ИГНАШКА

Игнашка маленький, а имя у него солидное — Игнатий.

А корова Мукалка — вон она какая! Огромная! А зовут её Мукалкой потому, что, когда была она телёнком, очень любила подолгу протяжно мычать. Стоит и мычит. Вот её и прозвали — Мукалка.

У мамы отпуск. Она взяла Игнатика с собой косить траву для Мукалки.

Мукалка пасётся рядом, возле леса.

Лес нагрет солнцем, и из него пышет жаром. Когда дома из печи вынимают пироги или борщ, жар пахнет пирогами или борщом. Даже на улице слышно, что в этом доме пекли или варили. А лесной жар пахнет смолой и хвоей.

Сначала Игнатик смотрел, как падает трава под косой. Подгибается и валится рядами. Мышиный горошек щупает воздух завитыми усами. Зацепиться не за что. горошек цепляется за траву и падает вместе с ней.

Игнашка замечает в траве алые капли земляники. Он выпутывает ягоды из травы. Ягоды большие и очень спелые. Тут их некому собирать, сенокос далеко от деревни. Иногда трава разрезает ягоды. Игнашка пачкает пальцы соком. Теперь его пальцы сладко пахнут. Вот пчёлы и шмели налетят! Он боится шмелей и пчёл и скорей облизывает липкие пальцы.

Соберёт горсть ягод — и в рот. Соберёт другую — и в кружку. Это для мамы. Она устанет, захочет есть, вот ей будет угощение.

Корова не рада простору, солнцу и даже траве. Её замучали оводы.

Мукалка щипнёт раз-другой траву и давай мотать головой, хлопать ушами и колотить себя по бокам хвостом. Она дёргает всей шкурой на спине и боках, но оводы не боятся. Слетят, покружатся над ней, выберут себе место поспокойнее и снова усядутся, жалят Мукалку.

«У-уу! — жалобно кричит корова.- М-муу!..»

— М-му-хи м-меня жгу-ут! — переводит Игнашка. И спрашивает корову: — Ты чего же, такая большая, а говорить не умеешь? Скажи: мухи…

«Ууу-у!» — горюет Мукалка.

Игнатику её жалко. Он берёт длинную ветку и сгоняет с коровы слепней и оводов. Мукалка довольна. Подгибает ноги, ложится на землю, чтобы Игнашке было удобнее её обмахивать. Она громко вздыхает, поворачивает к Игнашке свою тяжёлую морду и ласково моргает. Игнашка бегает вокруг неё, машет веткой.

Жарко. Рубаха прилипла к спине. Ноги путаются в траве. Всё труднее бегать. Игнашка устал.

— Моргаешь, моргаешь,- говорит он корове.- Разлеглась, ишь какая! А я тебе бегай… У меня у самого много дел.- Он бросает ветку.

Мухи снова накидываются на корову. Она вскакивает и бежит к кустам.

Шшу-рхх! Шш-у-урх-х! — корова боком вламывается в кусты. Ветки хлещут её по бокам, сбивают мух.

— А ты у нас хитрая! — радуется Игнашка.- Вот что придумала, молодец!

Он идёт в лес. Входит под свод больших сосновых веток. На земле среди рыжих игл и шишек с растопыренной чешуёй что-то вдруг подскакивает. Сначала Игнашка не понимает, что это. То ли комок земли, то ли круглая шишка. Оказывается, лягушка. Она такого же цвета, как мох, земля, хвоя. Спина и бока разрисованы точно так же, как разрисована сухими тенями земля под сосной.

Лягушка замерла. Она думает, что её не заметят, если она будет сидеть смирно.

— А я тебя вижу! — сказал Игнашка.

Она не шевельнулась.

— Я тебя вижу! — крикнул Игнашка.

Она не испугалась. Припала к земле животом и почти не дышала.

— Ты что, глухая? — спросил Игнашка. Он сел на корточки, чтобы получше разглядеть лягушку.- А-а. у тебя нет ушей! — наконец догадался он.- Вот почему ты не слышишь!

Он взял с земли прутик и прикоснулся к выпуклому глазу лягушки. Похожее на пластмассовую шторку веко тут же закрыло глаз. И снова открыло. Видно, лягушка решила, что это ветер её тронул прутиком. А от ветра незачем бежать.

