Механикус пришлось оставить на поверхности значительное количество материальной части и ресурсов, в том числе и сухопутных левиафанов «Краконос», «Адамастор» и «Фортис Максимус», ставших самой горестной потерей. За незначительными исключениями их экипажи — адепты, техножрецы и даже слуги — решили остаться со своими машинами, вместо того, чтобы бросить их, и эти люди почти наверняка уже погибли.

Робаут покачал головой от их глупости, но вспомнил, что и сам совсем недавно считал, что умрёт на борту «Ренарда». Он пережил встречу со смертью, когда грав-сани поднял стыковочный захват «Табулария» и медицинская команда приставила кислородную маску к его лицу. Адара не пострадал, как и магоса Павелька, что учитывая безумный характер их путешествия на поверхность, являлось не чем иным, как чудом.

На мостике «Сперанцы» стало тесно из-за старших офицеров экспедиции Котова: Механикус, Адептус Астартес и Имперской гвардии, которые собрались увидеть последние минуты жизни Катен Вениа и гибель всего, ради чего они пересекли галактику. Азурамаджелли снова встал за пост навигационных систем, где к нему присоединился Криптаэстрекс. Виталий Тихон не отходил от дочери, обняв её рукой за плечи. Судя по синякам на её лице экскурсия на «Томиоку» оказалась не менее опасной, чем события снаружи.

Галатея стояла в центре мостика, Робаут понятия не имел, каким образом её низкорасположенный паланкин подключался к «Сперанце». Павелька в общих чертах описала ему подлинную еретическую сущность Галатеи, и сама идея думающей машины пробирала Робаута до костей всякий раз, когда он задумывался о последствиях.

Архимагос Котов сидел на командном троне, напоминая уставшего короля на закате правления, которого окружали придворные, просто ожидавшие его смерти. Следуя этой мысли, взгляд Робаута переместился на Таркиса Блейлока, стоявшего за плечом Котова, словно визирь-заговорщик. У него не было причин подозревать Блейлока в подобных стремлениях, но картина — однажды представленная — не желала исчезать.

Сам Робаут откинулся в подключённом к ноосфере кресле, которое занимал и в прошлый раз, соединившись с огромной инфосферой ковчега при помощи загрузочных разъёмов на тыльной стороне шеи. Большая часть видимого им представляла собой бессмысленный лингва-технис или бинарный язык, но он знал достаточно и не сомневался — никто на мостике не понимал, что на самом деле происходит.

— Мы достаточно далеко от планеты? — спросил Робаут, пытаясь разобраться в излучении энергии из концентратора информации левого борта.

Азурамаджелли повернул к нему мозг, хотя на бестелесном кусочке коры не было видно никаких сенсорных аппаратов для необходимости такого движения. — Комплексы топографов фиксируют невиданный рост энергии. Невозможно сказать, какое минимальное безопасное расстояние необходимо.

— Получается мы в опасности?

— Весьма вероятно, — согласился Криптаэстрекс, его плотное роботизированное тело отключилось от навигационных станций, направилось, лязгая, к посту двигательной силы и подключилось. — Получив приказы магоса Блейлока, Сайиксек начал операции, чтобы покинуть орбиту, но двигатели не будут готовы к манёвру ещё шесть часов.

— Не знаю, возможно, вы что-то пропустили, — резко сказал Робаут, — но нам повезёт, если планета продержится ещё шесть минут.

Криптаэстрекс стоически перенёс выпад Робаута и ответил. — Мало что можно сделать для изменения нашего положения относительно планеты и уменьшения повреждений от взрывного выброса энергии.

— Взрывного? — спросил Робаут, поворачиваясь в кресле и смотря на Котова. — Вот на что мы смотрим? Как планета взорвётся?

Котов пренебрежительно махнул рукой. — Магос Криптаэстрекс должен понимать, что не нужно использовать такие экспрессивные термины, — сказал он. — Планеты не взрываются, они ломаются вдоль устоявшихся линий разлома, обрушаются на гибнущее ядро или просто становятся геологически инертными. За все свои века в Механикус я никогда не видел, чтобы планета взорвалась.

— После всего, что мы видели в этой экспедиции, ваши слова не слишком успокаивают.

Котов проигнорировал его и Робаут вернулся к предсмертным мукам Катен Вениа.

Было ясно, что с планетой что-то происходит, что-то, что почти наверняка приближалось к завершению. То обстоятельство, что никто на борту «Сперанцы» не признавался, что они понятия не имели, что происходит, было столь же очевидным, как белый грокс в комнате.

Энергия, которую отправили из очень далёкого источника к Катен Вениа, почти не потеряла поле силы по пути и начала цепную реакцию по всей планете. Даже сейчас Блейлок и Виталий пытались определить, что послало её.

— Архимагос, — произнёс Азурамаджелли, отключая все, кроме самых базовых соединений с навигационными системами — Что-то неправильно.

Неопределённость комментария Азурамаджелли была так не похожа на то, что мог сказать адепт Культа Механикус, что все на мостике повернулись к нему.

— Объяснитесь, Азурамаджелли, — велел Блейлок с отрывистым потоком предостерегающего бинарного кода.

— Не могу, — ответил Азурамаджелли. — То, что я вижу, не имеет никакого эмпирического прецедента.

Робаут бегло просмотрел загруженные «Сперанцей» данные и вынужден был согласиться с магистром астронавигации. Увиденное не имело никакого смысла. Каждый внешний ауспик, способный получать сигналы с планеты, или вообще ничего не фиксировал или регистрировал наступавшую волну невозможных показаний, которые были за гранью понимания.

Внезапный наплыв аномальных показаний действовал, словно неочищенный прометий на двигатель, и пространство вокруг «Сперанцы» внезапно заполнилось крайне противоречивыми состояниями бытия.

Ковчег Механикус был засыпан экзотическим космическим излучением такой сложности, которое легко бросало вызов любой классификации, и одновременно находился в пространстве лишённым любых электромагнитных модуляций. Такие физические состояния бытия совершенно противоречили друг другу и не могли находиться в одной области космоса в один и тот же момент.

«Сперанца» решила этот парадокс, взорвав многочисленные концентраторы информации и посты топографов под потоки расстроенного бинарного кода. Примерно у десяти сервиторов мгновенно умер мозг, они осели на палубу и масляная кровь потекла из черепной аугметики.

— Момент творения и время тепловой смерти, — произнёс Виталий, бросаясь к одному из уцелевших топографов и подключаясь тактильными имплантатами из кончиков пальцев.

— Что происходит? — спросил Робаут, видя, что все магосы — кроме Виталия — отключились от ауспиков корабля. Потоки света, пульсировавшие между призмами данных, исчезли, когда библиотеки информации отключили одним ударом.

— Виталий? — сказал Робаут, отключаясь от сети «Сперанцы» и вставая с кресла у трона Котова. — Что происходит? Я не понимаю, что случилось.

— Думаю, справедливости ради стоит заметить, что мы все здесь в растерянности, капитан, — ответил Виталий. — Но полагаю, мы видим состояние одновременного универсального рождения и смерти. Это вполне может быть ультрасжатым ежесекундным воспроизведением времени, начиная с сотворения вселенной и её окончательной гибели, когда бесконечное преобразование потенциальной энергии в ощутимое движение, а затем и в повышение температуры, наконец, закончилось, как навсегда остановившиеся часы.

Робаут мало что понял из сказанного Виталием, но достаточно легко уловил апокалиптическую суть. Он посмотрел на Котова, полуприставшего с трона, архимагос напоминал человека, который обнаружил, что предмет его желания оказался чашей с ядом.

— Телок и в самом деле сделал это, — произнёс Котов. — Вы были правы, Таркис. Он и в самом деле заставил это работать.

— Так всё и выглядит, — ответил Блейлок. — И, похоже, мы ввалились в его лабораторию прямо на середине эксперимента.

Робаут повернулся к Виталию, наблюдавшему за всё ещё доступным вольному торговцу элементом инфосферы корабля, хотя он больше и не был подключён с помощью спинных имплантатов.