— Я не бактериолог и не собираюсь ее ловить, — огрызнулся он. — Я терапевт, просто лечу людей!
— Благородное призвание, сеньор Ларральде. Разрешите налить вам еще?
— Давайте…
— Вам три кусочка?
— Два. Слушайте, сеньорита Монтеро…
— Сеньор?
Хиль взял чашку и, поблагодарив молчаливым кивком, принялся яростно размешивать чай, расплескивая его на блюдце.
— Я слушаю, дон… дон Эрменехильдо? Кажется, так?
— Кажется. Нет, ничего… Я только хотел сказать…
Беба подперла кулачком щеку, всем своим видом изображая внимание.
— Впрочем, ничего, — оказал Хиль. — Ничего интересного я сказать не хотел.
— Доктор, я разочарована, — вздохнула она и взяла из корзиночки миндальную рогульку. — Вот это мы с вами съедим пополам.
— Я не люблю сладкого.
— А я люблю. Ну, съешьте за мое здоровье, ну пожалуйста!
Беба протянула ему кусочек рогульки, и он с мрачным видом отправил его в рот.
— Видите, — улыбнулась она, — я была уверена, что вы слишком хорошо воспитаны, чтобы отказать даме в таком пустяке. Вы довольны жизнью, дон Эрменехильдо?
— Слушайте, сеньорита Монтеро, я вас не понимаю! Вы какая-то совсем не такая, какой были раньше… в тот раз, когда мы познакомились. Что с вами происходит?
Сеньорита Монтеро лукаво прищурилась.
— Вы должны уметь определить это сами, без наводящих вопросов, уважаемый доктор.
— Я спрашиваю серьезно, сеньорита. В вашей жизни произошла какая-то большая перемена… И если судить по поведению, то…
— К худшему?
Хиль не ответил, задумчиво глядя на нее через стол. Беба деланно рассмеялась.
— Санта Мария, вы смотрите на меня так, словно я уже на операционном столе! Что необыкновенного вы заметили в моем поведении?
— В вас появилось что-то наигранное, — медленно сказал Хиль, опустив глаза и разминая в пальцах сигарету. — Что-то граничащее с истерией… Нервы в порядке, сеньорита Монтеро?
— О, вполне.
— Ну, может, я и ошибаюсь, — сказал Хиль, желая прекратить этот разговор.
— Люди часто ошибаются, — примирительно кивнула Беба, — даже врачи. Но насчет перемены вы не ошиблись. Я ведь вышла замуж, доктор Ларральде.
Она достала из сумочки маленький плоский портсигар и закурила тонкую сигаретку. От внимания Хиля не ускользнули нервные движения ее губ и пальцев; хотя и огорошенный ее последними словами, он отметил это с профессиональной наблюдательностью. Так она замужем, вот что…
— Ну что ж, я… Мне очень приятно, сеньора э-э-э… донья Элена… — Он кашлянул и неловко поклонился. — Примите мои искренние поздравления.
— Спасибо, доктор, — тихо сказала Беба.
— Давно это случилось?
— Да… Почти полгода.
«Держу пари, здесь и зарыта собака, — подумал Хиль. — Счастливая женщина не станет говорить таким тоном о своем замужестве…»
— Черт возьми, — воскликнул он преувеличенно весело, — такая новость, а в этой дыре нечего выпить! Как же теперь звучит ваша фамилия?
— О, можете называть меня просто по имени, — улыбнулась Беба.
Сделав несколько быстрых затяжек, она поморщилась и бросила сигарету в пепельницу.
— Не хочется, — пробормотала она, перехватив внимательный взгляд Хиля. — Наверное, отсырели…
— Да, — кивнул он, — сегодня сыро. К вечеру, правда, прояснилось. Чем занимается ваш супруг, донья Элена?
— Он художник… француз, в Аргентине всего два года.
— Вот как… Жаль, я в этих делах не разбираюсь. И что же, он пользуется успехом?
Беба помолчала, пальцем гоняя по скатерти бумажный шарик.
— Нет, — качнула она головой, не глядя на Хиля. — Успехом он не пользуется… Хотя он очень талантливый художник. Это я говорю не потому, что он мой муж. И вообще…
Она не договорила и снова потянулась за портсигаром. Хиль чиркнул спичкой.
