— Она умирает, Атерис! Это же очевидно! Не стоит злить Его Первосвященство, убивая её! Его гнев может быть ужасен!

— Пока она жива, я не успокоюсь, Астор! Да, он говорит мне, что дни её сочтены, да, он играет с ней, как кот с мышью, но она покамест дышит! Она смотрит на меня своими страшными глазами!

— Она не в себе, моя королева! И ничего не видит! Идёмте отсюда, меня здесь жуть берёт!

— Ха-ха, мой верный рыцарь! Неужели ты боишься темноты?

Ответом королеве было молчание. В сердцах признавшись в собственной слабости, Астор ар Нирн не собирался повторять ошибку.

Движение воздуха подсказало мне, что он рядом, присел на корточки у клетки, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Ей недолго осталось, моя королева, — твёрдо сказал он, — вам не стоит беспокоиться!

Я не видела его и… видела. Он был полупрозрачен. Здесь, в Тризане, это говорило о многом.

— Викер любил тебя… — прошептала я одними губами, даже не зная, услышит ли он меня.

Резкое движение воздуха.

— Идёмте, Ваше Величество, здесь слишком холодно! Вы простудитесь!

Но теперь я знала, что он вернётся.

Двое мужчин стремились в другой конец города, стараясь держаться в тени стен. Вечерело. Улицы были пустынны, шаги стражи разносились далеко, поэтому патрули всегда можно было обойти или скрыться за забором или в подворотне.

Викер ни о чём не спрашивал. Отчего у него возникло чувство, что ответы ему не нужны? Что он и так понимает происходящее? Не хватало лишь последнего штриха, дабы осмыслить ситуацию до конца. И когда холодный голос приказал им остановиться, он понял — до него, до последнего штриха, остался буквально один шаг.

— Бежим! — закричал Гас.

Однако ар Нирн лишь толкнул его, придавая ускорение, и развернулся к солдатам, ведомым высоким офицером в чёрном с золотом плаще гвардейца Первосвященника.

— По какому праву вы остановили меня? — спокойно спросил он.

— Проверка документов! — офицер, лицо которого казалось знакомым, наверняка, Викер встречал его в Тризане, смотрел на него с высокомерным презрением, не узнавая.

Паладин усмехнулся. Ладонь привычно сжала рукоять того самого меча, что возжаждал крови хозяина, повинуясь злой воле Файлинна. Однако сейчас его не было рядом, а вот воля Викера была злее злого… Пришло время напоить клинок кровью приспешников Первосвященника!

— Взять его! — рявкнул офицер, и словно спустил с цепи псов. Стражники рванулись вперёд, однако ар Нирна неожиданно обогнула чёрная молния и с криком: «Хотя б один раз убью не за деньги, а за совесть!» ввинтилась в их толпу, сразу окружив себя падающими телами. Паладин шагнул к Гасу, чтобы прикрыть спину человека, которого и другом бы не назвал.

На крик о помощи прибежали ещё два патруля.

— Какого ты вернулся? — прорычал Викер, отбиваясь. — Уходи! Это моя война!

— Это война тех, кто устал бояться! — отмахнулся от него парень, всаживая узкий нож под ребро одному из нападавших. — Я — устал!

Их всё-таки скрутили. Бросили в подъехавшую телегу и куда-то повезли. Ар Нирну маршрут был известен. Благодарно улыбаясь, он прошептал молитву Сашаиссе.

— Чего ты шепчешь? — с удивлением спросил Гас.

— Прошу вразумления у Великой Матери там, где мы окажемся, поступить единственно верно, — спокойно ответил он.

— У…?! — вытаращился тот. — Ты ненормальный! А если услышат?

Ар Нирн прислушался к себе. В его сердце теснилось много чувств, некоторые причиняли боль, другие придавали страстное желание жить, но всепоглощающим было чувство, которое он не смог бы озвучить. Оно было ярким, как солнце, и надёжным, как отцовские объятия, глубоким, как океанские воды, и тёплым, как материнская колыбельная. Паладину казалась, раньше он был расколот, а нынче стал цельным, как кристалл без единого изъяна или трещины. Душа будто обрела стержень, на который могла опираться в минуты горя и отчаяния, как опиралась сестра Кариллис на боевой шест, словно на крепкую клюку.

— Пусть слышат!

