– Куда мы опять идем? – спрашиваю я, когда перелезаю через забор, и приземляюсь на поле рядом с ним.

Он бросает взгляд вверх на сверкающие звезды и луну. Затем подцепляет мою руку, и мы удаляемся по полю.

– Я еще не уверен. Куда–нибудь в тихое место... где мы сможем поговорить и понаблюдать за затмением без вмешательства.

Я оглядываюсь назад на его двухэтажный дом. Огни похожи на светлячков, сверкающих в темноте, а музыка – не что иное, как журчание. Покой. Я чувствую себя такой спокойной прямо сейчас, что–то, чего я не ожидала, что произойдет сегодня вечером. Может быть, когда–нибудь.

– Что насчет Ари, Луны и Грея? – я возвращаю свое внимание к Беку. – Может быть, нам стоит написать им, чтобы узнать, захотят ли они прийти сюда. Ари интересуется астрономией. Возможно, захочет увидеть это.

– Ари уже знает о затмении, – отвечает он, глядя на небо. – Именно он сказал мне об этом.

– Окей, – смотрю на небо, улыбаясь, когда звезды танцуют по кругу. Потом я смотрю на Бека и вспоминаю, что случилось в прошлый раз, когда мы бродили наедине на вечеринке. – Тем не менее, может нам стоит ему написать, чтобы узнать, хочет ли он прийти сюда. Вид – удивительный. Ему бы понравился.

– Это выглядит так же везде, – он бросает взгляд через плечо на меня. – Я хочу некоторое время потусоваться только с тобой, хорошо?

Нервы бьют ключом внутри меня, когда я думаю о последнем разе, когда мы с Беком так тусовались. Его губы касались моих, легкое касание, которое сделало меня абсолютно, блаженно счастливой и вселило совершенный ужас. На следующий день после этого, я решила ограничить наше совместное время, чтобы прекратить так сильно полагаться на него, чтобы это не привело к моему разбитому сердцу.

И вот мы снова тут. Наедине. Вместе.

Все всегда возвращается к нему. Почему это происходит?

Несмотря на мое опасение, я позволяю ему вести себя через поросшее травой поле, точка нашего назначения не известна. Зная Бека, мы могли бы оказаться где угодно. В Вегасе. В Мексике. Быть заблокированными в закрытом театре в течение всей ночи, что да, действительно один раз произошло, и было так весело, как и кажется.

– Где твоя голова, Виллс? – спрашивает Бек, усиливая свою хватку на моей руке.

– Я просто думала о разных вещах, – о тебе. О нас.

– О каких вещах? – он идет глубже в поле, а я без раздумий следую за ним. – Ты же не беспокоишься о деньгах, школе и всяком дерьма, да? Я тебе уже сказал, что сегодня вечером тебе не позволено этого делать, – он поворачивается, идя задом наперед, и указывает на небо. – Это беззаботная ночь. Никакого стресса не допускается. На самом деле, тебе позволено только ценить все, что является мирным и прекрасным.

– Я пытаюсь, но иногда трудно не беспокоиться, – о тебе. О нас.

Он смотрит на меня, покачиваясь из стороны в сторону.

Я стараюсь не смеяться. Он такой пьяный.

Через несколько секунд, я спотыкаюсь о камень и чуть не падаю на свое лицо.

Окей, может быть, я тоже пьяна.

Он хихикает над моей неуклюжестью, и очень непривлекательное фырканье вырывается из моих губ, что только заставляет его хихикать, как гиену.

– Видишь? Веселье, правда? – спрашивает он после того, как его смех стихает.

Я киваю, хватая его за руку.

– Ага. Но, наверное, только потому, что ты здесь.

Он улыбается, останавливаясь в поле. Движение такое неожиданное, что я врезаюсь в него, что приводит нас обоих к еще одному приступу хихиканья.

После того, как мы перестаём вести себя, как легкомысленные подростки, воздух успокаивается, и над нами воцаряется спокойствие.

Бек поднимает свою голову вверх под углом, чтобы смотреть на звезды, притягивая меня ближе к своему боку и вешая свою руку на мои плечи.