— Благодарю… последнее время с ним творится что-то странное… Начал писать одну картину, у него она все не получалась, а теперь говорит, что вообще потерял представление о том, как нужно работать, и что теперь ему неясен самый смысл… Ну, главная идея, что ли, вообще искусства…
В пепельнице валялись уже две почти целые сигареты со следами губной помады. Беба сидела выпрямившись, в напряженной позе, и смотрела куда-то мимо Хиля, накручивая на палец тонкую золотую цепочку креста.
— Оставьте, оборвете, — строго сказал Хиль. Она тотчас же послушно убрала руку. — Это, конечно, трудный вопрос… Я, к сожалению, в нем не разбираюсь. Но мне кажется… Разве можно быть художником, не зная этой главной идеи? А до сих пор — не мог же он не думать об этом раньше…
— Думал, надо полагать, — пожала плечами Беба. — Вы чудак, дон Хиль… Сегодня смотришь на это так, а завтра начинаешь видеть в другом свете… Мы с вами когда-то были уверены, что детей приносят аисты.
— Ну, положим, я таким дураком никогда не был, — проворчал Хиль. — М-да… В общем, это, пожалуй, тоже вопрос времени, а? По-моему, во всякой проблеме самое важное — это сосредоточиться, а там, если у тебя на плечах есть голова… Рано или поздно человек решает все проблемы, донья Элена.
Беба печально кивнула. Разговор как-то сразу застопорился, словно между ними поставили толстую стеклянную перегородку. Посидев еще несколько минут и обменявшись с Хилем ничего не значащими фразами о погоде и газетных новостях, Беба посмотрела на часики:
— Знаете, доктор, мне, пожалуй…
— Да, — подхватил Хиль, — идемте, мне тоже пора… Завтра у меня утреннее дежурство…
В гардеробной он торопливо напялил пальто и рывком нахлобучил на лоб шляпу, хмуро поглядывая, как человек в расшитой галунами ливрее подает шубку его спутнице. Когда та оделась, он сгреб под мышку ее пакеты и сунул гардеробщику пятерку на чай. Тот с поклонами проводил их до дверей.
На улице тем временем похолодало еще больше, усилился ветер. Прохожие бежали, пряча носы в поднятые воротники и шарфы.
— Брр, — поежилась Беба, зябко переступая своими легкими открытыми туфельками. — Холодно, как в России, я, наверно, не переживу эту зиму…
— Переживете, — бормотнул Хиль, стоя на краю тротуара и тщетно пытаясь высмотреть красный огонек такси. — Шубка у вас теплая, только на ноги нужно что-нибудь посолиднее. Приедете домой — выпейте рюмку коньяку и на всякий случай примите на ночь аспирин…
Он покосился на Бебу. В отсвете зеленого росчерка, горевшего над входом в чайный салон, ее лицо казалось неживым.
— Но вообще, признаться, выглядите вы скверно, — добавил он. — Знаете что, донья Элена… Вот мой телефон — не поленитесь позвонить мне в Роусон, если понадобится помощь.
— Доктор, вы меня просто пугаете, — деланно засмеялась Беба, беря карточку. — Неужели у меня такой уж скверный вид? Уверяю вас, физически я никогда не чувствовала себя лучше.
— Ладно, ладно… О вашем физическом здоровье я ничего не говорю… Нужно понимать. Это телефон регистратуры нашего отделения, там вам скажут, где и когда можно меня найти… Эй, такси!
— Наконец-то, — вздохнула Беба, когда черно-желтая машина сбавила ход, выруливая к тротуару. — Еще минута, и я превратилась бы в пингвина. Ну, доктор, спасибо за компанию. Может быть, мы еще увидимся.
Она крепко пожала ему руку и забралась в машину. Хиль подал ей пакеты.
— Буду ждать вашего звонка, донья Элена, — поклонился он и захлопнул дверцу.
Она изнутри помахала ему рукой. Машина пыхнула облачком дыма, багрового от горящих стоп-сигналов, и бесшумно отчалила, тотчас же растворившись в потоке движения.
Хиль долго чиркал спичками, пытаясь прикурить на ледяном ветру, потом швырнул так и не затлевшую сигарету и медленно побрел по улице.
Магазины уже закрывались, продолжали торговать только гастрономические и книжные. Толпа стала реже. Несмотря на холод и усталость после дежурства, Хилю не хотелось возвращаться домой, хотя его ждал ужин и недочитанная статья в «Медицинской неделе». Он чувствовал себя выбитым из привычной колеи, по которой уже несколько месяцев шла его жизнь, наполненная теперь только работой. Встреча с доньей Эленой оставила в нем какое-то смутное беспокойство.