— Ты совсем ничего не боишься? — спросил Игнашка.

Но лягушка вдруг прыгнула куда-то вбок и исчезла. У неё шкурка-невидимка.

— Сы-нок! — услышал Игнашка.

У мамы голос протяжный, слова она выговаривает звучно, не торопясь, как будто с удовольствием. Даже когда торопишься, а она заговорит, перестаёшь торопиться и слушаешь её медлительный говор. Игнашке показалось, что сейчас мама зовёт его как-то непохоже на себя, голос слабый. Наверное, устала…

Он не сразу нашёл маму. Её белый платок не маячил над травой. Оказалось, она сидит на земле, поджав иод себя одну ногу и вытянув другую. Вытянутая нога туго запеленута белым платком у щиколотки. Почему-то она кажется не такой загорелой, как другая, гораздо бледнее.

— Мам! Что это? — испуганно показал Игнашка на её завязанную ногу.

Мама улыбнулась тоже не как обычно. Мама у Игнашки красивая, и всегда у неё при улыбке всё лицо радуется: и серые глаза, и ямочки на щеках, и крепкие зубы. А тут улыбка получилась скучная и сразу пропала.

— Пойди, сынок, по дороге, придёшь в деревню, скажи бабе Веру не: «Мама порезала ногу косой, запрягай лошадь в телегу. Надо маму везти к фельдшеру». Повтори, а то забудешь.

— Не забуду… Кровь течёт? — спросил Игнашка.

Ему это дело известно! Вечно то ногу обдерёт, то палец порежет. Уже научился не реветь.

— Если наступать на ногу, то течёт. А так я хорошо завязала. Надо спокойно сидеть и не двигаться. Понял?

— Понял,- кивнул Игнашка.- Так ты сиди, а я быстро побегу.

— Не напугаешься один-то?

— Вот ещё! — рассердился Игнашка.- Что, я не знаю, как идти?

— Ну тогда иди,-сказала мама и сморщилась.

— Больно? — Игнашка тоже сморщился.

— Не то что больно, а так, дёргает.

— Ты только не плачь. Терпи пока,- велел Игнашка.- Когда плачешь.- хуже болит. Я знаю!

Он протянул ей кружку с земляникой.

— Вот поешь. Только сперва понюхай, как пахнет в кружке!

Мама погладила Игнашку по руке.

Он побежал.

Дорога в деревню идёт через поля и через два оврага. Она мягкая от ныли и совсем пустая. Бежать трудно, ноги вязнут в тёплой пыли. Игнашка запыхался. Посреди дороги — вязко, а сбоку травы щекочутся и шлёпают по лицу колючие колосья. Приходилось бежать с вытянутой рукой — отбиваться от колосьев.

Он то шёл, то бежал. За ним металось по дороге похожее на кошачий хвост облачко серой пыли. Солнце пекло через рубаху, словно кто-то держал на спине огромную горячую ладонь.

Вот наконец первый овраг. Издали он выглядит лохматым. Уже видны прохладные склоны, густо заросшие кустами. На дне бежит ручей, который никогда не высыхает. Он прозрачный, а камни под водой — гладкие и холодные. Их по дороге на сенокос мама всегда собирает, кладёт в молоко, чтобы не скисло.

Игнашка цепляется за ветки кустов, чтобы не скатиться по крутому склону в ручей. Сыплются вниз сухие комья земли. Трещат ветки.

— Кто это там ломится? — вдруг слышит Игнашка ворчливый голос.- Нет, чтобы ходить, как люди, а он, как трактор, всё мнёт.

У вершины склона на камне сидит незнакомая старуха. В одной руке у неё палка, в другой — длинная, сильно натянутая верёвка. Она привязана к козе.

Старуха сидит на солнцепёке, коза бродит в густой тени кустов. Старухе жарко, одета она тепло: в чёрное платье, валенки да ещё наглухо повязана тёмным платком.

— Здрасте,- остановившись от неожиданности, говорит Игнашка.

Старуха моргает маленькими влажными глазками.

— Ноги совсем опухли,- вдруг пожаловалась она.- Видишь, хожу в валенках… Я уж капустным листом обкладывала, не помогает. Не могу спуститься к воде. А пить-то охота! Горло дерёт, всё пересохло во рту…