Конечно, этот вывод можно принять только при достаточно широком толковании и первого и второго.
Ведь что такое комедия Аристофана «Птицы» или «Икароменипп» греческого сатирика Лукиана, как не попытка с помощью фантастики критически пересмотреть раз и навсегда заведенный порядок на мифическом Олимпе? Вот с каких давних пор инакомыслие прибегало к спасительной мимикрии «фантастики» — а жрецы и чиновники до поры до времени «зевали» откровенные выпады святотатцев («кто ж ее читает — фантастику?..»).
Другое поразительно. Среди ранних иконоборцев, грешивших фантастикой, мы встретим немало священнослужителей и знаменитых мистиков! Достаточно вспомнить монаха Джордано Бруно, воздвигшего «здание веры» для всех последующих поколений писателей-фантастов. И развивших его гипотезу (каждый по-своему) Афанасия Кирхера (тоже монаха) и Эммануила Сведенборга (ученого и философа-мистика).
А первые космопроходцы в литературе нового времени — английские епископы Джон Уилкинс и Фрэнсис Годвин, освоившие лунную поверхность задолго до ученых и «светских» писателей!.. Конечно, к фантастике охотно обращались и представители свободомыслия — Сирано де Бержерак, Свифт, Вольтер, Сэмюэл Батлер; с некоторых пор фантастическая литература превратилась в подлинный бастион иконоборцев и богохульников. Но не следует забывать, что на протяжении веков она притягивала и умы мятущиеся, раздираемые противоречиями. От Кеплера и до известных французских фантастов конца прошлого века — Фламмариона и Рони-старшего многие авторы находили в научной фантастике спасительную возможность примирить научную мысль с религиозной верой.
Концом прошлого века ни история фантастики, ни история религиозных исканий, очевидно, не исчерпывается. Но уже с начала нашего столетия обращение научной фантастики к религиозной тематике превратилось в устойчивую тенденцию. Об этом и пойдет речь в дальнейшем.
Если в научно-фантастических литературах европейских стран вторжение писателей в освященные покои религии было делом хотя и нечастым, но и не сказать, чтобы очень-то шокирующим (а если так, то шокировали не более других «выходок» фантастов), то по другую сторону Атлантики свирепствовала самая настоящая редакторская инквизиция.
Парадоксально, но факт. В американских специализированных журнальчиках 30-40-х годов (а из них и произросла практически вся современная фантастика в этой стране) тема религии прочно была занесена в разряд беспрекословных табу. В других вопросах смелые до отчаянности редакторы журналов в данном случае стояли насмерть, оберегая религиозные чувства своих подписчиков. В принципе можно было публиковать любые ереси — политические, научные, моральные, но всякая «резвость» на темы веры, более того, простое упоминание священного писания всуе, даже образы священнослужителей безжалостно отправлялись под редакторский карандаш-гильотину.
Но потом была взорвана атомная бомба. Как не без основания считали фантасты, в значительной мере ими предсказанная. И мир в один миг оказался куда ближе к Армагеддону, чем это столетиями внушали служители культа. Холодный ветер близкого конца света зашелестел и по страницам американских журналов научной фантастики — и редакторы были вынуждены уступить.
Рушилось под напором стремительно менявшейся действительности само «журнальное гетто» американской фантастики. И вместе с другими пало и религиозное табу. Пало, потому что конец света казался уже близким как никогда. Известный писатель-фантаст и критик Джеймс Блиш отмечал в статье «Соборы в космосе», что «все эти научно-фантастические произведения на темы религии суть не что иное, как свидетельство хилиастического кризиса, причем в масштабах, которых человечество не видывало со времен знаменитой паники 999 года от рождества Христова».
То, что настроения конца света имели место, понятно; они, то затихая, то возобновляясь с новой силой, уже не покидали нас все послевоенные годы (и что-то еще будет в самый канун нового тысячелетия!).
Ясно, что, когда на повестке дня «реализация» Апокалипсиса, древние религиозные сюжеты приобретают некий новый, сокровенный смысл в глазах толпы. Но, очевидно, что-то еще привлекало внимание писателейфантастов в пожелтевших и иссохшихся от времени священных текстах.
