Она накрыла мою руку своей.

— Не беспокойся, — сказала она. Её лицо было совсем близко, глаза широко раскрыты, почти как у карлсонов. Она глядела куда-то в окно за мной. — Посмотри, — прошептала она.

Я попытался повернуться, чтобы увидеть то, на что смотрит Эмили, и мне пришлось обнять её. А там — за окном, с вращающимся за спиной и разбрызгивающим капли дождя пропеллером, с широко открытыми глазами, с улыбкой до ушей завис он. Чарли. Мой Чарли. Мой Карлсон Чарли.

— Как... — едва сумел прошептать я.

— Замолчи. Не говори больше.

Рука Эмили, та, что не пустила меня к телефону, теперь поглаживала меня по груди.

— Два звонка означают «прилетай как можно скорей», — сказала она. — Давай откроем окно.

— Нет, — прошептал я и схватил трубку. Я стал поднимать и опускал её. Я проделал это трижды. И всякий раз телефон дребезжал. Раз. Два. Три.

»Какое счастье, что у меня есть лучший на свете друг, Карлсон, который живёт на крыше!»

И, несмотря на дождь, подобно сотням маленьких вертолётов, с крыш поднялся и закружил вокруг Чарли целый рой карлсонов. Они танцевали в водной дымке, врывались в тучи, проносились над домами и машинами, а в вечернем городе звонили церковные колокола, дребезжали дверные звонки, ревели клаксоны автомобилей. Их было слишком много — не сосчитать. Но если вслушаться, все они звучали сериями по три раза, только по три, всегда только по три.

Обнявшись, мы с Эмили неожиданно обнаружили, что способны совершить нечто столь же прекрасное, как полёт. То самое, что любой может сделать, любой с любым.

Попробуйте поцеловаться. Попробуйте рассмеяться.

А теперь попробуйте сделать и то, и другое вместе.

Перевод с английского

Ильи Суханова и Майка Гелприна