Операция общего наступления началась 27 февраля. К этому времени протяженность линии фронта Севастопольского оборонительного района составляла 36 километров, разделенная на четыре сектора. В третий сектор входили: 25‑я Чапаевская стрелковая дивизия, 79‑я морская стрелковая бригада, 3‑й морской и 2‑й Перекопский полки. Комендантом сектора был назначен генерал–майор Т. К. Коломиец, командир 25‑й Чапаевской стрелковой дивизии.

В 7 часов, после 30‑минутной артподготовки, 25‑я Чапаевская дивизия с другими соединениями и частями сектора перешла в наступление, нанося главный удар в направлении Заланкоя. К концу дня части третьего сектора достигли участка в одном километре западнее хутора Мекензия и западных склонов безымянной высоты.

28 февраля войска сектора возобновили боевые действия. Части 25‑й и 345‑й стрелковых дивизий и 79‑й морской стрелковой бригады несколько продвинулись вперед. К исходу дня полки 25‑й дивизии вели бои за хутор Мекензия[1].

…Морской полк, как первый эшелон, начал наступление в 6 часов 30 минут, но на нейтральной полосе его танкетки встретили сильное сопротивление, и морским пехотинцам пришлось отойти на исходное положение. Два батальона 54‑го стрелкового полка оказались впереди, слева предполагалась поддержка 31‑го полка. Наступательную полосу заняли две. роты.

На время боевой операции заместителем командира 54‑го стрелкового полка был назначен майор П. М. Субботин, а заместителем комиссара — я. Перед нами была поставлена задача — обеспечить боевые действия батальонов на месте.

Туман рассеялся. На расстоянии видимости противника просматривался густой лес. Над нами, вынырнув из–за редких облаков, появились самолеты. Но внимание всех бойцов сосредоточилось не на нависшей над нами опасности, а на вражеских окопах. Было видно, что немцы оставляют позиции и уходят. Наши боевые порядки обстреливаются вражескими минометами. Мины падают и взрываются по всей линии нашей обороны.

Бойцы пятой роты быстро достигают балки у Белого камня. Однако противник усиливает минометный огонь. Волна наступающих накатывается на покинутые противником окопы, блиндажи, рвы и устремляется дальше. В душе каждого нашего бойца крепнет ненависть к врагу, наступательный порыв увлекает его вперед.

Мы прошли метров триста и уже поднялись на взгорок. Субботин остановился у старой, засыпанной зимним валежником воронки.

— Давай сюда коробку, — приказывает он бегущему следом за ним телефонисту и начинает налаживать связь с командиром полка.

Фашисты усилили огонь. Наши роты, зайяв мелкие вражеские окопы, ведут интенсивную перестрелку.

Я посмотрел в черные глаза Субботина и подумал: «Он, видимо, знает эту местность еще с декабрьских боев, знает, где находится злополучная высота 157,5, которую приказом командования дивизии нам надлежит занять, поэтому его движения уверенны, приказы лаконичны и продуманны».

Бой продолжался весь день, к вечеру мы продвинулись еще на несколько сот метров, заняли вражеские блиндажи и здесь решили остаться на ночь, дав отдохнуть бойцам. Выставили боевое охранение.

ВЫСОТА 

Лагерь проснулся, когда утренний туман уже рассеялся. С трех сторон от нас, мы это знали, располагался враг, и нужно было быть настороже. Примерно в трехстах метрах впереди находилась высота 157,5.

Командиры батальонов и рот собрались на совещание. Майор В. И. Гальченко, суровый и малоразговорчивый офицер из старых кадровиков, смотрел в сторону «заветной» высоты и спокойно курил. Его комиссар, старший политрук П. В. Новиков, невысокий светловолосый весельчак, был на этот раз серьезным.

Рядом со мной стояли командиры рот второго батальона Н. Н. Свободный и В. И. Соляник, тут же находились и политруки подразделений. Эта встреча не была совещанием — просто заместитель командира полка Л. М. Субботин должен был объявить боевой приказ: перед решительным наступлением двумя ротами овладеть сначала стоящей на пути к высоте 157,5 возвышенностью, а затем с ходу захватить саму высоту.

