– Вот какая неприятная история, – начал он с эпической интонацией, – приключилась вчера в квартире 60 дома 21 по 2-й Власьевской. Кражонка вышла. Мелкая, конечно, – добавил он, испытующе вглядываясь в мерцающее перед ним пятно, – но кража! В связи с этим прискорбным фактом вопрос: есть у вас, гражданин Парапетов, что-нибудь сообщить правоохранительным органам?

– Я, что ли, украл? – сипло поинтересовался мужчина.

– Да разве я сказал, что ты? – удивился Дыскин. – Я спросил: есть что сообщить или нет?

– Нету... – помотал головой Парапетов.

– На нет суда нет, – согласился Дыскин. – Пойдем дальше. Знакомы ли вы с Клоповым Сергеем Леонидовичем?

Парапетов молчал.

– Ну, смелее, смелее, – подбодрил его Дыскин. – Вы ж в одном подъезде живете! Неужто забыл? Высокий такой, чернявый!

– Знаком, – выдавил из себя Парапетов.

– Какие у вас с ним отношения? Дружеские?

– Вроде того...

– Выпиваете иногда вместе, да?

– Бывает... Чего уж там... – махнул рукой Парапетов, глядя в сторону.

– Ну и хорошо, – радостно подытожил Дыскин, – ну и замечательно! У меня лично больше вопросов нет. Вот вам бумага, вот ручка, напишите объяснение. Здесь удобно? А то сюда пересядьте.

Парапетов взял ручку, занес ее над листом бумаги и застыл.

– А... как писать-то?

– Вот те раз, – огорчился Дыскин. – До сорока лет дожил детина, не умеет объяснение написать! Впервой тебе разве?

– Я в смысле... – голос у Парапетова вдруг сел, он прочистил горло. – В смысле, про что писать-то?

– Не знаешь? – удивился Дыскин. – Ну, давай я тебе помогу. Пиши: “Начальнику отделения майору милиции Голубко В. З. от Парапетова Михаила Антоновича, проживающего...” Адрес свой не забыл? Давай. Написал? Пиши дальше: “Работающего...” Ты где сейчас работаешь? – вдруг участливо поинтересовался он.

Парапетов тяжко вздохнул.

– Понятно. Пиши: “В настоящее время нигде не работающего. Объяснение”. Написал? Поехали дальше. С красной строки: “С ранее судимым Клоповым С. Л. я знаком с детства, живем с ним в одном подъезде. Отношения между нами дружеские, иногда вместе выпиваем, но...” Поставь запятую перед “но”. Поставил? “...но мне ничего не известно о том, что в конце марта сего года Клопов менял бачок в туалете квартиры Горновых и похитил при этом с гвоздя возле вешалки ключ от входной двери”. Точка. “Я ничего не знаю о том, что 2 апреля он тайно проник в квартиру Горновых в отсутствие хозяев и вынес оттуда радиоприемник “Маяк”, восемь книг разных наименований и бутылку грузинского коньяка”. Побыстрей пиши, побыстрей! Чего заснул? “Я не распивал этот коньяк вместе с Клоповым и не продавал радиоприемник возле магазина “Гастроном” по Большому Сытинскому проезду...” Что с тобой, Миша?

Парапетов прекратил писать и сидел, почесывая другим концом ручки в коротких и жестких, давно не мытых волосах.

– Застукали, значит... – протянул он тоскливо.

– Выходит, так, – подтвердил Дыскин.

– Только я в квартиру не ходил, Валентин Петрович, – сложил умоляюще руки Парапетов. – Хотите верьте, хотите нет...

– Верю, – кивнул Дыскин. – Потому что ты трусоват. – При этих словах Парапетов радостно закивал. – Да и вдвоем вы бы небось побольше утащили. Так что самое время вам сейчас, гражданин Парапетов, искренне раскаяться.

Он смял в комок лист с “объяснением” и ловко кинул его в корзину через всю комнату.

– Бери бумагу, иди в коридор, там есть стол. Напишешь сверху: “Чистосердечное признание”. А дальше все подряд...

Когда Парапетов ушел, я спросил с любопытством:

– Кто их там видел?

– А никто, – легко ответил Дыскин. – Как мне заявление про кражу принесли, я сразу: ключ в тайнике друг другу оставляете? Нет. А запасной где? В прихожей висел. Кто из посторонних был за последнее время в квартире? Клопов, бачок менял! Ну, все ясно. А где Клопов, там и Парапетов. Клопов тертый, черт, я и начал с дружка его.

