Почтительный привет председателю.

С. Мак-Б.

Дорогой Гордон!

Какая отвратительная, возмутительная, низкая выходка — не посылать мне за четыре недели ни единой подбадривающей строчки только потому, что раз, в пору чрезмерной работы, я оставила Вас на три недели без письма. Я уже начала серьезно беспокоиться, что Вы упали в воду и утонули. Моим цыплятам ужасно недоставало бы Вас; они любят своего дядю Гордона. Пожалуйста, не забудьте, что Вы обещали прислать им ослика.

И, пожалуйста, не забывайте, что я гораздо больше занята, чем Вы. Куда труднее управлять приютом Джона Грайера, чем Палатой представителей. Кроме того, у Вас больше квалифицированных помощников.

Это не письмо, а возмущенный протест. Напишу завтра — или послезавтра.

С.

P.S. Прочитав еще раз Ваше письмо, я слегка смягчилась. Но не думайте, что я верю всем Вашим сладким словам. Я знаю, Вы мне только льстите, когда так нежно говорите. (Это из шотландской книжки.)

17-е июля.

Дорогая Джуди!

Должна рассказать тебе историю. Припомни, пожалуйста, что сегодня будущая среда. Итак, в половине третьего нашу маленькую Софи выкупали, причесали, одели в тонкое белье и передали на попечение заслуживающей доверия сиротке со строжайшим наказом сохранить ее в чистоте. В половине четвертого, минута в минуту, — я никогда не видела такого делового человека, как Дж. Ф. Бретланд, — автомобиль дорогой заграничной марки подкатил к воротам нашего замка. Через три минуты передо мной предстал субъект с квадратными плечами, квадратной челюстью, обрубленными усами и манерами, выражающими склонность к поспешности. Он скороговоркой приветствовал меня, как «мисс Мак-Кош». Я деликатно поправила его, и он согласился на «мисс Мак-Ким». Я указала ему мое самое успокоительное кресло и предложила легкую закуску. Он попросил стакан воды (люблю трезвого родителя!) и выказал нетерпеливое желание покончить с делом. Я позвонила и велела принести маленькую Софи.

— Погодите, мисс Мак-Ги, — сказал он. — Я предпочитаю видеть ее в обычной обстановке. Я пойду с вами в игральную комнату, или в загон, или где вы там держите своих малышей.

И вот я повела его в детскую, где тринадцать или четырнадцать крошек в синем ситце кувыркались на полу, на матрасах. Одна Софи, в блеске жестких юбок, сидела на руках у скучающей сиротки. Она извивалась и билась, чтобы сойти на пол, и юбки крепко обвились вокруг ее шеи. Я взяла ее на руки, пригладила ей платьице, утерла нос и попросила ее взглянуть на дядю.

Вся ее будущность зависела от этих пяти минут, и вместо того, чтобы улыбнуться, она ЗАХНЫКАЛА!

Мистер Бретланд с большой осторожностью взял ее ручку и свистнул, точно маленькому щенку. Софи не обратила на него ни малейшего внимания, повернулась к нему спиной и спрятала мордочку на моем плече. Он пожал плечами и высказал предположение, что мог бы взять ее на пробу. Может быть, она подойдет для его жены; сам он все равно не желает никакого ребенка. И мы повернулись, чтобы уйти.

И вдруг — кто пересек нам дорогу, как не наш маленький солнечный луч, Аллегра! Перед самым его носом она споткнулась, завертела ручками, точно ветряная мельница, и хлопнулась на четвереньки. Он очень ловко отскочил в сторону, чтобы не наступить на нее, а потом поднял ее и поставил на ножки. Она ухватила его ногу своими ручонками, посмотрела на него, звонко рассмеявшись, и залепетала:

— Папочка! Подбйёсь дочку!

Он — первый мужчина, кроме доктора, которого она видит в приюте, и, очевидно, он немного похож на ее почти забытого отца.

Дж. Ф. Бретланд поднял ее и подбросил в воздух так ловко, точно это самое привычное для него занятие, а она завизжала от восторга. Когда он хотел отпустить ее, она схватила его за нос и за одно ухо и стала ножками отбивать дробь на его животе. Никто не может упрекнуть Аллегру в отсутствии жизнерадостности.

