«Двенадцатого июня в семь часов, — говорится в донесении, — лед пришел в движение, скапливаясь вокруг корабля, но затем резко остановился. В восемь часов — еще один приступ. Затрещали и застонали внутренние переборки. Обшивка правого борта начала ломаться, швы разошлись на один, а то и на три сантиметра… Но то была лишь разведка боем. В пять часов лед пошел в решительную яростную атаку, спардек[110] прогнулся. Я отдал приказ спускать на лед провизию, одежду, одеяла, судовые документы, переместить больных в безопасное место… В шесть часов корпус яхты на глазах погрузился в воду, а затем волны залили и спардек… Не видать бедной “Жаннетте” свободного моря, еще чуть-чуть, и она пойдет ко дну! Мы подняли флаг на фок-мачте[111] и ровно в восемь часов покинули корабль. Затем мы оттащили снаряжение и лодки как можно дальше от опасных трещин.

Тринадцатого июня в час ночи фок-мачта бедной “Жаннетты” обрушилась; в три часа исчезла верхушка трубы. В четыре часа корабль вдруг резко выпрямился, продолжая медленное погружение… Конец! “Жаннетта” погибла!»

Восемнадцатого июня тридцать три потерпевших бедствие отправились к сибирскому побережью по паковым льдам. Двадцать три собаки тянули пять лодок на салазках и трое саней с провиантом на шестьдесят дней.

Устье Лены находилось на расстоянии пятисот миль от места катастрофы. Моряки разделились на три небольших отряда в четырнадцать, восемь и одиннадцать человек, соответственно под командованием капитана Де-Лонга, лейтенанта Чиппа и механика Мелвилла. Было решено идти по ночам, чтобы избежать отражения солнечных лучей ото льда, слишком утомительного для зрения в течение дня[112].

Уже в первый день сломались трое саней. Два дня ушло на перевалку грузов. Вскоре стало невозможно тянуть более одних саней сразу по ужасному крошеву на поверхности пакового льда. Приходилось впрягаться всей команде в одну упряжку. Оставалось семь саней. Поэтому матросы семь раз шли вперед и шесть раз возвращались порожняком, тринадцать раз повторяя один и тот же путь, проходя тринадцать миль, чтобы продвинуться на одну. Поэтому за день они с трудом уходили на расстояние ружейного выстрела от вчерашней стоянки, в то время как лед дрейфовал в обратном направлении и порой сводил на нет все титанические усилия моряков.

Девятнадцатого июля потерпевшие бедствие высадились на остров, расположенный на семьдесят седьмом с четвертью градусе широты и названный ими островом Беннетта[113]. Моряки провели здесь около десяти дней и немного подкрепились мясом морских птиц, которые буквально заполонили остров.

Вскоре пришлось бросить еще пять саней, окончательно вышедших из строя на ледовых ухабах. В распоряжении Де-Лонга остались только большой и малый тендер[114], вельбот[115] и маленький ялик[116].

Экипаж большого тендера под командованием Де-Донга составляли Коллинз, Ниндеманн, Эриксен, Каак, Бойд, индеец Алексей, Ли, Норос, Дресслер, Гортц, Иверсен. На борт погрузили триста фунтов пеммикана, сто шестьдесят фунтов спирта, суп Либиха[117] и четыре больших ящика консервов.

Малый тендер тянули лейтенант Чипп, а также Данбер, Свитманн, Шарвелл, Кюне, Стар, Маусон, Уоррен, Джонсон; в их распоряжении было двести сорок пять килограммов пеммикана, два килограмма супа Либиха и чуть больше сорока пяти фунтов лимонного сока.

Вельботом, также нагруженным пеммиканом, спиртом и супом Либиха, командовал Мелвилл; его команду составляли Дейнинховер, Ньюкомб, Кул, Бартлет, индеец Анегин, китаец A-Сам, Вильсон, Лаутербах и Лич.

Весь август прошел в изнурительном и неблагодарном труде — волоке по льду. 29 числа экспедиция высадилась на Фаддеевский остров, одну из земель Новосибирских островов. «В первый раз за два года мы ощутили под ногами настоящую твердую землю», — говорится в донесении.

Шестого сентября, шесть недель спустя после гибели «Жаннетты», провианта оставалось уже катастрофически мало, поскольку пришлось многое бросить, лишь бы иметь возможность продвигаться вперед. 10 числа не осталось ни крошки сахара, ни капли супа Либиха. 12 числа осталось продуктов на семь дней. Но море освободилось, тендера и вельбот наконец-то спущены на воду!

Путь к сибирскому берегу, лежавшему на расстоянии в восемьдесят миль, открыт!

Но едва маленькая флотилия подняла паруса, как грянула ужасная буря. Суденышки разбросало по морю. Шторм продолжался до вечера 14 сентября; капитан Де-Лонг так и не увидел больше две пропавшие шлюпки. 17 числа его тендер пристал к берегу, и экипаж вброд выбрался на сушу, проваливаясь по колени в ил, покрытый осколками льда.

«Одежду, рюкзаки и нас самих можно было отжимать, — пишет Де-Лонг. — Пришлось тем не менее в таком виде заночевать на сырой земле. 19 сентября мы прикончили последнюю банку консервов. Пеммикана осталось на три с половиной дня, зато чая у нас вволю. Мы на земле, но она абсолютно пустынна. Ближайшее русское поселение находится, я думаю, в девяноста пяти милях. Индеец Алексей подстрелил большую чайку, и она тут же угодила в котел. Но мы вынуждены опять бросить часть снаряжения, ибо оно может замедлить наше продвижение. Мы возьмем только Библию, судовые документы, одеяла, палатки, немного медикаментов и жалкие остатки провизии.

Двадцатое сентября. По-прежнему мы идем очень медленно. Дорогу преграждают торфяные болота и многочисленные озерца, покрытые корочкой льда. Бедняга Эриксен заболел, выбился из сил и сильно задерживает нас. Он ковыляет практически на одной ноге, впрочем, и все остальные давно не чувствуют ног. Открываем последний ящик с пеммиканом — двадцать с половиной килограммов. Двумя взмахами ножа я делю его на четыре части. Это — на четыре дня, а затем наша верная собачка Снуза сослужит нам последнюю службу. Эриксен падает, умоляя товарищей бросить его. Он не может идти, а мы не можем его нести. Как за четыре дня добраться до какого-нибудь обитаемого места? Мы с доктором остаемся в арьергарде, подбадривая и поддерживая товарища, который все-таки поднимается и проходит за час милю.

Двадцать первое сентября. Эриксен, поспав, чувствует себя лучше. Поэтому нам удается пройти четыре мили за четыре часа. После полудня мы натыкаемся на две хижины; одна из них совсем новая. Что это — Чолбогое?[118] Если да, то наши шансы на спасение весьма призрачны, так как в этом случае мы находимся в пятидесяти шести километрах от следующего пункта, нанесенного на картах, и в ста сорока километрах от наверняка населенного места. Однако после завтрака у нас останется провианта на два дня, а наши трое калек не могут делать больше пяти-шести миль в день; но я не могу и не хочу бросать их.

Двадцать второе сентября. Браво, Алексей! Индеец завалил двух оленей! Теперь мы можем задержаться на пару дней в этих хижинах, чтобы немного восстановить силы. Я спрятал драгоценный пеммикан, ведь завтра он будет единственным нашим спасением. Обед великолепен, а ужин даже, я бы сказал, изыскан. Отдых под крышей и здоровая пища позволят вскоре нашим доходягам продолжить путь, а оставшиеся пятьдесят килограммов мяса препятствуют жестокому решению разбиться на две группы. Мы пойдем дальше послезавтра с утра.

Двадцать четвертое сентября. Пройдя мимо трех разрушенных хижин, мы вышли к реке, еще свободной ото льда. Естественно, возникла здоровая идея построить плот, чтобы подняться по водному потоку. Пусть мы и не выиграем в скорости, зато мы будем меньше уставать. Я выбрал несколько стволов; всю вторую половину дня мы трудились как проклятые, и в пять сорок плот был готов. Из-за недостатка веревок стволы соединили кое-как. И вот парус поднят, и нас выносит на середину реки. Мы рискуем потерять остатки снаряжения. К несчастью, началось мощное течение, вызванное отливом, а ветер ослаб. Неудача! Хватит экспериментов! Мы взвалили груз на плечи и отправились дальше по земной тверди. Больные и доктор шли впереди к хижинам, которые надеялся обнаружить Алексей. Но и здесь неудача! Мы останавливаемся на ночлег у хиленького костерка из хвороста, который удалось наломать вручную на речном откосе.