Через пять минут командиры разошлись по своим подразделениям. Ко мне подошли Нина Онилова и Катя Коваль. Нина, съежившись от утренней прохлады и пряча в варежку вздернутый красный носик, посматривала настороженно по сторонам. Катя, молодая, стройная, общительная, независимо стояла рядом.

— Холодно, товарищ комиссар, — сказала она, потирая ладони.

— Чайку бы горячего сейчас...

— А я бы около печки погрелась, — шутливо добавила Нина. — Мы плохо спали в этих сырых и вонючих фрицевских блиндажах…

— Товарищ комиссар, сегодня, наверное, будет жарко? — неожиданно спросила Катя и добавила: — Мы что–то далеко залезли к фрицам.

Я вынужден был предупредить их о том, что день будет действительно тяжелым, что гитлеровцы должны быть сброшены с важной высоты, которая, очевидно, достанется нам дорогой ценой.

Я посмотрел на часы — нужно было торопиться.

— Товарищ комиссар! Алексей Ефремович! — неожиданно по–граждански, дрожащим голосом проговорила Коваль. — После этого увидимся ли еще… Давайте попрощаемся…

Сцена «прощания» со стороны показалась бы сентиментальной, может быть, вызвала бы и осуждение кого–то. Но через сутки стало ясно, что прощание наше было не напрасным…

Холм, с которого гитлеровцы вели ожесточенный пулеметно–автоматный огонь, ни с какой стороны обойти невозможно. Наши бойцы, пользуясь прошлогодней высокой травой, ползли, ведя огонь по высоте и блиндажам немцев.

Н. Н. Свободный

 Ф. А. Мороз

Я оказался у пулеметчиков, братьев Пшонкиных, моих земляков. В этот момент второй номер качнул головой и свалился навзничь. Из шеи пулеметчика фонтаном била кровь, Мне пришлось взяться за ленту с патронами и помогать первому номеру. Через минуту и он вскрикнул:

— Ой, плечо! — и упал.

Свистели пули.

— Гранаты! — закричал я, вскакивая на ноги.

Цепь бойцов поднялась и ринулась вперед, бросая гранаты, на ходу стреляя из автоматов и винтовок. Холм был занят с одного броска. Вокруг блиндажа и в окопчиках лежали убитые гитлеровцы. Один из них, повиснув на щитке пулемета, большими голубыми глазами с длинными рыжими ресницами глядел в небо. Из блиндажа упорно продолжали отстреливаться. Туда полетело несколько гранат. Все стихло.

Вокруг меня собрались командиры рот, политруки, командир минометной батареи капитан Нянько, старший лейтенант Попович, начальник штаба первого батальона. Но я не видел командиров батальонов.

Уже стало совсем светло, кое–где между гор еще держались сизые дымки. Высота 157,5, от подножия и до вершины одетая густым черным лесом, кажется неприступной. Подобраться к ней можно лишь через заросшую крупным кустарником балку. «Взять ее нужно с ходу, на одном дыхании, — думал я. — Но выше нас сидят с пулеметами и автоматами фашисты. И они понимают, что их позиция неуязвима…»

Кругом незнакомые горы, лес. Зона, несколько месяцев назад занятая врагом, нами еще не освоена. Сейчас мы ориентируемся только по карте.

Н. Н. Свободный, бросив окурок сигареты, посмотрел на В. И. Соляника:

— Что, Вася, смотришь на высоту? Думаешь одним махом оседлать?

— Одним рывком, Коля, — спокойно отвечает Соляник. — Видишь, какая она круглая, отдаленная от остальных гор, поэтому ее и выбрали для нас, как булочку. Колючая, как еж, не подступи, — как будто сам про себя рассуждал лейтенант. — А фрицам придется карабкаться вверх, вот тут–то мы их и того…

Я видел: бойцы передохнули, накурились, возбужденные первым успехом, оживленно шутили, как будто не замечая, что впереди их ждет самое трудное.

Это были минуты, когда душевный порыв бойцов еще не угас. Какой–то внутренний толчок, может быть как старшего по должности, заставил меня взять у Николая Мохова полуавтомат и тут же подать команду: