Позже, когда мы ехали к моим родителями Слоан вдруг заявила, что хочет пойти на похороны, и попросила повернуть назад. Естественно, я пытался ее отговорить, меня расстраивало, что она сама себе делает хуже. Но в то же время я понимал, что Слоан знала Асу, как никто другой. Да, она до ужаса его боялась, но именно она была одной из немногих, кто был действительно дорог Аса. Хоть и проявлял он свою любовь весьма странными способами.

  Кроме нас не пришел никто.

  Я пытался представить, каково ему было. Без семьи и с друзьями, которые в итоге оказались предателями. Не было ни души, только священник, Слоан, я, и работник похоронного бюро.

  Не скажу, что я проникся и понял Аса, ведь именно из-за него самого в этом зале было пусто. Но мне как никогда было его жаль. Однако он всем приносил лишь боль на своем жизненном пути, и виноват в этом лишь сам Аса.

  Слоан не плакала. Вся процедура заняла минут десять. Священник поспешно произнес проповедь и помолился, а потом спросил нас, не хотим ли мы что-нибудь добавить. Я покачал головой, потому что, собственно, я здесь только из-за Слоан. Она же кивнула. Слоан крепко сжала мою руку, взглянула на гроб и глубоко вздохнула.

  - Аса... - начала она. - У тебя был огромный потенциал. Но каждый божий день ты ждал, когда мир отплатит тебе за несколько дрянных лет твоего детства. Вот твоя самая большая ошибка.   Мир нам ничего не должен. Мы берем то, что нам дают, и пытаемся улучшить это. Но ты взял и все испортил, по-прежнему ожидая чего-то большего.

  Слоан отпустила мою руку и шагнула вперед. У гроба не было ни цветочка, поэтому она нагнулась и сорвав одуванчик, положила его на крышку. А после прошептала:

  - Аса, все дети заслуживают любовь. Мне жаль, что у тебя ее никогда не было. Я прощаю тебя.   Мы прощаем.

  Несколько минут Слоан стояла молча. Я не знал, молилась ли она или просто тихо прощалась с ним. Я ждал, пока она не взяла меня за руку и повела к выходу.

  Я был рад, что мы наконец ушли. Наверно ей важнее было быть здесь, чем я предполагал.

  С того дня прошло семь месяцев, но я часто его вспоминаю. Я думал, что понял слова Слоан перед гробом. Но сейчас, стоя перед кроваткой своего сына и наблюдая как он мирно спит, я внезапно осознал, что Слоан имела ввиду, когда сказала: «...Я прощаю тебя. Мы прощаем».

  Тогда я думал, что она имеет в виду меня. Что мы оба простили Аса.

  Но сейчас я понимаю, что она имела в виду себя и нашего сына.

  Слоан простила Аса, потому что несмотря на то, что тогда она была на маленьком сроке, должно быть, она знала, что Аса скорее всего биологический отец ребенка. Именно поэтому ей так нужно было пойти на похороны. Ей надо было завершить эту историю не для себя, а для сына, которого Аса никогда не суждено было увидеть.

  Мы лишь однажды говорили о предположении, что Далтон может не быть моим биологическим сыном, когда ему было две недели. Слоан купила тест на отцовство, опасаясь, что меня будет тревожить, кто же отец ребенка. Она боялась, что эти мысли будут пожирать меня изнутри, и не хотела, чтобы между нами были недомолвки.

  Тест на отцовство лежит нетронутый с того самого дня в ванной, да и Слоан больше не спрашивала о нем.

  Сейчас, разглядывая своего спящего малыша, ко мне вдруг пришел ответ. Неважно, кто отец ребенка. Важно, что Слоан — его мать.

  Вспоминаю тот день, когда Аса познакомил меня со Слоан. Она мыла посуду на кухне, покачиваясь из стороны в сторону. На ее лице был покой, который, как я вскоре узнал, был   редкостью.

  Такой же покой и на лице Далтона, когда он спит. У него ее темные волосы, ее глаза, ее дух.

  Важнее этого на свете ничего нет. Я хочу чтобы она поверила! Чтобы она знала, что мне не важно, кто биологический отец Далтона. Я люблю его не потому что есть шанс, что я могу быть его биологическим отцом.

   Я люблю Далтона, потому что я — человек. Потому что не могу не любить. Люблю его потому, что я его папа.

  Наклоняюсь и глажу его головку.

  - Что ты делаешь?

  Я поворачиваюсь и вижу Слоан, стоящую в дверях с улыбкой на лице.

  Накрываю Далтона одеялком и взяв Слоан за руку, прикрываю дверь детской. Мы переплетаем наши пальцы, и я веду ее через нашу спальню в ванную.

  Она идет позади, и крепче сжимает мою руку, когда я открываю шкафчик и достаю тест на отцовство. Оглянувшись, я вижу страх в ее глазах, поэтому целую Слоан, чтобы его прогнать.   Снова взяв ее за руку, я веду нас на кухню, где выбрасываю тест в мусорное ведро.

  Глаза Слоан полны слез, а в уголках рта еле уловимая улыбка. Я обнимаю ее, и мы молча стоим так несколько секунд и смотрим друг на друга. И в этот самый момент знаем все, что нужно.

  Мы — семья. Слоан, я и наш малыш.

  Это самое главное.