Приятное знакомство мы отметили в фуд-корте торгового центра. Теперь мне кажется странным лишь то, что я шиканула и выбросила пятьсот рублей за шестнадцать рисовых рулетиков.  Впрочем, что ж тут удивительного? Вкусовые ощущения лучше всего связаны с воспоминаниями. Не зря Клёнов просит всех, с кем сидел за столом, написать пожелание на чеке.  Вот и мне захотелось мысленно перенестись в «Гараж».

– У вас, наверное, большая зарплата, – тяжело вздохнула моя старая новая знакомая.

Зарплаты у нас одинаковые, а вот воспоминания разные.  Она на целых двенадцать лет моложе меня.

На присягу мы опаздываем. Пока Гоша кружит на «Леане» в поисках нужной улицы, мы обмениваемся последними новостями. Наш режиссер родом с Дальнего Востока, где сейчас сильное наводнение. У его родственников затопило дом, и я догадываюсь, что они ждут от него помощи. От кого же еще ждать, как не от близких?

– Слушай, а какую территорию затопило? – интересуюсь я, чтобы продолжить светскую беседу.

Для меня Дальний Восток – это всего лишь правый конец карты,  где-то поблизости от Японии и по соседству с Китаем. В Японии делают настоящие суши, а  родом из Китая новая подружка моей дочери. Вчера она принесла в школу сушеную морскую капусту.

– Да, наверное, шестьсот квадратных километров, – вздыхает Гоша в бороду.

– Мама, не задавай глупых вопросов, – шепчет дочь. – А то мы так и не найдем нужную улицу.

Наконец, нужный поворот пройден. Мы подъезжаем к военной части. Возле проходной – длинная вереница машин. Серебристой «Леане» велят освободить проезд – в  зеленые ворота со звездой то и дело въезжают черные джипы. Забегаю в проходную, говорю, что нас пригласил сам Клёнов. Это, как ни странно, срабатывает, и «Леану» пропускают внутрь.  Люди в военной форме смотрят на нас подозрительно, но указывают дорогу к плацу. Погода стоит серая, моросит мелкий дождь.

Гоша с Денисом вытягивают с заднего сиденья два кофра, нагружают меня сумкой со штативом, и мы вчетвером бежим трусцой туда, где уже началась церемония. Денис на ходу расчехляет камеру, сует мне свой кофр и пристраивается к своим более шустрым коллегам.  Операторы деловито ходят взад-вперед, как  грачи на пашне.  Сам строй напоминает взошедшую  полосу озимых. Мы с Лизой в своих ярких пальто  не вписываемся в формат.

К нам подходит военный и вежливо просит вписаться в толпу гостей. Тут, в основном, женщины – постарше, помоложе. Много детей-школьников, а вот мужчин в штатском, кроме операторов, почти не видно. Впрочем,  сегодня все сами себе операторы – кто с фотоаппаратам, кто с мобильником, а кто с планшетом. Все-таки, присяга – очень важное событие в жизни военного и его родных и близких.

 Курсантов на плацу человек триста.  Они по одному выходят к столикам, похожим на маленькие кафедры. Возле каждого – по два офицера. Курсанты в темно-зеленом, офицеры – в темно-бирюзовом. Отрывисто звучат слова клятвы:

– ..клянусь… Российской Федерации… конституционный строй… приказы командиров…

Офицера в темных очках нигде не видно.

Это моя вторая присяга. Когда-то  я тоже фотографировала своего бойца. Это было Геленджиком почти тридцать лет тому назад. Сейчас в тех местах строят объект специального назначения, который  охраняют люди в черном. Хотя журналистам  с фотоаппаратами вход за бетонный забор строжайше воспрещен, в Интернете можно найти много любопытных фотографий этого секретного объекта. Это двухэтажный дворец в псевдо-классическом стиле с колоннами и шикарными интерьерами.

Почти тридцать лет назад  в Праскавеевке были  лишь халупы да сараи, в  один из которых меня  пустили переночевать за десятку. По молодости, соотношение цены и качества показалось мне странным.  А еще мне, по глупости,  казалось, что все солдаты вскоре вернутся к своим девушкам, что впереди у меня горы счастья и море любви. Война в Афганистане уже фактически закончилась, а война на Северном Кавказе еще  фактически не началась. Солнце  было золотым, море – голубым, а горы вдали – темно-зелеными, как форма пограничников.

– Мам, я замерзла, – дочь возвращает меня из моих воспоминаний.

