Да, что и говорить — книга должна быть без единой, даже незначительной ошибки. Я это хорошо понимала и примирилась с тем, что и издательский Корректор прочтёт мои страницы.

Заглянула я и к Техническому редактору.

— Здравия желаем! — приветствовал меня Технический редактор, а многоцветная Ручка радостно замигала поочерёдно всеми своими разными глазками.

И на этот раз Технический редактор ставил свои знаки на полях моих страниц. Но теперь я знала, что всё это делается для типографии, и ничуть не беспокоилась.

Могла ли я не побывать у Художника? Там меня встретили с радостью.

Художник весело запел басом:

— При-ивет тебе-е-е, при-иве-ет!

А цветные Карандаши и Фломастеры заулыбались мне своими разноцветными личиками.

Наконец я оказалась в кабинете Директора издательства. Он тоже просмотрел мои страницы, взял ручку и написал на первой странице: «В печать». И поставил свою подпись. Это значит, что в вёрстке всё правильно и можно печатать книгу.

Провожаемая добрыми пожеланиями своих издательских друзей, я возвратилась в типографию и снова попала в наборный цех, к Наборщику.

Наборщик просматривал вёрстку и все исправленные в ней ошибки исправлял на металлических страницах.

Это была кропотливая работа! Для исправления даже одного слова наборщику приходилось заново набирать и отливать на машине целую новую строку. Старую, с ошибкой, он выбрасывал, а вместо неё вставлял на страницу новую, правильную.

При этом Наборщик должен быть очень внимательным, чтобы не пропустить ни одной ошибки. Хорошо, что на моих страницах было совсем мало ошибок!

Ты, конечно, заметил, как важна роль вёрстки в работе над книгой? Вёрстку читали корректоры, редакторы, смотрел художник. Директор подписал её к печати. А не будь вёрстки, как бы корректоры искали ошибки? Как бы смог посмотреть и поставить свои знаки технический редактор? На металлических страницах — наборе — ни карандашом, ни ручкой не напишешь. Да и кто бы смог поднять и понести набор весь сразу?

Хотя я и гордилась своим именем Вёрстки, но и с ним мне пришлось прощаться навсегда, как раньше я простилась с именем Рукописи. Меня ждало новое имя — Стереотип. Немножко трудное для произношения, правда? Но зато новое имя и моя новая внешность тоже очень важны, как ты убедишься сам в этом, когда я тебе расскажу о СТЕРЕОТИПНОМ ЦЕХЕ.

Мои исправленные металлические страницы — набор — перевезли в стереотипный цех. Там с набора сделали новые страницы, на этот раз из прочного картона. Называются они теперь картонные матрицы. Я с интересом посматривала вокруг: а что же теперь будут делать с ними? Может быть, печатать на бумагу? Ведь в конце концов я должна быть бумажной книгой! Все книги бумажные.

Но бумагу я нигде не увидела — стояли станки, лежал картон и возвышались стопки каких-то блестящих металлических страниц.

Я расстроилась. Неужели я снова буду металлической?

— Что случилось? — спросил меня один Станок. — Почему у тебя такой обиженный вид?

— Я… я… я не хочу… быть металлической, — едва сдерживая слёзы, ответила я. — Я хочу быть бумажной… Лёгкой, изящной. В красивой обложке.

— Э, какая ты плакса! — пренебрежительно сказал Станок. — Так всегда бывает: сначала книгу в типографии делают из металла, а затем — из бумаги. По-моему, металлическая красивее. Я ведь тоже из металла, а посмотри, какой я красивый.

И Станок засверкал в солнечных лучах своими блестящими деталями. Я взглянула на него — действительно, он был из металла.

— Да, вы, конечно, металлический, — вздохнула я. П, может быть, красивый, но ведь вы — машина, а я — книга…

— Да, я машина и очень нужная машина! — сказал Станок. — Я называюсь стереотипным станком. Знаешь, что я делаю?

— Н-нет, — ответила я. — А что вы делаете?

— Эх ты, незнайка! Я делаю стереотип. А стереотип — копия типографского набора, отлитая из металла.

— Но ведь мои страницы уже были металлическими, — возразила я.

