— Нет. Я убью его собственными руками. Но сначала я все скажу ему. Мразь, а не мужчина. Урод. Отребье. Духовный плебей.

— Ты же говорила, будто он очень даже ничего из себя. И не одноклеточное.

— Извращенец. Весь мир видит в кривом зеркале своей неполноценности. Кит был прав, когда говорил, что его нужно лечить.

— Постой. Что-то я ничего не пойму. Кит считал Апухтина ненормальным? Но ведь они даже не были знакомы.

— При чем тут Апухтин? Апухтин ни в чем не виноват. Он на самом деле хотел мне помочь. Он теперь думает, что меня похитили. — Я кинулась к телефону, сняла трубку. — Раек, почему нет гудка?

— Наверное, что-то с розеткой. Сейчас принесу аппарат из комнаты — там длинный шнур.

Она вернулась через несколько секунд белее мела.

— И там не гудит. Танек, они нас обложили. Что делать?

Раздался звонок в дверь. Он точно прошил мое тело какой-то странной — возбуждающей — болью. Я стиснула кулаки и направилась к двери.

— Ты что, спятила? Не открывай, слышишь? Они… они нас убьют.

Я была уже в прихожей. Ноги держали меня крепко. Голова не кружилась.

— Танек, не подходи! Не смей! — кричала из кухни Райка. — Они будут стрелять!

— Не будут. — Я взялась за щеколду. — В его планы пока не входит убивать меня физически.

Я распахнула дверь. В глубине квартиры от сквозняка хлопнула рама, посыпались стекла. На пороге стоял Стас. Угрюмый, весь какой-то поникший. На нем была черная хламида до пят.

Я молча сделала шаг в сторону, пропуская его в прихожую. Дверь захлопнулась за ним. Пахло от него незнакомо и странно.

— Ой! — Райка осторожно выглянула из кухни и, узнав Стаса, всплеснула руками: — Ты что, в монахи постригся? Как ты нас нашел? Хорошо, что нашел, а то мы уже думали, нам хана.

Он молча прошел в комнату. Весь пол там был усеян стеклом и залит водой. На паркете корчились в предсмертных судорогах рыбки.

Райка кинулась было их подбирать, но Стас сказал грубо:

— Не тронь!

Она попятилась к двери.

— Уходи, — велел ей Стас. — Оставь нас вдвоем.

— Но я… Таня просила…

— Иди, Раек. Все будет в порядке.

Она вышла, и Стас закрыл за ней дверь. В комнате было холодно, но я чувствовала, как по моей спине сбегают струйки пота.

Мы стояли и смотрели друг другу в глаза. Он первый отвел взгляд.

— Ты пришел закрыть занавес, — сказала я утвердительно. — Ты ждешь оваций.

— Я пришел за тобой. Я хочу спасти тебя.

— От кого?

— От всего мира. Ты должна быть свободной.

— Дерьмо. Маньяк. Убийца. Ненавижу, — произнесла я на одном дыхании и в бессилии закрыла глаза.

— Говори еще. Я так давно хотел услышать это от тебя.

— Псих. Нелюдь. Вурдалак. Клоун грошовый.

— Меня возбуждают твои слова. Если бы я не дал обет, мы бы сейчас занялись любовью. Как в том горящем доме. Помнишь, как нам было там хорошо? Маска на стене плакала. Это были слезы очищения. Очищение через страдания.

— Садист. Исчадье ада. — Я чувствовала, что задыхаюсь. — Тебе и на том свете не будет покоя. Тебя ждут страшные муки.

Он схватил меня за плечи и больно встряхнул.

— Ошибаешься. Меня там ждет покой. Я все искупил своими страданиями. Да успокоятся страждущие и снизойдет на их души мир. — Он приблизил ко мне лицо. Его глаза напоминали две щелки, из которых исходили острые лучи черного пламени. — Я стал святым. Ты тоже. Ты прошла очищение. Ты много страдала. Теперь наши души всегда будут вместе.

— Нет! — Я попыталась вырваться. Он схватил меня еще крепче. — Мы никогда не будем вместе. Ни здесь, ни там. Я проклинаю тебя. Пусть мое проклятие станет твоей путеводной звездой.

Он со злостью отпихнул меня, и я упала на мокрый пол. Я попыталась встать, но мои ладони скользили и натыкались на осколки стекла.

Стас наклонился надо мной, взял меня за подбородок. Я видела, как напряжены мускулы на его бледных впалых щеках.

— Извращенец, — прошептала я. — Рептилия. Амеба. Откуда такие появляются на свет?

— Ты меня таким сделала. Ты. И ты ответишь за это перед Всевышним. Это твоя душа будет гореть в священном огне. Но Господь наш всемогущ и всепрощающ. Он послал меня, чтоб я привел к нему твою заблудшую душу. Ты должна выпить вот это. Тогда ты очутишься в раю. Мы вместе там очутимся.

Он попытался разжать мне рот и засунуть в него какую-то серую капсулу. Я до боли стиснула зубы.

— Не бойся. Это совсем не больно. Это истинное блаженство. Я уже вижу над нами хороводы звезд. Я осыплю ими тебя.

Ему почти удалось разжать мне рот, я почувствовала отвратительную горечь. Я уже не слышала его бормотания…

Дверь с грохотом упала, чуть не придавив нас. Мой затылок пронзила боль. Прежде чем потерять сознание, я увидела лицо Алеши. Я еще никогда не видела такого прекрасного в безудержном гневе лица.

— Мама, прости, — прошептала я, давясь слезами. — Все случилось из-за меня. Никогда себе не прощу.

Мамино лицо смотрело на меня с фотографии.

— Я так и не узнаю о том, как она провела последние часы, — сказала я, когда мы выходили из кладбищенских ворот.

Апухтин молча стиснул мой локоть и, усадив в машину, прикрыл колени краем пледа. Он сказал, когда мы выезжали со стоянки:

— Я видел ее за два часа до смерти. Я сказал ей, что твоя жизнь вне опасности.

Я вздохнула. Я вдруг почувствовала себя очень виноватой перед Апухтиным.

— Я вела себя так глупо, — пробормотала я. — И очень растерялась. Понимаешь, мне вдруг показалось, что я осталась одна на всем белом свете.

— Понимаю. — Он коснулся моей руки в толстой пуховой варежке. — И в этом моя вина. Я должен был быть более откровенным с тобой.

— Ты зря меня щадил. Да и вместе мы бы раньше докопались до истины. Что ты улыбаешься так загадочно? Не веришь в мои детективные таланты?

— Еще как верю. Особенно в твой дар организовать явку с повинной.

— Издеваешься?

— Ни в коем случае. Мы собираемся наградить вас обеих именными часами — тебя и Раису Неведомскую. За помощь в обезвреживании особо опасного преступника. Я распорядился, чтоб купили настоящие часы со стрелками и прочей нормальной механикой. Терпеть не могу эти уродливые мигающие цифры в окошке. Как будто человеку нарочно отказывают в его законном праве хоть чуть шевелить извилинами. Помню, для меня был настоящий праздник, когда я научился определять время. Нынешние дети этих радостей лишены.

Я сняла варежку и потянулась к пачке с сигаретами. Апухтин погрозил мне пальцем и поднес зажигалку.

— Последняя на сегодняшний день, — сказал он, закуривая сам.

— Знаешь, когда я долго не курю, начинают чесаться ноги. В тех местах, где пересадили твою кожу.

— Придется забрать ее назад. Тем более что она мне скоро пригодится. Я все-таки решился на пластическую операцию.

Он подмигнул мне.

— И на кого ты собираешься стать похожим, если не секрет?

— Секрет. И очень большой. Но тебе скажу. — Он нагнулся и прошептал мне на ухо: — На Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Слыхала про такого?

— Мой любимый писатель. Особенно я люблю «Великого Гэтсби».

— А ты тоже веришь в то, что богатые даже ходят иначе, чем все остальные смертные?

Я пожала плечами.

— Я — верю.

— Почему же тогда Стас, разбогатев, как Крез, остался таким, каким был двадцать лет назад, когда не имел за душой ни копейки?

— Ошибаешься. Он стал совсем другим. То есть я хочу сказать, он умышленно вел себя с тобой точно так же, как двадцать лет назад. Подобную свободу действий может позволить себе только очень богатый человек.

— Стас ненормальный. Стопроцентный шизофреник, — задумчиво сказала я.

— Вот тут наши с тобой взгляды кардинально расходятся. Шизофрения, как тебе должно быть известно, это раздвоение личности. Стас очень цельная личность. Я бы даже сказал, железобетонно цельная.

— Не могу понять, когда в нем произошел сдвиг по фазе. Ведь вся жизнь его проходила у меня на глазах.