— Почему я должен передавать деньги… агенту гестапо? — спросил я.

— Передашь! Выполняй приказы, черт возьми! — с яростью крикнул мистер Глен. Он круто развернул машину и уехал…

Улезова я нашел в канцелярии, где он просматривал какую-то картотеку.

— Юрий! Ну, здравствуй, здравствуй! — сказал он. — Ты куда-то ездил? Что новенького?

Я протянул ему конверт:

— От капитана Долинча.

— Долинча? — вырвалось у него испуганно.

Он распечатал конверт, посмотрел, что там лежит, и вдруг по-солдатски вытянулся передо мной и тихо сказал:

— Прошу прощения.

Я отвернулся. После этого Роман Улезов явно старался не попадаться мне на глаза. Но мне от этого легче не было.

12

Я получил письмо из советского посольства в Бонне. Меня приглашали посетить консульский отдел двенадцатого сентября, а письмо пришло одиннадцатого утром — очевидно, оно где-то было задержано.

Позвонив в Мюнхен капитану Долинчу, я получил приказ выехать с первым же автобусом.

Когда я приехал, мы с мистером Гленом заперлись в пустой комнате.

— Ну вот, Юрий, наступил один из самых ответственных моментов нашей операции, — начал мистер Глен. — Помни, что там с тобой будут разговаривать люди более опытные, чем ты; они попытаются поймать тебя на противоречиях, на неточностях. Свою легенду ты знаешь отлично, но все же старайся быть немногословным. Особенно в аргентинском эпизоде. Больше говори о побуждениях к возвращению: одиночество в чужом мире, лучше умереть, чем жить на чужбине, и тому подобное. Наконец, ты квалифицированный токарь, и нахлебником дома не будешь. Волнуешься? — внезапно спросил он.

— Немного, — ответил я не сразу.

Я и в самом деле не испытывал большого волнения. Последние два дня у меня вообще было состояние какого-то отупения. Хотелось только как можно скорее вырваться отсюда, чтобы началась наконец работа…

Такси остановилось возле советского посольства. У полицейского, стоявшего перед воротами особняка, я спросил, как пройти в консульский отдел. Не удостаивая меня разговором, он жестом показал, что надо зайти с переулка.

Сотрудник консульства прочитал приглашение и провел меня в просторный, просто обставленный кабинет. За столом сидел мужчина с седой головой, но лицо у него было совсем молодое.

— Садитесь, — сказал консул сухо и, внимательно посмотрев на меня, спросил: — Коробцов Юрий Михайлович?

— Да.

— Как вы оказались среди перемещенных?

— Во время войны немцы угнали в Германию мою мать и меня. А после войны мать завербовалась в Аргентину. Там она и умерла… Чахотка.

— Судьба русской женщины… Страшно подумать, — сочувственно сказал консул и спросил: — Здесь вам не мешали связаться с нами?

Я сказал, что меня предупредили земляки и я все письма отправлял из Мюнхена.

— У вас в Ростове или где-нибудь еще в Советском Союзе остались родственники? — спросил консул.

— Я просто не знаю, — ответил я. — Отец умер, когда я был еще совсем маленьким. Больше я никаких родственников не знал. Я помню только соседей по улице: тетю Лену — портниху, потом одного старика, который меня очень любил. И ребят, с которыми я учился в школе.

— На какой улице вы жили?

— Кажется, Овражий переулок…

— Почему вы хотите вернуться обязательно в Ростов?

— Мне кажется, что только там я смогу почувствовать себя дома, — сказал я. — Поймите, господин консул, я один на всей земле, и здесь мне все чужое. Лучше умереть, чем так жить.

— Бывает иначе, — сказал консул. — Иные люди не хотят возвращаться туда, где потеряли все.

— Но я умоляю вас разрешить мне вернуться только в Ростов.

Консул взял со стола лист бумаги и протянул мне:

— Это анкета. Пройдите к дежурному и не торопясь ответьте на все вопросы. Если что будет не ясно, попросите дежурного помочь. Потом снова зайдите ко мне.

Анкету я заполнял больше часа. Надо сказать, что это была совсем не такая анкета, по какой я проходил инструктаж. На несколько вопросов я ответить не мог. Дежурный сказал: против таких вопросов надо писать "не знаю".

