Пока я размышляла, дикарки приблизились ко мне. Меня сноровисто стянули со стола, утвердили на ногах и накинули нечто, напоминавшее плащ. Только капюшон оказался слишком глубок, и его края лежали на моей груди. Были рукава, но они достигали моих колен, низ плаща волочился по земле, так что можно было смело сказать, что меня спрятали. Вот бы еще исчезнуть на самом деле…

Однако я никуда не исчезла, но и в логове не осталась. Женщины крепко ухватили меня под обе руки и повели на выход. Хотелось крепко выругаться, потому что я ничего не видела, и, оказавшись вновь без обуви, пересчитала босыми ступнями все камешки, попавшиеся по дороге. Правда, ни разу не спотыкнулась и не завалилась, мои надсмотрщицы за этим следили. Они легко вздергивали меня вверх, когда под ногами появлялись переплетенья древесных корней. Может было что-то еще, не видела, но до цели нашего путешествия добрались быстро. И скажу честно, когда с меня стянули хламиду, я произнесла с чувством:

— Благослови вас, Хаос!

Меня ждала большущая и глубокая лохань! Вода в ней исходила парком, на поверхности плавали пышные розовые цветы, наполняя воздух купальни тонким пьянящим ароматом. Надо ли говорить, что я не произнесла ни слова протеста? Более того, сама избавилась от грязного платья и шагнула на невысокий табурет, с которого перебралась в саму лохань и с наслаждением погрузилась в ароматную глубину с головой. После вынырнула, раскинула руки в сторону и велела:

— Приступайте.

Дикарки переглянулись. Кажется, от меня ожидали чего-то иного. Возможно, слез, мольбы, борьбы и ярого протеста, но не дождались. Как же я мечтала помыться после поганого нутра живоглота! И пусть фонтаны Аквея сбили с меня слизь, но волосы всё еще оставались неприятно жесткими, платье заскорузлым, и кожу кое-где тянуло. К тому же присутствовал небольшой зуд, и это вовсе не было зудом цветения очередного дара.

— Ну? — я с возмущением посмотрела на дикарок.

Женщины снова переглянулись и… залезли ко мне в лохань, не раздеваясь. Вот это возмутило, но пришлось сдержаться и не мешать им. Одна намывала мне волосы, вторая тело, а я закрыла глаза и млела от неспешных движений женских рук и аромата цветов. Пальцы дикарки скользнули по моей груди, несильно сжали ее, задели навершие сосков и замерли, словно ожидая чего-то. Я приоткрыла глаза, с подозрением посмотрела на озадаченное лицо женщины:

— Что? — спросила я. — Продолжай.

— Ты не стонешь, — произнесла та, что облапила меня.

— Цветы свежие? — вторая перестала перебирать пальцами мне волосы.

А, ясно. Очередные цветочки с секретом. И мытье для того, чтобы выйти к самцам, готовой к соитию? Выдавать тайну, что на меня уже не действуют чары, не стала. Кто их знает, что у них там приготовлено на такой случай. Потому откинула голову назад, приоткрыла рот и, облизав языком губы, издала негромкий протяжный стон.

— Свежие, — с удовлетворением отметила первая и продолжила мыть мое тело, умело дразня грудь кончиками пальцев, чтобы огонь желания разгорелся еще сильней.

Я вдруг представила, что сейчас со дна поднимется Скайрен Аквей, весь состоящий из воды, каким он был в логове. Забавно было бы посмотреть, как отреагировали бы на это невозмутимые дикарки. Сомневаюсь, что они видели нечто подобное. Я так ярко представила себе его прозрачный, но плотный силуэт, лицо с ярко-синими глазами, наполненными бликами света, как речная рябь в солнечный день. Интересно, а в теплой воде он тоже был бы теплый? Любопытно, а каково это целовать водяного мужчину? Были бы его поцелуй таким же, как во плоти? Жадным, глубоким, пьяняще-чувственным…

— Ох, Тьма, — задохнулась я без всякого притворства.

Одна из женщин довольно хмыкнула у меня над ухом, и я заставила себя вырваться из плена сладкого наваждения. Жаль, что проснувшийся дар не может оградить меня от желания, которое вызывает во мне водник, было бы очень кстати… Я разозлилась на Аквея, даже не знаю, за что больше. То ли за то, что не появился из воды, то ли за то, что завожусь лишь при одном воспоминание о его поцелуях. Теперь сохранять на лице блаженное выражение было гораздо сложней, но дикаркам хватило и моего сопения с нервным покусыванием губ. Должно быть, решили, что я уже изнемогаю от вожделения и жду не дождусь, когда меня один из их воинов затащит к себе в логово.

