— Внука привози к нам.

Герман как раз теперь в том возрасте, в каком будут читатели будущей повести. Интересно, как внук воспримет рассказы о Смушкевиче? О лучшем помощнике нечего и мечтать. Право же не грех ввести Германа — сына журналиста, внука журналистов — в писательскую лабораторию, пусть увидит, узнает, как писатель собирает для книги материал, как рождается повесть. Может, и пригодится. Во всяком случае, вместе им будет веселее. Общение пойдет на пользу и внуку, и деду.

Как только уехал Анатолий с женой в заграничную командировку, Павел Петрович сказал внуку:

— Теперь и наш черед настал. Махнем-ка мы с тобой на море. Не возражаешь ты против поездки на берег Балтики, в Палангу? Не возражаешь? Вот и отлично.

У самого причала мелькнула загорелая девичья рука с букетом ярко-красных гвоздик, звонкий голос громко крикнул:

— Здравствуй, Смушкевич!

Многоголосый хор подхватил приветствие. Собравшиеся на причале замахали букетами цветов, косынками, шляпами.

С моря донесся басовитый гудок. Пароход, который еще несколько минут назад казался крохотной точкой на горизонте, рос на глазах. Вот и видны на палубе моряки в белых костюмах.

— Привет Смушкевичу, ура! — рядом с Германом воскликнул старый моряк в белом кителе с блестящими пуговицами.

Моряки тоже что-то кричат, машут фуражками. Интересно, который из них Смушкевич. Наверно, тот высокий, что стоит у флага, а может быть, тот, что на капитанском мостике…

Судно подходит все ближе к причалу. Герман уже видит крупно написанные на борту буквы: «Яков Смушкевич» — читает он вслух. Это же слово написано и на спасательных кругах. Оказывается, «Смушкевич» совсем не человек, а пароход, догадывается мальчик и огорчается. Никакого героя не встречают, а просто так все собрались, чтобы поглазеть на пароход.

По трапу сбегают моряки. Они обнимают женщин, сильными руками поднимают малышей. Старый журналист с внуком стоят в стороне. К ним никто не подходит.

— А где же знакомый из сказок «Когда дед был маленьким?» — спрашивает внук.

— Его имя носит судно: Смушкевич Яков Владимирович. Отважный был человек — коммунист, летчик, — отвечает дедушка. — Я о нем повесть хочу написать. Поможешь?

Герман удивленно посмотрел на дедушку: чего он затевает, нет ли здесь какого подвоха. Может, дед хитрит и хочет просто заставить его писать, заниматься во время каникул.

— Что я должен делать — переписывать, да?

— Еще ошибок наделаешь, — засмеялся Павел Петрович, — успокойся. Пока все, что от тебя требуется — слушать мои рассказы.

— Это другое дело, — обрадовался Герман. — Лишь бы интересно…

— Попробуем.

На земле кузнеца Игнотаса

Прошло несколько дней. По утрам Павел Петрович делал какие-то записи, читал привезенные с собой книги об авиации, а когда просыпался внук, отправлялись завтракать в столовую, а затем на пляж. Ткаченко не вспоминал больше о Смушкевиче. Стал забывать о поездке в Клайпеду и Герман. У него появились другие интересы — увлекли маленькие герои «Черной торпеды». Повести Александраса Гудайтиса-Гузявичюса о детях революции.

Закончив читать «Черную торпеду», Герман положил книжку на рубашку и стал наблюдать за стрелой, пронзившей небо, — следом пролетевшего над дюнами реактивного самолета. Купаться не хотелось, а читать больше было нечего. Мальчик вспомнил об обещании деда.

— Где же твои рассказы о летчике?

— Думаю, Герман, пока все думаю…

— Расскажи мне о нем. Жил-был на свете… Так ведь все сказки начинаются…

— Почему же все. Можно и так начать: «В некотором царстве, в некотором государстве… Короче говоря, в том, в котором мы с тобой живем».

— Можно и так, — согласился Гера, — вот и в «Черной торпеде» пишут о Паланге, где мы сейчас с тобой живем.