И вот я снова у консула. Он внимательно просмотрел анкету:

— Решение будет принято в течение недели. В будущий четверг прошу вас из Мюнхена позвонить вот по этому телефону.

— Может, лучше приехать? — спросил я.

Консул сказал, что такая поездка — дело не дешевое, а тратить деньги, чтобы услышать отрицательный ответ, безрассудно.

— Хоть маленькая надежда у меня есть? — спросил я, с мольбой глядя ему в глаза.

— Маленькая есть, — улыбнулся консул и встал. — Звоните днем между двенадцатью и часом. До свидания.

Поплутав по городу и убедившись, что за мной не следят, я сел в такси и поехал в дорожный отель, где меня ждал мистер Глен.

Вспоминая по дороге свой разговор в кабинете консула, я считал, что не допустил ни одной ошибки. Впрочем, там и не было ничего особенно сложного. А может, в этой простоте и скрыта опасность?..

Мистер Глен расспрашивал, вернее, допрашивал меня долго и подробно. Его интересовало все: как в тот или иной момент смотрел на меня консул и даже что у него было при этом в руках. По одной только анкете мистер Глен гонял меня целый час, заставляя вспоминать все новые вопросы и как я на них ответил. Честное слово, он волновался больше, чем я там, в консульстве.

— Ну, кажется, все идет нормально. — Мистер Глеи обнял меня за плечи и прижался ко мне щекой. — Нет, черт возьми, я в тебе не ошибся, мальчик мой дорогой.

Не скрою, мне была приятна его внезапная нежность.

— А вот тебе подарок из Америки, — сказал мистер Глен, протянув мне сложенный листок бумаги.

Это была записочка от Нелли. Всего несколько слов: "Милый, единственный мой, "Все впервые"! Если бы ты знал, как я жду тебя. Твоя Нелли". Я думал тогда, что очень люблю ее.

13

В назначенный день я звонил из Мюнхена советскому консулу.

Когда я вошел в зал переговорной станции, мистер Глен был уже там. Он должен был заранее посмотреть, нет ли за мной слежки. Когда мы встретились взглядами, он чуть зевнул. Это означало, что все в порядке. Я заказал разговор и стал ждать вызов. Я волновался…

— Господин Коробцов, ваша кабина номер семь, — объявил металлический голос.

— Консульский отдел советского посольства, — услышал я в трубке.

Далекий голос звучал не очень ясно, но кажется, со мной говорил не консул. Я назвал себя.

— Да, да, — услышал я в ответ. — Вы можете приехать, товарищ Коробцов. Надо оформлять документы. Вам разрешили вернуться.

Я молчал.

— Товарищ Коробцов! Товарищ Коробцов! Вы меня слышите? — обеспокоенно спрашивал далекий голос.

— Слышу, — механически ответил я и торопливо повесил трубку.

Когда я вышел из кабины, мистер Глен смотрел на меня поверх развернутой газеты. Я сделал условный жест — пригладил рукой волосы. Это означало, что все в полном порядке и я еду на вокзал.

Я вышел на улицу и направился к стоянке такси. Замечательно, что у меня нет никаких вещей. Только портфельчик. Никогда у меня не было так легко на душе, как в это утро.

Началась наконец работа. Теперь за все, за все отвечаю я один. Я знаю, что буду работать хорошо, так, как учил меня мистер Глен. Я помню о присяге. И Нелли, Нелли…

На этот раз в советском консульстве меня встретили как старого знакомого.

— Вы даже не представляете, как здорово, что вы приехали сегодня, — встретил меня дежурный. — Ваши документы готовы, сегодня вечером наши сотрудники едут в Берлин и могут захватить вас с собой. Я на этот случай специально вас ждал.

Канцелярия уже не работала, но консул был у себя и сам вручил мне документы.

— Ну, Коробцов, понимаете вы, что происходит сейчас в вашей жизни? — спросил он строго.

— Мне еще трудно во всем разобраться, — ответил я и, стараясь жить по правде, как учил меня инструктор по тактике, добавил: — Пока главное ощущение — страх.