— Вы не с полиции будете? — спросил он.

— Угадал на все сто, — ответил помощник шерифа. — Подожди, вот только достану сейчас этот чертов пистолет…

— Отлично, — сказал высокий. — Вон ваша лодка, вон — женщина. А того урода на сарае я так и не нашел.

V

На следующее утро в колонию прибыл один из, как их называли, мальчиков губернатора. Он действительно был еще вполне молод (за тридцать ему, правда, уже перевалило, и вернуть ушедшую юность он не мог бы при всем желании, но такого желания у него и не возникало, что, кстати, свидетельствовало об определенной цельности характера — он был из тех, кто смотрит на вещи трезво и о невозможном не мечтает), этот полковник, член «Фи-Бета-Каппа»,[42] выпускник престижного университета на Восточном побережье; и свое место в команде губернатора он отнюдь не купил, как некоторые, что выкладывают на избирательную кампанию крупные суммы, — нет, это назначение он заработал честно: небрежно-элегантный, в костюме столичного покроя, нос с горбинкой, в глазах ленивое высокомерие, он добросовестно выступал с балконов в бесчисленных глухих провинциальных городишках, рассказывал заученные байки, терпеливо внимал ответному гоготу одетой в комбинезоны, поминутно сплевывавшей аудитории, с тем же ленивым высокомерием во взоре ласково тискал младенцев, получивших свои имена кто в память предыдущей, кто в честь (или в знак возлагаемых на нее надежд) будущей администрации, и (такое о нем тоже поговаривали, хотя все это, несомненно, ложь) рассеянно, заблудившейся рукой гладил по попке юные создания, которые, хотя и не были уже младенцами, но еще явно не достигли возраста, дающего право участвовать в выборах. И вот теперь, не расставаясь со своей кожаной папкой, он сидел в кабинете начальника колонии; старший надзиратель, отвечавший за порядок на дамбе, тоже был уже здесь. За ним, конечно, и так бы послали, хотя, вероятно, не сразу, не сейчас, но он явился, не дожидаясь приглашения, вошел без стука, шляпы не снял, громко поздоровался с визитером — при этом назвал его уменьшительным именем и фамильярно хлопнул по спине, — а потом взгромоздил половину своего зада на стол и оказался как раз посредине между начальником и гостем. Добро бы просто гостем, а то ведь губернаторским эмиссаром, так сказать, полномочным визирем, с которым, как немедленно выяснилось, шутки были плохи.

— Ну что? — сказал эмиссар. — Выходит, наломали дров, так?

Начальник курил сигару. Эмиссару сигара тоже, конечно, была предложена. Но он отказался, зато надзиратель, пока начальник с каменным лицом и даже несколько помрачнев смотрел ему в затылок, перегнулся через стол, выдвинул средний ящик и взял сигару сам.

— А по-моему, все тут ясно, и ничего страшного, — сказал начальник. — Парень ни в чем не виноват, просто его унесло черт-те куда. Как только смог, сразу вернулся и сдался властям.

— Даже лодку и ту назад припер, — вмешался надзиратель. — А бросил бы ее, был бы здесь уже через три дня. Так нет же. Только, мол, с лодкой. «Вот ваша лодка, вот — женщина, а ентого урода на сарае я так и не нашел». — И, загоготав, он хлопнул себя по колену. — Ох уж эти мне уголовники! У мула и то мозгов в два раза больше.

— Мулы вообще поумнее многих, и не только уголовников, — любезным тоном сказал эмиссар. — Но загвоздка совсем в другом.

— В чем же? — спросил начальник.

— В том, что этот парень умер.

— Ни хрена он не умер, — опять встрял надзиратель. — Он сейчас вон в том бараке и небось уже заливает дружкам про свои приключения на всю катушку. Могу сейчас сводить тебя туда, сам увидишь.

Начальник смотрел на надзирателя не отрываясь.

— Знаешь что, — сказал он, — мне тут Блэдсо жаловался, что вроде у его мула что-то с ногой приключилось. Ты бы лучше сходил на конюшню и…

— Знаю, ходил уже, разобрался, — бросил надзиратель, даже не повернувшись в его сторону. Он смотрел на эмиссара и обращался только к нему. — Так что ни хрена подобного. Жив он и…

— Тем не менее в документах официально записано: «освобожден из заключения по причине смерти». Не помилован, не выпущен под надзор, а освобожден. Так что либо он умер, либо на свободе. Но и в том и в другом случае, здесь ему не место.

