Для меня во всем этом деле неясным осталось вот что: известно ли действительно было немцам время и место встречи руководителей трех великих держав? Были ли реальными сообщения наших разведчиков из-под Ровно и из других регионов о том, что в Тегеран заброшено сто диверсантов, которые под руководством Скорцени должны обезглавить антигитлеровскую коалицию? Немецкие диверсанты и разведчики в Тегеране, безусловно, имелись, и в большом количестве. Наверно, больше, чем сто. Ну, а все остальное? Впрочем, не так уж важно, где безусловная правда, а где правдоподобная выдумка. Главное, что Сталин осуществил задуманное.

С самого начала подготовки к конференции Иосиф Виссарионович решил: наша делегация должна быть небольшой, но сильной и авторитетной. Кроме самого Сталина, в нее включен был нарком иностранных дел Молотов. А вот третья кандидатура — военного представителя — определилась не сразу. По логике должен был ехать Жуков, как член Ставки, как первый заместитель Верховного Главнокомандующего, хорошо знающий положение на фронтах. Ну и как выдающийся полководец, чье имя было известно и у нас, и за рубежом: его мнение по военным вопросам было бы веским. Но Сталин, советуясь с членами Политбюро, сказал: "Нет, товарищу Жукову нельзя покидать свой пост. Мы не можем оголять наше военное командование. Он должен вести войну, пока я буду там, в Тегеране". А оставшись с Молотовым и со мной, присовокупил еще один довод: "Жуков прямой, как штык. Он не политик, не дипломат, может поскользнуться на паркете. Тем более при встрече с американским госсекретарем". Иосиф Виссарионович произнес это вполне серьезно, но ни Молотов, ни я не удержались от улыбки, понимая, что он имел в виду. Несколько месяцев назад в кремлевском зале заседаний, где присутствовало много людей, в том числе военные и дипломаты, зашел разговор о том, что Черчилль, как и в прошлом году, возможно, приедет в Москву.

— Ну и Хелл с ним! [Корделл Хелл — государственный секретарь США. (Примеч. Н. Лукашова.)] — громко сказал, как выругался, Жуков, причем фамилия прозвучала несколько искаженно и кое-кому резанула слух, особенно дипломатам. Даже Сталин замер на несколько секунд, смекая, пропустить ли грубость мимо ушей или осадить маршала. Однако быстро нашелся. Когда-то, еще при жизни Надежды Сергеевны Аллилуевой, он начал самостоятельно изучать английский язык, который, в отличие от немецкого, плохо давался ему. Он забросил это дело, но кое-что осталось в памяти.

Товарищ Жуков, почему вы так недружелюбно настроены, почему черт с ним? (Hell — по-английски — черт.)

— Потому, товарищ Сталин, что ни Черчилль, ни этот Хелл Второго фронта нам не привезут. Никаких результатов. — Жуков опять, и теперь уже подчеркнуто «подправил» сразу две фамилии.

— Какой странный язык, — тая улыбку, произнес Иосиф Виссарионович. Пишется одно, а читается другое. Написано вроде бы Ливерпуль, а произносится как Манчестер. Вы уж поаккуратней с произношением.

— Постараюсь, товарищ Сталин, — заверил Георгий Константинович.

В ту пору наши дипломаты и военные много общались с американцами и англичанами, бывали застолья с основательным возлиянием, кто-то кому-то рассказал про случай с Жуковым в качестве веселого курьеза, случай получил известность, дошло и до Корделла Хелла, не лишенного, вероятно, чувства юмора: он посмеялся, но, кажется, не обиделся. И не забыл, разумеется.

Не знаю, какой из двух приведенных Сталиным доводов Против поездки Жукова в Тегеран оказался более серьезным, но факт остается фактом: вместо Георгия Константиновича в состав делегации был включен другой маршал Климент Ефремович Ворошилов, деятель не столько военный, сколько военно-политический, в общении с высокопоставленными иностранцами поднаторевший.

Открыть конференцию намечено было 28 ноября. Сталин покинул Москву на несколько суток раньше. Дело в том, что Иосиф Виссарионович, весьма ценивший авиацию, заботившийся о ее развитии, сына определивший в летчики, сам возможностями скоростного транспорта не пользовался, предпочитая поезд или автомашину — даже на дальнее расстояние. Непривычен, старомоден был, а может, неважно чувствовал себя в воздухе. Вот и на этот раз решил ехать до Баку в салон-вагоне своего спецпоезда. Поздно ночью я и еще несколько человек проводили Иосифа Виссарионовича на вокзал. Машина въехала на перрон, Сталин поднялся в тамбур, помахал рукой, и состав сразу же тронулся.