Я натягиваю на нее красный капюшон и обещаю, что мы скоро пойдем греться.

Наконец, находим Клёнова. Он не в черных, а в дымчатых очках. Лиза в первый раз видит перед собой военного при параде  и  смотрит на него во все глаза. Она здоровается с А.В. за руку и спрашивает, какие у него ордена. Тот начинает подробно объяснять, но тут подбегает Денис и просит нас обеих выйти из кадра.

Дождь, наконец,  перестал. Сквозь тучи проглядывает солнышко и озаряет позолоченный купол церкви из красного кирпича. Этот маленький храм построен в честь святого благоверного князя Александра Невского. При жизни князь был не только отважным полководцем и тонким дипломатом. Сейчас он – небесный покровитель российского воинства. Именно к нему обращают свои молитвы женщины, стоящие у входа в храм.  У многих в руках – красные гвоздички.

– А почему у гвоздик только две? – шепотом спрашивает дочь.

– Потому что этот храм  в память о погибших, – тихо объясняю я.

Играет гимн. Женщины с гвоздичками косятся на нас. Клёнов и его ординарец поднимают руки к фуражкам, отдавая честь. На плацу застывает полтысячное русское воинство. Может быть, на него, раздвигая тучи,  взирает сверху святой благоверный Александр.

Наконец, парад окончен. Мы с режиссером очень довольны. Вот он, тот самый строй, в котором должны остаться наши герои. Я предложила продюсеру назвать  фильм – «Герои остаются в строю», но он сказал, что это слишком длинно.  «Строй» остался, а «герои» – нет.

Зато я теперь я точно знаю, с чего надо начать сценарий. Гоша просит Дениса снять, как Клёнов произносит  торжественную речь перед курсантами. А.В. соглашается, кому-то звонит, и вскоре мы нестройной колонной выдвигаемся к желтому зданию в псевдо-классическом стиле.  Ордена и медали майора отливают золотом и серебром.  Каждая награда стоила ему смертельного риска, а Орден Мужества – зрения.

– Мама, – шепчет Лиза, – у А.В. больше всех орденов.

Я соглашаюсь. Наверное, так оно и есть. Семнадцать лет назад его еще к «звездочке» представляли, но она куда-то закатилась.

Клёнов, Гоша и Денис заходят в здание, а мы с дочерью остаемся ждать в толпе родителей, невест и младших  братьев-сестер.

– Мама, а у нас большая армия? – от нечего делать спрашивает Лиза.

Я пожимаю плечами. Когда я была в ее возрасте, но на улице можно было часто встретить военных в форме. Сейчас люди  в  одежде  установленного образца – это или полицейские, или сотрудники МЧС. Я честно говорю, что не знаю, сколько человек в армии.

– Если хочешь, можем посмотреть в Интернете, – предлагаю я, но дочь уже задает новый вопрос:

– А наша армия с кем-нибудь сейчас воюет?

Ну что ты будешь делать? Не рассказывать же ей, еще ребенку, что   о нашей армии в последний год было только две новых вести:  первая – про коррупцию в Министерстве обороны, а вторая –  про очередной неудачный запуск ракеты «Булавы». «Булава» для моей дочери-гимнастки – это всего лишь снаряд, который может сильно ударить, если неумело с ним обращаться.  А что такое «коррупция» я не знаю и сама. Это какое-то очень политкорректное слово, которое не значит ничего. Когда у чиновницы из оборонного  ведомства в  квартире из одиннадцати комнат находят собрание антиквариата и несколько миллионов наличными, то какая разница, как это назвать? Да хоть горшком!

Из здания выходят наши довольные мужчины и затягиваются. Они полны энтузиазма и решают ехать прямо в Лужники, чтобы снять А.В. и В.А. вместе. Я с дочерью напрашиваюсь в командирский джип. Боец садится в машину для курящих, и наша кавалькада доезжает по Третьему кольцу до  стадиона практически без приключений.

В Лужниках в разгаре  большой спортивный праздник. Еще недавно здесь был большой рынок,  и жизнь тут била ключом. После запрета на торговлю  людей тут заметно поубавилось, но сегодня – особый день. На волейбольных  полях играют в мини-футбол, на теннисных кортах – в волейбол. Мы идем к Северному ядру, где праздник инва-спорта. Так написано в рекламе, которую я уже две недели вижу в метро. Бондарев – один из организаторов этого мероприятия.