Теперь уже на эмиссара глядели и надзиратель и начальник; надзиратель так и не успел откусить кончик сигары, рот у него был приоткрыт, рука, державшая сигару, застыла в воздухе.

А эмиссар говорил все тем же любезным тоном, произнося каждое слово очень четко.

— Это вытекает из рапорта о смерти, направленного губернатору начальником исправительной колонии. — Надзиратель закрыл рот, но более не сделал ни движения. — А также из официального заявления надзирателя, которому было поручено найти и доставить заключенного в колонию.

Тут надзиратель наконец сунул сигару в рот и медленно оторвал зад от стола. Когда он заговорил, сигара у него во рту закачалась из стороны в сторону.

— Вот оно что. Значит, все шишки на меня, так? — Он коротко рассмеялся очень театрально, всего две ноты, «ха-ха». — А то, что я три раза подряд верно угадал результаты выборов? При трех разных администрациях. Это уже не в счет, да? А ведь об этом кое-где наверняка записано. Да и у вас в Джексоне про это тоже знают. А ежели забыли, я кому надо напомнить могу.

— Три раза подряд? — эмиссар поднял брови. — Что ж, это прекрасно. Редкий случай.

— Вот именно, редкий. Таких, как я, раз-два и обчелся.

Начальник снова мрачно глядел ему в затылок.

— Знаешь что, — сказал он. — Ты бы сбегал ко мне домой. Прихвати там у меня в буфете бутылку виски и тащи сюда.

— Сейчас. Сперва покончим с этой бодягой. Я вам скажу, чего сделать…

— Под выпивку у нас быстрей пойдет, — перебил начальник. — Только сначала лучше зайди к себе и надень куртку, а то еще увидят, что бутылку несешь.

— Это слишком долго. И без куртки сойдет. — Надзиратель двинулся к двери, но у порога снова обернулся. — Я вам скажу, чего сделать. Сгоните сюда двенадцать человек, скажите ему, что они присяжные, — он на суде всего один раз-то и был, шиш он что поймет. И судите его по второму заходу. За ограбление поезда. Судью может Хэмп изобразить.

— Дважды за одно преступление не судят, — сказал эмиссар. — Насчет присяжных он, может, и не поймет, но про этот закон скорей всего знает.

— Знаешь что… — снова сказал начальник.

— Ладно, можно иначе. Просто скажете, что это новое ограбление. Что, мол, прямо вчера и случилось. Что, дескать, он еще один поезд ограбил, пока на воле шастал. Ограбил, а сам уже и забыл. Доказать-то он ни черта не докажет. Да ему и все равно. Для него что в колонии, что на воле — все едино. Ну, выпустим мы его — а куда он пойдет? Они у нас здесь все такие. Отсидит парень свое, его выпустят, а к Рождеству, глядишь, опять загребли, и снова он тут как тут, будто у них здесь какой вечер встречи или сбор однополчан. И ведь опять за то же преступление, что и в первый раз. — Он снова загоготал. — Эти уголовники, они все на один лад.

— Знаешь что, — сказал начальник, — ты, когда ко мне зайдешь, сначала бутылку-то открой и проверь, хорошее виски или нет. Выпей стаканчик-другой. И не спеши, распробуй как следует. А то вдруг дрянь, тогда и смысла нет сюда ее нести.

— Ладно, — кивнул надзиратель. И наконец ушел.

— Вы не могли бы запереть дверь? — сказал эмиссар.

Начальник смущенно заерзал. Точнее, слегка шевельнулся в кресле.

— В конечном-то счете он прав, — сказал он. — И ведь действительно угадал результаты выборов уже в третий раз. А кроме того, у него тут всюду родня, весь наш округ, не считая негров.

— Тогда давайте не будем терять время. — Эмиссар открыл папку и вынул оттуда кипу бумаг. — Здесь весь расклад.

— И какой же расклад?

— Это был побег.

— Но он явился назад добровольно.

— Но ведь сбежал.

— Хорошо, пусть так. Сбежал. Что дальше?