нашла сил, чтобы сжать мою руку. Я понял, что у них с Гигантом одинаковая температура тела. — Имеет ли смысл тратить на меня твои деньги?

— Это твой сын заработал, все с его зарплаты, — я соврал в четвертый раз, открестившись тем, что подобное действие можно отнести в корзину с надписью «хорошо». Но ложь всегда остается ложью. — Послушай, послушай. — Я коснулся лбом ее руки, шепча чуть громче. — Сейчас он идет мимо больших домов, оглядывается по сторонам, удивляется, почему в пасмурную погоду не гуляют люди. Ему интересно, почему жизнь больше не кипит. И почему фонтан на главной площади сегодня выключен. Он прямо сейчас останавливается у чайного магазинчика. Ему кажется это неправильным, что тебе приходится пить из пластикового стаканчика. И он решается купить кружку. Ему нравится красная и он решает ее взять.

— Почему красная?

— Она очень яркая. И когда все будут смотреть на нее, они будут тебе завидовать. Илья думает, что его мать достойна такой яркой кружки.

Она зашлась кашлем, пытаясь что-то сказать:

— Не оставь... Не оставь его...одного.

—Не оставлю, — мне хотелось бы, чтобы эти слова не стали пятой ложью.

— Ты с ним работаешь... Он хороший...человек?

Ко мне подбежала сиделка, оттолкнула и быстро зажала кнопку вызова врача.

Меня переполняли воспоминания. Они собрались у самого края и выплеснулись наружу. Я закрыл лицо, говоря:

— Он большой человек.

Так я увидел ее смерть и не хотел, чтобы ее увидел Илья. Я заметил его в коридоре, радостно бегущим ко мне.

— Принеси мне кофе! Живо!

Он остановился. Я еле сдерживал себя. Гигант не был дураком, он понял, что сейчас я скрываю от него что-то. Он ворвался в палату, оттолкнув меня к стене. Впервые я ощутил всю его силу на себе.

Пакеты упали на пол. Из одного из них выкатилась кружка. Я все угадал, кроме нее. Она была не красной, а того цвета, который любила Яна, — зеленой.

Илья остался с врачами. Один из них что-то ему пояснял. Я же выбежал в коридор. Встав у кофейного аппарата, я с силой его пнул. В голове не умещалось то, почему самые добрые и искренние люди уходят раньше таких, как я.

Всю дорогу мы молчали. Гигант не проронил ни слова, ни слезинки, ни вздоха. Он смотрел на дорогу внимательнее меня. Мы ехали к нему домой.

— Завтра мы сможем забрать тело. После того, как проведут вскрытие.

— Не хочу, чтобы маму вскрывали, — его голос дрожал.

— Хорошо, я договорюсь об этом. Может, лучше, поехать ко мне?

Гигант покачал головой. Он не смотрел на меня впервые:

— Надо забрать все из дома, приготовить. Я даже не знаю, в каком платье ее хоронить.

В моем завещании русским по белому было написано: после смерти — кремировать. Я не верил в обряды, молитвы и тем более Бога.

Мы приехали уже ночью. Он впустил меня вперед, включая свет. Я оказался в небольшом помещении, освещенном скромной люстрой. Тут стояли газовая плита, холодильник, стол, сервант. Обои были скромными, в мелкий цветочек. На стене — ковер, в углу над столом — иконы.

— Ванная и туалет чуть дальше, направо. Зал и спальня прямо.

На этом и заканчивался их дом. Сейчас в нем было холодно далеко не от дождей.

Часы громко тикали. В зале я увидел фотографии, стоявшие на полках. Тут была маленькая история взросления Ильи и исчезновения Яны.

Мы с ним помыли руки в крохотной комнатке, большей похожей на чулан. Он дернул за провод, выключая лампочку. Заботливо подав полотенце, он следом за мной вытер руки.

— Надо всем сообщить об этом, — наконец сказал я.

— Кроме учителей и учеников никто не придет. Им я сообщу утром.

— А родственники? Муж?

— Я не знаю, где они, — он остановился перед холодильником, — и не хочу знать. — Моя спина еще немного ломила после того удара. Гигант открыл небольшой голубой холодильник фирмы «Юрюзань». Я еще раз осмотрел кухню и сравнил со своей. Кажется, в этом доме время перестало идти в нулевых годах. — Суп. Хотите? — Я помотал головой, заглядывая в холодильник. — Мама приготовила сегодня утром.

— Я говорил тот раз, что надо было идти к врачу!

Илья повернулся ко мне. Он спокойным голосом произнес:

— Уже ничего не исправить.

Мы находились в зале, который был просторнее кухни, светлее и содержал более приятные тона в дизайне. В их доме было уютно, пахло чистотой, чувствовался порядок.

Гигант достал телефон. Он нажал на мать и выбрал действие «удалить». Я стоял напротив него, пока он, огромный, сильный, плечистый, сидел на диване. Он нажал на стрелку вверх и вниз, но система выдала ошибку, потому что листать было некуда. В его телефоне оставался только я.

—Зачем ты это сделал? — спроси я.

— Они скажут, что абонент выключен или вне сети. Я все равно не дозвонюсь маме.

На столе в зале лежал ее телефон. Он был подключен к зарядке. В этом доме было много вещей, принадлежавших утром Яне.

Но после смерти человека, как правило, все вещи становятся ничейными.

Он смотрел на телефонный список контактов. А я смотрел на его опущенную голову.

Он поднял голову, и впервые за все это время я увидел, что он похож на свою мать только глазами. Они были большими, голубыми, красивыми и...добрыми.

— Спокойно. После всего переедешь ко мне, поживешь месяцок-другой, придешь в себя, и...

— Ее больше нет. — Его глаза наполнились слезами. Он обхватил меня большими руками, прижимая к себе.

Он сидел. Я стоял. Стоял и не мог пошевелиться. Гигант весь сжался, стал жалким и крошечным. Его лицо уткнулось мне в грудь, и я почувствовал, как ткань рубашки становится влажной. Его горячие ладони замерли на моей спине. Несмело опустив руки ему на шею, я приобнял в ответ, касаясь губами макушки и утыкаясь в нее носом.

В доме было холодно не от дождей, а от пустоты. Прижавшись щекой к его голове, я увидел наше с ним отражение в зеркале шкафа. Мы с ним были очень похожи, как и сказала тетушка. И нас роднила ни дорогая одежда, ни черный цвет волос, ни хорошая работа, а одиночество.

Примечание к части

* — описывается время существования СССР, когда паспорт получали в 16 лет.

-4-

Прошло много дней, много лет,

И бессонных ночей, много зла и потерь,

И в мой маленький мир разломана дверь.

Я слышал только стены, их пульс в моих руках,

Артерии и вены, как сок на проводах.