Приоткрыв глаза, я проследила за ухмылочками дикарок. Хотелось спросить, часто ли они производят такие омовения, и где те женщины, которых приводили в купальню. Да и о том, кто в племени разбирается, узнать в травах тоже хотелось. Возможно, та самая старуха, а может триги это знали и до нее. Однако мои вопросы сейчас были лишними, и я молчала.

Послушно выбралась из лохани и дала себя обтереть. Мое грязное платье, хвала Тьме, на меня натягивать не стали, вместо него надели на бедра широкую полоску кожи, грудь скрыли под волосами и ожерельем из серебряных монет в несколько рядов. Обули в подобие кожаных сандалий, оплели ноги до колен ремешками, и, как завершающий штрих, на запястья надели кожаные нарукавники, обшитые тоже серебряными монетами.

Хмыкнув, я решила, что во всем моем нынешнем виде несомненный минус мокрые волосы. Вода быстро остыла и теперь стекала по телу холодными ручейками, несмотря на то, что волосы неплохо отжали в грубоватое серое полотно. Ничего, выдержим и это. В завершение омовения на меня вновь накинули ту же хламиду, в которой я ничего не видела. После этого прозвучало короткое:

— Идем, — и меня опять повели.

Однако остановили, как только тепло купальни осталось за спиной, и я услышала скрип закрывшейся двери. Кто-то приблизился ко мне, некоторое время молчал, но все-таки заговорил.

— Тебе повезло, девочка. — Это была старуха, я узнала ее по голосу. — Когда меня выкрали и выставили, как добычу, мне достался грязный вонючий зверь. Никто не затуманил мне разум ароматом лиеды. Лишь на ложе, когда мой зверь вошел в опочивальню, я узнала, что они могут менять личину, и взял меня человек. Многие думают, что триги всего лишь неразумные животные, но у них есть разум. И этот разум позволил вожаку разглядеть во мне не просто самку. Он полюбил меня, я стала ему верной женой и знахаркой для всего племени. Памятуя о том ужасе, который пережила в ту ночь, когда мой Орвер лишил меня девства, я облагодетельствовала пленниц покоем до омовения и огнем страсти перед поединком воинов, лишив их страха. Сейчас ты не понимаешь меня и мечтаешь о мужском естестве, которое заполнит твое лоно, но когда очнешься, ты увидишь рядом сильного мужчину, а не животное. Надеюсь, что не ошиблась, и ты дашь ему то, чего не смогли дать другие жены. Они были слабы и глупы. В твоих глазах я увидела разум и не увидела страха. У тебя сочное тело, созданное для того, чтобы услаждать мужчин. Рварн оценит последний дар своей матери. И если утром ты будешь готова принять его, я обучу тебя всему, что знаю сама, и тогда Создатели, наконец, отведут меня к моему мужу и двум старшим сыновьям. Не подведи меня, девочка. Разочаруешь, исчезнешь, как и остальные до тебя. Не пощажу. Ведите.

Меня вновь потянули вперед, а я задумалась о словах старухи. Выходит, что она травница, раз стала знахаркой. Заботливая, забери ее Хаос. Я недобро усмехнулась. Значит, не желает самку трига в жены своему сынку, хочет более образованную женщину. Сколько она так загубила девушек, пока ищет Рварну достойную жену? И Скай будет называть меня порождением Тьмы! А чем эта старуха лучше меня? Я хотя бы выполняла приказы Господина, а эта губит перепуганных девиц за то, что они не хотят принимать дикаря. Интересно, знахарка хотя бы дает им время привыкнуть? Судя по всему, нет, раз ожидает утра. Выходит, если изнасилованная пленница на утро не понимает своего счастья, заботливая мамаша ее убивает. И как? Травит, душит? Да плевать, если честно. Но если мне придется лечь под этого Рварна, Вайторис спалит все племя, не глядя на то, магические они существа или нет. И все-таки я надеялась, что водник успеет раньше, чем я укажу Господину, где нахожусь и что со мной сделали, а я укажу. Клянусь Огнем, никого не пожалею.