В Баку делегацию ожидали два пассажирских самолета типа Ли-2. Они прошли специальную проверку на техническую надежность, были переоборудованы со всем возможным комфортом. Имели, в частности, звуконепроницаемые салоны, в которые почти не проникал шум двигателей. Командиром одного экипажа был сам командующий авиацией дальнего действия генерал-полковник А. Голованов. Другой экипаж возглавлял полковник В. Грачев. Предполагалось, что Сталин полетит в машине Голованова, но Иосиф Виссарионович рассудил иначе. "Генералы водят самолеты от случая к случаю. Полетим с Грачевым, это надежней. И фамилия подходящая". Запасной экипаж стал основным. Он благополучно доставил Иосифа Виссарионовича в Тегеран, а потом обратно — в Баку. Единственный, кстати, экипаж, удостоившийся чести и доверия возить Сталина. Насколько я знаю, ни до, ни после этого вояжа Иосиф Виссарионович в воздух не поднимался.

2

Тегеранская конференция давно изучена, описана в разных ракурсах, обросла легендами. Много сказано правды, но и нафантазировано с три короба. Бесспорно одно: встреча руководителей трех великих держав стала событием воистину историческим по своим важным последствиям. Решения Большой тройки, принятые тогда, заметно повлияли на ход войны, на послевоенное мироустройство. Сказываются они и до сих пор. Взять хотя бы деятельность Организации Объединенных Наций, основа которой была заложена в Тегеране.

Одним из важнейших был, естественно, вопрос об открытии Второго фронта. Доколе же Советскому Союзу нести на себе основную тяжесть войны?! Доколе союзники будут отделываться обещаниями?! Как ни ловчил Черчилль, пытаясь выдать за Второй фронт бои в Северной Африке и в Италии, спокойная твердость Сталина и поддержка Рузвельта, оценившего справедливость требовании советской делегации, преодолели сопротивление англичан. Как ни хитрил Черчилль, стараясь доказать, что союзникам выгоднее всего развивать активные действия на Балканах (а значит, упредить продвижение советских войск в южную и центральную Европу. — Н. Л.), замысел его завершился провалом. Вторым фронтом можно было считать только широкомасштабную высадку союзников во Франции, только появление их на важном стратегическом направлении могло отвлечь с советско-германскою фронта какую-то часть немецких дивизий.

Черчилль горячился, возражал, протестовал, по под давлением Сталина и Рузвельта вынужден был дать согласие на проведение операции «Оверлорд» — на высадку во Франции весной 1944 года. А когда Сталин, сославшись на многочисленные невыполненные обещания по этому поводу, на желание советской стороны знать полную правду о предстоящей операции, чтобы соотносить с ней свои планы, предложил назвать конкретную дату хотя бы в пределах двух недель, сообщить основные данные замысла и фамилии ответственных исполнителей, Черчилль заявил высокомерно: "В военное время правда столь драгоценна, что ее должны оберегать телохранители из лжи". "Значит, и на этот раз могут быть изменения?" — напрямик спросил Сталин. Черчилль пожал плечами. А Рузвельт, смягчая конфликт, поспешил заверить советскую делегацию, что все будет выполнено в намеченный срок. Но даже и после такого заявления американского президенты Черчилль оттягивал начало «Оверлорда» сколько мог, сберегая своих солдат, придерживаясь принципа: чем больше немцы и русские ослабят себя в драке, тем легче будет справиться с одними, а если понадобится, то и с другими. Войска союзников высадились на побережье Франции не весной, а лишь 6 июня 1944 года.

В дни, когда шла конференция Большой тройки, еще далеко было до окончания войны, еще застилал горизонт истории туман неизвестности, смешанный с пороховым дымом, однако американцы и англичане настояли на том, чтобы обсудить послевоенное устройство Европы, в частности, Германии. Особенно стремился к этому Рузвельт, желавший если не навсегда, то по крайней мере надолго предотвратить угрозу новой агрессии со стороны государства, дважды развязывавшего кровавую мировую бойню. Американский президент предложил план четкий, категоричный, но, мягко говоря, несколько наивно-самоуверенный. По замыслу Рузвельта, Германию нужно было разделить на пять отдельных независимых государств: Баварию, Саксонию и т. д. Кроме того, из состава Германии выделялись Рурская и Саарская области, а также районы Кильского канала и Гамбурга: они переходили под управление Организации Объединенных Наций или специально созданного для этой цели общеевропейского органа. Короче говоря, Германия как единая сильная страна прекращала существовать. И никакой больше угрозы со стороны пресловутого прусско-немецкого милитаризма. Тишь да гладь во всем мире.