Наверное, не в последнюю очередь — заинтересованность профессиональных «прорицателей» в будущем самой религии и церкви. Какими они станут в мире, который в буквальном смысле сорвался с тормозов?
Среди ранних примеров подобной «теофутурологии» критики выделяют роман англичанина Роберта Хью Бенсона «Властелин мира». Автор, ярый ненавистник Уэллса, обрушивается на исповедуемые его великим современником и соотечественником идеи, главным образом — идеи социализма и гуманизма.
В будущем, по Бенсону, идет смертельная схватка римско-католической церкви — последним оплотом нравственности и порядка — с наседавшим на нее воплощением Антихриста. В этой роли выступает социализм. Когда лидер некоего «эсперантистского» государства, построенного на принципах социализма и гуманизма, становится президентом Объединенной Европы, римскому папе ничего не остается, как денно и нощно молиться… за скорейшее наступление конца света!
Я намеренно «забыл» сообщить дату выхода книги: 1907 год. Спустя десять лет, в Англии же, вышел, чуть запоздав, роман Виктора Руссо «Мессия из цилиндра».
На сей раз фантазия автора ниспослала потомкам спасение от ужасов «социал-атеизма» в облике — кого бы вы думали? — «российских христиан»! Это, конечно, редчайший пример того, как научно-фантастическое предвидение было с блеском опровергнуто, пока наборщики в типографии еще трудились над текстом книги…
В 40-е годы два молодых еретика по другую сторону Атлантики рискнули нарушить табу, ошеломив читателей ситуацией прямо противоположной: они изобразили в будущем религиозную тиранию. Этими смельчаками были знаменитые ныне Роберт Хайнлайн и Фриц Лейбер.
Советский читатель знаком с маленькой повестью Хайнлайна «Если так будет продолжаться…» (1943), ставшей своего рода моделью для многих последующих авторов, писавших об опасности теократической диктатуры. Зато вышедший в том же году роман Лейбера «Сойдись, тьма!» ситуацию заметно усложняет (ибо его коллега написал, по сути, «обычную» антиутопию, а любая антиутопия — это одновременно и крайне упрощенная социальная модель). В будущем, «по Лейберу», тиранию осуществляет «государственная наука» (по сути это псевдонаучная религия!), естественно вызывающая появление на свет подпольного Сопротивления. А вот диссидентами в этом миреконцлагере становятся на этот раз… изуверы-сатанисты!
Мракобесие и обскурантизм — в роли «прогрессивной» силы, противодействующей официальному зажиму со стороны науки? Согласимся, достаточно смелая (и не пророческая ли?) для 40-х годов постановка вопроса…
Десятилетие спустя также ныне известный фантаст Филипп Хозе Фармер опубликовал рассказ «Любовники» (в 1961 году он издал его в расширенном виде отдельной книгой). В мире журнальной фантастики это было потрясение основ, ибо автору было мало посягательства на одно табу — религиозное! Он вознамерился одним ударом сокрушить и другое, не менее интригующее…
Этим «вторым» табу для американской фантастики 30-40-х годов была теме сексуальная. А в преамбуле рассказа-романа Фармера описано будущее, в котором весьма «оригинально» решили проблему демографии. А заодно и демократии. После пережитой человечеством ядерной войны некая секта полностью контролирует тела и души своих членов. Настолько, что, к примеру, определяет, сколько раз и в какое время супруги могут (должны!) осуществлять то, что в обстановке даже жесточайшей тирании и тотального контроля оставалось последним прибежищем «свободы для двоих»… И горе тому, кто по каким-либо причинам не сможет исполнить ЭТО! Слабость будет истолкована как грех, который влечет за собой исповедь, покаяние, а то и жестокую епитимью…
Пример «Любовников» — это конечно же фантастика во всей ее раскрепощенности. В двух других, более поздних произведениях сама обстановка, вещественный фон, на котором протекает действие, не кажется поначалу таким уж фантастичным. Вроде бы не будущее, явно не другая планета… но что-то все же смущает!