Я наблюдаю за ним, как он ест, и во мне поднимается радость от этого зрелища. Мы разговариваем и смеемся, с ним легко и весело. На тарелки остается только два или три кусочка, когда из глубины квартиры раздается пронзительный крик.

— Хорошее время закончилось, дети проснулись, — добродушно говорит Шейн, вставая.

— Мне подождать тебя здесь? — спрашиваю я.

— Нет, ты явно не захочешь этого пропустить, — со смехом отвечает он.

Я иду за ним, остановившись в дверях комнаты, окрашенной в яркие цвета с двумя детскими кроватками и множеством игрушек.

— Это не случайно! — яростно кричит на мальчика красивая, голубоглазая маленькая девочка, уперев руки в бедра, который сидит со скрещенными руками.

— Что здесь происходит? — спокойной спрашивает Шейн.

— Он, — она чуть ли не дымится, бросая свирепый взгляд в сторону своего кузена, потом поворачивается к Шейну, — пока я спала, он ударил меня по голове своим паровозиком.

Шейн входит в комнату.

— Позволь я посмотрю твою голову, — говорит он.

Она осторожно дотрагивается до своей макушки и жалобно скулит:

— Я делала все, чтобы он был счастлив, а он просто хочет меня убить, — она прерывисто вздыхает, и убирает ладонь с макушки, умоляюще спрашивая:

— Почему? Почему?

Шейн опускается перед ней на корточки.

— Конечно, он не хочет тебя убить, дорогая. Он же твой двоюродный брат.

— Да, он ударил меня паровозиком. Да, ударил, — настаивает она, с яростью ударив по бокам ладонями. Она указывает пальцем на Томми. — Он хочет, чтобы я умерла.

Шейн осторожно ощупывает ее макушку.

— Для чего Томми тебя убивать?

Она задумывается на минуту.

— Чтобы забрать все мои игрушки, — торжествующе отвечает она.

Шейн качает головой.

— Он мальчик. Ему не нужны куклы и набор посуды.

Похоже, она тут же теряет интерес к мотивам убийства Томми.

— У меня на голове шишка, да? — с тревогой спрашивает она.

— Возможно, но очень и очень маленькая, — соглашается Шейн.

— Я больше не буду с ним спать. Не заставляй меня этого делать, дядя Шейн, — умоляет она.

Я вынуждена посмотреть в сторону, чтобы скрыть свою улыбку. Шейн же сохраняет совершенно невозмутимое выражение лица.

— Зачем ты ударил ее паровозиком, когда она спала, Томми? — спрашивает Шейн маленького мальчика, который до сих пор молчит.

Он поднимает плечи почти что до ушей.

— Это случайно получилось. Я хотел ее поцеловать, но паровозик выпал у меня из рук, и... и ... ударил ее по голове.

Шейн тут же поворачивается к Лилиан.

— Видишь? Все вышло случайно. Он просто хотел тебя поцеловать.

— Я ему не верю. Он, — она хмурится, пытаясь вспомнить нужное слово, — малолетний преступник.

Губы Шейна дергаются.

— Знаешь, что? Я ему верю. Ты очень и очень привлекательная девочка, — и он дважды целует ее в щеку, громко чмокая. — Ты никогда не смотрела на свою новорожденную сестренку и не хотела ее поцеловать?

Она косится на Томми.

— Хотела, Лаура миленькая, — признает она.

— Ты прощаешь его? — спрашивает Шейн.

Она смотрит на Шейна.

— Я подумаю об этом.

— Ладно. Подумай об этом, пока у нас будет ланч, — он смотрит на племянника. — Томми, что нужно сказать, когда ты случайно кого-то ударил?

— Извини, — тут же гундит он.

— Хороший мальчик. Почему бы нам не отправить на кухню и не поесть?

Томми, рад, что его не наказали, поэтому нетерпеливо кивает.

— Кто это? — спрашивает Лилиана, заметив меня.

— Это Сноу, поздоровайся с ней.

— Привет, Сноу, — говорит она, вытирая слезы и тут же забыв о своем гневе.

— Привет, а как тебя зовут? — спрашиваю с улыбкой, я очень хочу, чтобы она произнесла мне свое новое имя.

— Маргарита Лоо Хум, — отвечает она, словно произносит клятву.

— Красивое имя. А что оно означает? — так же торжественно спрашивая я ее.

— Оно ничего не означает, оно мне просто нравится, потому что напоминает морского конька или русалку, точно не знаю кого.