Дж. Ф. Бретланд высвободился из ее объятий, взъерошенный, но с твердой решимостью на лице. Он поставил ее на ноги, но не выпустил ее кулачка из своей руки.

— Вот эта малютка для меня, — сказал он. — Думаю, мне дальше искать нечего.

Я объяснила, что мы не можем отделить маленькую Аллегру от ее братьев; но чем больше я протестовала, тем упорнее становилось выражение его лица. Мы вернулись в мой кабинет и полчаса разбирали этот вопрос.

Ему нравится ее наследственность, ему нравится ее вид, ему нравится ее дух, ему нравится ОНА. Уж раз ему навязывают дочку, он хочет такую, в которой есть хоть немножко перцу. На кой черт ему та хнычущая девица! Это просто дико. А вот если я дам ему Аллегру, он будет воспитывать ее, как собственного ребенка, и обеспечит на всю жизнь. Вправе ли я отнять от нее все это из-за каких-то сантиментов? Семья все равно разрушена; лучшее, что я могла бы теперь сделать для них, это пристроить каждого в отдельности.

— Возьмите всех троих, — нахально предложила я.

Нет, об этом он и думать не может. Его жена все время болеет, больше, чем с одним ей не справиться.

Я была в ужасном затруднении. Для Аллегры представлялся такой необыкновенный случай, а в то же время жестоко разлучить ее с обожающими братишками. Я знала, если Бретланды легально усыновят ее, то они постараются порвать все ее связи с прошлым, а ребенок настолько еще мал, что позабудет своих братьев так же быстро, как забыл отца.

Потом я вспомнила о тебе, Джуди, как ты горько возмущалась, что приют тебя не отпустил, когда какая-то семья захотела усыновить тебя. Ты всегда говорила, что у тебя мог быть родной дом, как у других детей, но миссис Липпет похитила его. Может быть, и я похищаю семью у маленькой Аллегры? С обоими мальчиками дело обстоит иначе — им можно дать образование и выпустить их в мир, предоставив собственным заботам. Но для девочки семья — это все. С тех пор как Аллегра приехала к нам, мне все время кажется, что она именно такой ребенок, каким была маленькая Джуди. У нее есть способности и характер. Не хватает благоприятных условий. Ведь и на ее долю отведена частица красоты и счастья — такая частица, какую она по природе своей в состоянии оценить. А может ли приют это дать? Я стояла в раздумье, а мистер Бретланд нетерпеливо шагал взад и вперед по комнате.

— Пошлите за мальчиками и дайте мне поговорить с ними, — потребовал мистер Бретланд. — Если в них есть хоть искра великодушия, они будут рады отпустить ее.

Я послала за ними, но мое сердце превратилось в кусок свинца. Они тоскуют по отцу, и я считала безжалостным оторвать от них еще и любимую сестренку.

Они пришли, держась за руки, крепкие, бодрые, чудесные мальчуганы, и торжественно остановились в ожидании, устремив большие удивленные глаза на чужого мужчину.

— Подите сюда, мальчики, — сказал он. — Я хочу поговорить с вами. — Он взял каждого за руку. — В моем доме нет малютки, и вот моя жена и я решили приехать сюда, где так много маленьких девочек без отца и матери, и взять одну из них с собой, чтобы она была нашей. У нее будет красивый дом и много игрушек, и она будет счастливой всю свою жизнь, гораздо счастливее, чем здесь. Я знаю, вы будете очень рады, что я выбрал вашу сестренку.

— И мы ее больше никогда не увидим? — спросил Клиффорд.

— Нет, почему же, вы будете ее навещать.

Клиффорд взглянул на меня, потом на мистера Бретланда, и две крупные слезы потекли по его лицу. Он вырвал руку, подбежал ко мне и бросился в мои объятия.

— Не отдавайте ее! Пожалуйста! Пожалуйста! Пусть он уйдет!

— Возьмите их всех! — попросила я снова. Но он человек упорный.

— Я приехал не за целым приютом, — отрезал он.

К этому времени Дон тоже рыдал с другой стороны. И в эту минуту кто же должен вмешаться во всю эту кутерьму, как не доктор Мак-Рэй с малюткой Аллегрой на руках?

Я познакомила их и объяснила, в чем дело. Мистер Бретланд потянулся за девочкой, но доктор крепко держал ее.