Павел Петрович полистал книгу. Вслух прочел попавшуюся на глаза строку: «Крылья пробует молодняк. Учится летать против ветра…»

Взглянув на открытую дедом страницу, внук прочел идущую вслед фразу: «Пока молод, ты только крыльями маши, на стариков глядя, и не бойся ни ветра, ни бури, ни мрака, — знай, не отставай от косяка…»

— Вот тебе и добрый совет, — сказал Ткаченко. — Запомни, что во главе косяка всегда летят самые сильные, а по краям слабые, молодые птицы. Смушкевич был сильным. Он всегда выбирал место у основания клина, там, где сильнее дует ветер… Он был хорошим летчиком.

— А когда он был молод, — сощурил глаза внук, — летал, небось, тоже в конце стаи. Со слабыми птицами.

— Наверное, — согласился дед, — но для того, чтобы это лучше узнать, отправимся-ка мы с тобой в Рокишкис. Небольшой городок, где родился Яков Владимирович, где у него окрепли крылья…

Ткаченко с внуком присели отдохнуть на скамейку, прислоненную к стволу могучего дуба в старинном парке. Пышная крона листьев защищала скамейку от солнца. Порыв ветра с моря взъерошил листья. Они о чем-то быстро-быстро зашептались.

— Разговорились, — засмеялся Гера. — О чем это болтают? Раньше я верил, что ты, дедка, понимаешь разговор деревьев, птиц, собак…

— А теперь не веришь?

— Дурачка нашел. Стану я сказкам верить!

— Без сказки нет мечты.

Ткаченко пожалел внука: быстро взрослея, он все реже и реже удивлялся, восхищался, фантазировал.

— Слу-шай, — таинственно произнес Павел Петрович. — Слу-шай и вникай. Это говорю я, Вековой дуб из Рокишкского леса. Годы и годы прошли, как я не схожу с этого места. Все вижу, все слышу, все запоминаю…

— Хватит предисловий, — перебил Герман, — рассказывай лучше о летчике.

— Яшка Смушкевич — сын рокишкского портного, еще был мальчишкой, вроде тебя, когда первый раз увидел рабочих, идущих по улицам Рокишкиса с красным знаменем. Однажды у этого дуба он слышал речи мастеровых, собравшихся на маевку. Было это еще при царе. Жандармы напали на участников маевки. Многих арестовали. Вскоре после маевки один революционер бежал из полицейского участка. Спасаясь от преследований, он укрылся в кустах недалеко от дуба-великана. Яков со своими дружками пришел в лес ягоды собирать… Впрочем… для ягод было рано. Скорей всего фиалки и подснежники собирали. Нежданно-негаданно натолкнулись на человека, укрывшегося в кустах. Вначале оробели, а потом Яков узнал его:

— Это вы, дяденька, на маевке речь произносили?

— Ты глазастый.

— Ага. Вас по всему Рокишкису жандарм ищет. Говорил, кто увидит, чтобы сразу ему сообщили…

— Беги — скажи. Конфетку даст.

— Да вы что, — обиделся Яков, — на фига мне его конфетка нужна!

— Ты, видно, парень смышленый. Можешь мне помочь?

— Все ребята, как один, помогут! — торжественно, как клятву, произнес Яков.

— Чем меньше обо мне будет знать людей — тем лучше. Где я тебя в Рокишкисе увижу, если понадобишься?

— Спросите портного Смушкевича, вам каждый покажет. А я его старший сын.

— Пить не найдется у вас? — спросил беглец.

Семен, меньший брат Якова, протянул бутылку с водой. Незнакомец пил жадно, большими глотками. Семен толкнул в бок Якова, глазами показал на его обнаженную руку. Там был выколот синей тушью якорь и мчащаяся по волнам яхта. Не часто под Рокишкисом встретишь матроса. Откуда ему тут взяться. До Балтики несколько сот километров. А на озерах какие моряки, только и увидишь, что лодки рыбаков.

— А вы что, матрос, дяденька? — спросил Семен.

— Матрос. Точнее, докер. Слышали такое слово?

Ребята отрицательно замотали головами. Такого мудреного слова им слышать еще не доводилось. Звучит красиво — докер! Еще красивее, чем матрос.

— Что же делает докер? — не смог сдержать любопытства Яков.

— Докер — портовый рабочий. Есть такой на севере России порт Архангельск. Может, слыхали? Там я работал грузчиком. Загружал в трюмы пароходов карельский лес, зерно и всякий другой груз. Пароходы те уходили в чужедальние края.