Лето подходило к концу, осень уже тянула за собой надёжно запутавшиеся в сетях непогоды серые облака. Но и сквозь них иногда проглядывала бирюза… Бирюза и мёд твоих глаз, Сашаисса!

Над головой вырастали стены Тризана. Викер не сомневался — их привезут именно сюда, оттого и не последовал за Гасом, когда тот пытался сбежать. Но была и другая причина — ему хотелось самому убедиться в том, что Цитадель Веры является вовсе не тем, чем казалась.

Оплот Света был тёмен и зловещ. Толстые стены, ранее вызывавшие у ар Нирна чувство гордости за могущество церкви, ныне казались стенами склепа, скрывающего чудовищный труп. Викер даже поморгал, пытаясь избавиться от видения туманной дымки, вьющейся над террасами Тризана и вызывающей омерзительное ощущение в душе.

Стражники грубо вздёрнули пленников на ноги. Верёвка врезалась в заведённые за спину запястья, однако всю дорогу паладин, невзирая на боль, то напрягал, то расслаблял руки, и сейчас при определённом усилии мог бы вытащить одну из них.

— Куда их? — равнодушно спросил встречавший арестантов гвардеец Первосвященника.

Заглянув в его глаза ар Нирн ужаснулся, ибо узрел оловянный взгляд человека, который ни о чём не задумывается, ни в чём не сомневается, полностью положившись на веру в Единого и приказы своего пастыря. Неужели и у него, Викера, когда-то были такие глаза?

— Вниз! — так же равнодушно ответил стражник, подталкивая в спину сразу обоих.

Зубы Гаса ощутимо лязгнули. Несмотря на то, что его била мелкая дрожь, он распрямил спину, развёл плечи и повернулся к ар Нирну:

— А ну-ка, приятель, напомни мне молитву, которую давеча читал! Думаю, мне тоже не мешает вспомнить!

Грубый тычок в спину древком копья помешал паладину ответить. Однако он всё же забормотал слова, будто выжженные на сердце. Гас, шедший рядом, внимательно слушал. Помогла ему молитва, или же он самостоятельно взял себя в руки, как тот, кто не раз ходил по лезвию ножа и привык к опасностям, но чем ниже под Тризан они спускались, тем спокойнее становился человек в чёрном. И тем сильнее Викер понимал, что попал сюда именно тем путём, каким и должен был.

Стуча подкованными каблуками по полу, мимо пронёсся один из паладинов Первосвященника. Викер запнулся и замолчал, а молитва продолжала жить в нём своей, непостижимой жизнью, течь рекой, врачуя душевные раны, хоть и стояло перед его глазами лицо пробежавшего. Лицо брата.

— Ты можешь оживить их, подарить счастливые дни и ночи под небом, полным звёзд… Ты можешь воскресить их всех — я дам тебе такую власть, дам такую власть своей истинной королеве! Видишь, они мертвы? Мертвы из-за тебя! Исправь свою ошибку, подари им жизнь!

Этот постоянно звучащий шёпот мучал меня гораздо сильнее видений, в которых раз за разом умирали дорогие мне люди. К видениям прибавились и слуховые галлюцинации. Если раньше я слышала лишь шорохи, издаваемые мертвецами, то теперь к ним добавились крики живых, умирающих в мучениях или теряющих от них рассудок. Ничего страшнее я ещё не слышала! Они были одинаково ужасны — крики женщин и мужчин, девушек и юношей, мальчиков и девочек. И самым страшным в них было то, что они казались куда реальнее шевеления призраков. Где-то в катакомбах ежедневно и ежечасно погибали неведомой жуткой смертью люди, а я не могла помочь им, ибо совершенно обессилела от голода, жажды и постоянного, выматывающего шёпота Файлинна.

Первый удар по щеке не привёл меня в чувство, так же, как и второй, и третий. Лишь холодная вода, та самая, с намешанными галлюциногенами, выплеснутая из ведра в лицо, заставила сделать усилие, чтобы сжать губы, не пустив ни капли отравы в кровь. Сильные руки подняли меня и вжали лицом в прутья решётки.

— Очнись, ведьма, очнись! — услышала я яростный голос. — Да очнись же! Что ты знаешь про Викера?

— Он… простил тебя!

— Единый! Когда ты его видела? Где?

— Он… был… жив! Ты… не убил… его!