– Как ты можешь о чем–то беспокоиться, когда перед тобой такой вид? – он во второй раз за сегодняшний вечер целует мою голову, и меня окутывает спокойствие, но у моего сердца контракт с ужасной суматохой. – Словно кто–то нарисовал это только для нас. Это не было бы так здорово? Если бы на самом деле кто–то разрисовал все небо... Что если именно поэтому существует небо? Что если в один прекрасный день кто–то просто решил покрасить его, а мы просто живем на холсте?

Я фыркаю от смеха.

– Чувак, ты под кайфом? Прямо сейчас ты кажешься под таким кайфом.

Он придвигает меня еще ближе, пока не сталкиваются бока наших тел.

– Неа. Я просто болтаю. И правда, по–настоящему счастлив.

Счастье в его голосе вызывает улыбку на моем лице.

– Ну, я не хочу разрушать твою мечту о жизни на холсте, но существует тонна доказательств того, что полностью сводит твою теорию на нет.

Он наклоняет свой рот к моему уху.

– Ой, да ладно; где твоя мечтательная сторона?

Я дрожу от ощущения его дыхания и мысленно проклинаю себя. В чем дело сегодня? Я сделала это, вроде бы, пять миллионов раз!

– Я не думаю, что у меня есть мечтательная сторона, – признаюсь я. – Я всегда относилась к более реалистичным девушкам.

– Не правда. Внутри тебя есть мечтатель. Я знаю, что это так.

– Нет, не думаю, что на самом деле у меня она есть…

Он поворачивается, ведя меня за собой, и обнимает за талию.

– Да, есть. И я собираюсь тебе это доказать, – затем он начинает нас раскачивать вокруг, танцуя под музыку, которую может слышать только он.

Я понятия не имею, что он делает, но, тем не менее, танцую с ним, потому что я расслаблена и спокойна, и отчаянно нуждаюсь в том, чтобы захватить эти чувства.

– Ты слышишь это? – шепчет мне на ухо.

Еще одна дрожь. Еще один смущенный скачок моего сердца.

– Я не знаю…

– Тебе холодно? – спрашивает он, его дыхание окутывает мою кожу.

В этот раз у меня получается не дрожать, но кожа зудит, и на ней появляются мурашки.

– Мне не холодно... Я просто... – смущена. Потеряна. Сама не своя. Прочищая свое горло, я обвиваю свои руки вокруг его шеи и меняю тему разговора на другую. – Итак, что я должна слышать? Все, что я слышу – это сверчки, – и как бьется мое сердце, словно безумное.

Его руки находят мою поясницу, и он придвигает меня ближе к себе.

– Музыку, глупышка.

– Ты слышишь ее на таком расстоянии от дома?

– Нет, не ту музыку. Нашу музыку.

– Нашу музыку? – эээ?

Вместо ответа, он начинает мурчать. И как только это происходит, что–то щелкает.

Наша музыка. Наша песня. Первая песня, под которую мы когда–то танцевали в седьмом классе. Мы были на танцах, и у Бека, который был популярным, общительным, у него была очередь из девочек, ожидающих танца с ним. А я, будучи застенчивой, неловкой девушкой, которой все еще и являюсь, провела большую часть вечера, болтаясь возле чаши с пуншем, наблюдая, как мои друзья весело проводили время, пока Бек не взял дело в свои руки.

– Хорошо, хватит этого, – он выхватил стаканчик пунша из моей руки и бросил ее в мусор.

– Эй, я это пила, – глупо заспорила я. Пунш был фиговым.

– Хватит стоять тут и скучать, Виллс, – он схватил меня за руку и повел в центр танцпола.

– На самом деле, я не очень хорошо танцую, – второй рукой я возилась со своим платьем, стараясь не сойти с ума, когда он потащил меня в толпу.

Едва ли кто–то обращал на нас внимание, разве что некоторые из них, и этого было достаточно, чтобы заставить меня чувствовать себя некомфортно и обеспокоенно. Я танцевала лишь за закрытыми дверями. Должно быть, я была похожа на дуру.

– Конечно же, ты хорошо танцуешь, – он положил свою руку на мою спину и подвел к себе, пока кончики его ботинок не столкнулись с моими. Затем он начал двигаться, поспевая за быстрым темпом поп–песни. – Все умеют танцевать, даже если они не знают об этом.

– Попробуй сказать это тому парню, – я кивнула в сторону парня из нашей школы, который взмахивал руками, как обезумевшая курица.

Бек изучал чувака, танцующего, как курица, наклонив голову.