— Те страницы — набор — не очень прочные и могут испортиться при работе, если с них делать много тысяч бумажных страниц. Они быстро сотрутся, буквы будут получаться на бумаге нечёткими…

— А зачем делать много тысяч страниц?

— Как зачем? Для большого тира-ж-ж-жа… Большого тирр-а-ж-жа.. — заскрежетал Станок.

— А что это такое — тираж?

Но Станок мне не ответил — он уже работал и ему теперь было не до разговоров.

И действительно, стереотипный Станок, как и обещал, отлил из картонных страниц новые, крепкие металлические страницы. Назывались они — стереотип. И имя моё теперь тоже Стереотип. Это мне начинало даже нравиться, что у меня каждый раз новое имя: меня звали Рукописью, Набором, Вёрсткой. Интересно, как ещё будут величать? Но всё же больше всего мне нравится имя — Книга.

Я стала надеяться, что скоро меня так и назовут. Потому что за моими новыми металлическими страницами — стереотипом — очень внимательно и тщательно ухаживали разные станки. Они скоблили страницы с обратной стороны, снимали всё лишнее, измеряли, чтобы все были одного роста. И, наконец, было самое приятное: нас выкупали. Да, да, страницы вымылись под душем, а затем, чистенькие, блестящие, как серебро, на специальном транспортёре поехали в ПЕЧАТНЫЙ ЦЕХ.

В печатном цехе тоже было полно машин, но машины были другие, совсем не похожие на линотипы. И, главное, здесь много бумаги. Я очень обрадовалась бумаге: ну, думаю, уж здесь-то мои страницы обязательно станут бумажными!

И запах в печатном цехе особенный, какой-то ароматный, пахнет бумагой и краской. Шум тоже приятный — не громкий, а приглушённый, ровный, даже мягкий. И, главное, работа здесь интересная и важная: в печатном цехе п е-ч а т а ю т книги. Разве бывает работа интереснее?

Интересно, конечно, но и очень сложно, очень ответственно. Я думала, что вот так сразу и будут печатать мои страницы на бумагу. Но никто не стал сразу печатать книгу, а сделали сначала контрольный оттиск на бумаге.

И я с радостью увидела, что теперь я почти настоящая книга, даже с рисунками.

Но, оказалось, до книги и сейчас было ещё далеко. Не напрасно меня теперь называли контрольным оттиском. Меня все контролировали, то есть придирчиво рассматривали, всё ли так сделано, всё ли правильно. Конечно, снова прочла Корректор — не пропущена ли где ошибка? Я волновалась не меньше Корректора. Но, к нашей радости, всё было в порядке.

Затем контрольный оттиск просматривали ещё многие работники типографии: и начальник печатного цеха, и печатник, и художники-фотографы… Это очень важно, чтобы книга была и красивой, и без ошибок, и без каких-либо типографских недостатков.

Но вот всё, что надо было, исправили, всё признано хорошим и дано разрешение печатать.

Мы подъехали к большой печатной машине. Ох, какая красавица! Я даже оробела: неужели такая красивая и важная машина будет печатать мои страницы?

Пока рабочие всё подготавливали к печати, укрепляли на машине стереотипы, я всё никак не могла насмотреться на прекрасную машину.

— Здравствуй! — мягко сказала мне Печатная Машина, заметив, что я всё время смотрю на неё.

— Здравствуйте! — ответила я и нерешительно спросила: — Это вы будете печатать мои страницы?

— Да, я, — сказала Печатная Машина. — Все книги для детей печатаю я, потому что я самая новая, самая совершенная Печатная Машина.

— Я так рада! — воскликнула я. — Я так рада, что вы будете печатать. И рисунки будут отпечатаны, да?

— Конечно. А как же иначе? Я печатаю и рисунки. И бумагу для детской книги выбирают самую лучшую.

— Я очень благодарна вам! — растроганно сказала я. — И уверена, что дети берегут все те книжки, которые вы для них так хорошо печатаете.

В это время Печатник, закончив все приготовления, включил Печатную Машину, и она спокойно, не торопясь, заработала.

Машина делала всё сама, автоматически: накладывала краску на металлические страницы, подавала листы бумаги и прижимала их к накрашенным страницам.