Я улыбаюсь от правдивой наивности. Много времени прошло с тех пор, когда я была среди детей. Это напоминает купание моей души в прозрачной, чистой родниковой воде, от этого утренние новости становятся еще ценнее.

Я поворачиваюсь к Томми.

— Привет, Томми.

— Привет, — смущаясь отвечает Томми.

— Он плакса. Он все время плачет, — с презрением говорит Лилиана.

— Извини, — перебивает ее Шейн, — но ты тоже все время плакала, когда была в его возрасте.

— Я только плакала, когда не хотела пить молоко, а он плачет все время.

Оба, я и Шейн взрываемся смехом.

— Ты подруга дяди Шейна? — вдруг спрашивает Лилиана.

Я смотрю на Шейна, но он невинно глядит на меня.

Я прочищаю горло.

— Я друг дядя Шейна, — по-взрослому говорю я.

— Разве ты не хочешь быть девушкой дяди Шейна? — спрашивает она с любопытством.

Я вижу, как Шейн злорадно ухмыляется.

— Ответь ребенку.

— Ну, — говорю я.

— Я знаю. Ты можешь выйти за него замуж, если захочешь, а потом вы сможете целоваться, как мама с папой.

Шейн лопается со смеху, и даже я улыбаюсь.

 Следующий час — лучший час за много лет. Шейн и я подогрели толстые домашние рыбные палочки с лущеным горохом и картофельным пюре, которые отправила мама Лилианы. Дети лопаются от смеха, и мое первое впечатление от Томми, как беспомощно малыша, быстро проходит. Он, оказывается, непослушным чертенком.

После ланча Шейн включает запись Whip/Nae Nae, Лилиана знает все движения и начинает танцевать. От грохота музыки и бесконечных танцев, кошка крадется в сторону кухни.

— Еще раз, — канючит Лилиана, когда трек заканчивается.

Бог знает как, но на третий раз, главной командирши удалось заставить присоединиться Шейна и меня. Я так долго была далека от этого, что не знаю ни одного движения, но Шейн, также как и Лилиана знает их все. У него очень хорошо получается, даже слишком хорошо.

Мы все останавливается, когда звонит телефон.

— Я могу ответить, дядя Шейн? — спрашивает Лилиана.

— Давай. Это, наверное, твой папа.

Она бросается к телефону, снимает трубку и говорит:

— Алло, Маргарита Лоо Хум слушает.

— Папаааааа, — визжит она, потом слушает некоторое время и спрашивает: — Во сколько ты придешь? Хорошо…. Привет, мамочка. Да, я была очень, при очень хорошей, хотя Томми был совсем не хорошим. Он ударил меня по голове и очень сильно. Свои паровозиком... Да, я была очень мужественной, правда у меня очень большая шишка на голове, но она уже проходит.

Я смотрю на Шейна округлившимися глазами от такого вранья.

— Не переживай, все знают, что она ходячая проблема, — бормочет он подмигивая.

Должно быть ее мать спросила про обед, потому что Лилиана говорит:

— Да. Рыбные палочки, картофельное пюре и горох, — она поворачивает глаза в мою сторону. — Нет, но подруга дяди Шейна тоже здесь. Да. Да. Не знаю. — Она глубоко вздыхает. — Мамочка, ты купила мне что-нибудь? Ура! Хорошо, скоро увидимся. Я люблю тебя, мамочка. Пока, — она кладет трубку и бежит к нам.

— Мама и папа уже едут.

— Я думаю, мне пора, — говорю я.

— Ты не должна уходить, — сразу же отвечает Шейн.

— Нет, мне нужно идти. Уже поздно.

— Уверена?

— Да, — с улыбкой отвечаю я.

— Я вызову тебе такси.

— Спасибо, Шейн.

Меньше чем через пять минут, такси звонит, ожидая нас снизу.

— Я на самом деле наслаждалась каждой минутой с вами, — говорю я.

— Давай. Мы все спустимся с тобой вниз.

Мы все набиваемся в лифт и спускаемся. Шейн закрывает дверцу такси, и я замечаю серебряный Бентли, подруливающий к подъезду. Я смотрю назад, высокий мужчина чем-то похожий на Шейна выходит из машины вместе с красивой женщиной, в ней явно чувствуются восточные корни. Женщина держит на руках ребенка, и Лилиана подпрыгивает вверх-вниз от волнения. Как только Шейн отпускает ее руку, она бежит к отцу и бросается в его объятия. Он подхватывает ее и поднимает высоко в воздух, кружа вокруг, она визжит от восторга.