– А как ты узнал, что они приемник у гастронома продавали?

– Где ж еще? – удивился Дыскин. – Там винный, около него что хочешь купить-продать можно. Ну как, ловко?

– Ловко, – согласился я. – Потому что он дурак стоеросовый. Мог запросто отпереться: приемник продавал, а что краденый, не знал. И на коньяке тоже не написано. Презумпция невиновности.

– Презумпция... – проворчал Дыскин. – Ему и так ни черта не будет, откажут за малозначительностью. А с умным я бы и разговаривал по-другому. Умные приемники “Маяк” не воруют. Они вон, у Таратуты, архитектора, на четырнадцать тысяч вынесли, шестой месяц ищем...

Мне показалось, что он слегка обиделся. Но и я тоже хорош, что за дурацкий у меня характер! Ну, хочет человек, чтоб его похвалили, – так похвали! Самому, что ли, не нравится, когда тебя хвалят? Я быстренько сменил тему и деловито поинтересовался:

– Много “висяков” сейчас на нашей территории?

Судя по всему, этот вопрос не поднял Дыскину настроения. Он длинно вздохнул:

– Смотря как считать. Если автомобильные дела отбросить, то выйдет семь. Одно убийство и шесть крупных квартирных, из них три – с этими тряпками, слышал, наверное?

Я кивнул неопределенно: дескать, краем уха.

– Ну тогда сам понимаешь, их по городу целая серия, они только формально на нас висят, а плотно ими ваши муровские занимаются. Они теперь землю роют, особенно после того, как Гришу убили. – Без особого пиетета к “муровским” он скептически помотал своей вихрастой башкой. – Целый список составили, человек аж в сто! А толку? Ни фига! Да даже если б они вычислили кого надо, что с ним делать? Колоть, как Парапетова? Так ты правильно говоришь, он дубина, а если тот поумнее окажется? Вычисления... Эти вычисления прокурор своей колотушкой штемпелевать не станет, ему доказательства подавай. А где они, доказательства? Те ребята, что молотят квартиры, скорее всего прямого отношения к терпилам не имеют, может, и фамилию не знают, а кто наводит, если у него хоть капля мозгов есть, дома ворованного не держит. Начни его прижимать – он концы в воду и на дно, в песочек. Ох, домудрятся они там, на Петровке! – закончил он с осуждением и добавил: – Мудрилы...

– А ты что предлагаешь? – спросил я.

– Меня не больно спрашивают, – иронически ухмыльнулся Дыскин. – А предлагаю я: ждать! Как учит нас наука криминалистика, преступник всегда оставляет след, а профессор Дыскин – он ткнул себя пальцем в грудь, – делает из этого вывод, что ежели мы этот след сейчас не нашли, найдем в следующий раз! Или их самих засекут, или автомобиль ихний, или из вещей чего-нибудь выплывет.

На этот раз я промолчал. В конце концов, в отделении я всего второй день и не мне напоминать Дыскину про погибшего Зиняка, с которым они, говорят, дружили. Я промолчал, хотя мне и было что сказать. Конечно, кое-какой резон в дыскинских словах был: вон ведь и Валиулин боится спугнуть того раньше времени. Но просто ждать, сложа руки... Видно, что-то отразилось все-таки на моем лице, потому что Дыскин продолжил вдруг с неожиданной злостью:

– Да, да! Все я знаю, что ты мне можешь сказать, бандиты на свободе и так далее. Но давай рассуждать: можно сейчас спугнуть их, загнать вглубь, чтоб они потом где-нибудь в другом месте вынырнули. А можно спокойно выждать момент и взять их с поличным. Что лучше?

Я подумал, что лучше всего, наверное, осторожный план Валиулина, но вслух не высказался, разумеется. Интересно, почему он все-таки просил меня молчать даже здесь?..

Через дверь было слышно, как в коридоре затрещало, зашелестело – включился динамик. Прокашлявшись, он сообщил:

– Участковый Северин, зайдите к дежурному.

Я торопливо поднялся.

– Ну, началось, – констатировал Дыскин, добавив обнадеживающе: – И теперь уж никогда не кончится.

Навалившись грудью, окошко загораживал крупный мужчина в шапке пирожком. Поэтому я толкнул дверь и прошел прямо в дежурную часть. Дежурный по отделению Калистратов страдальчески объяснял, и было видно, что объяснял уже не по первому разу: