Неожиданной, совершенно неподготовленной была эта операция, и место для нее, на мой взгляд, выбрано было весьма неудачно. Конечно, Зайцева гора господствует над окружающей местностью, кто владеет этой высотой с отметкой 269,8, тот контролирует значительный участок Варшавского шоссе и территорию километров на десять окрест. Это в одинаковой степени понимали как и мы, так и немцы. Бои здесь шли с февраля, обе стороны сосредоточили значительные силы. Немцам-то было легче, они зарылись в землю, укрепились и оборонялись. А наши штурмовали, атаковали в лоб, с бессмысленным упрямством, неся большие потери. Эту возвышенность солдаты окрестили Чертовой горой, и никак не следовало бы прокладывать коридор к Белову именно здесь. Ударить бы километрах в двадцати от горы, где у немцев меньше сил, где нет укреплений, где леса способствуют скрытому передвижению. Так нет же, понесло опять на эту возвышенность.

Возле Чертовой-Зайцевой горы развернулся долгий изнурительный бой. Войскам 50-й армии удалось, наконец, штурмом взять господствующую высоту, но на этом армия и выдохлась. Части Белова пробивались в этот район с запада. Всего два километра отделяли кавалеристов от пехоты. Всего два! Еще бы усилие, еще бы дивизию сюда — и кольцо было бы разорвано, важный замысел был бы осуществлен. Но у Болдина резервов не имелось, командование фронта о наращивании удара позаботиться не успело. А немцы бросили к месту прорыва авиацию, спешно подтянули танки, мотопехоту. Зайцеву гору пришлось оставить.

(Ох, уж эта досадившая нам гора, долго стоявшая непреодолимой преградой перед 50-й армией. Захватывали ее, отдавали… Склоны были обильно политы кровью. В конце концов командарм Болдин решил поступить с ней, как Иван Грозный с укрепленным кремлем при осаде Казани: сделать подкоп и взорвать. Со всей армии собрали бывших шахтеров, заложили колодец глубиной в 6 метров и повели тоннель высотой 110 и шириной 70 сантиметров. Трудились круглосуточно несколько недель. Под немецкие позиции был заложен заряд из 9 тонн взрывчатки, усиленный большим количеством противотанковых мин. Утром 4 октября 1942 года Зайцева гора взлетела в воздух вместе с вражескими укреплениями. Взрыв был настолько силен, что в радиусе нескольких километров сдетонировали все минные поля. Опорный пункт противника перестал существовать.)

Неудачные события в полосе 50-й армии, вызванные поспешными и несогласованными действиями, отнюдь не повлияли на отношение к плану Белова. Жуков расценивал неудачу как срыв, который можно исправить. Для Генштаба это была мелкая частность, которую следовало учесть, но которая никоим образом не могла повлиять на крупномасштабный замысел. Угроза, если так можно выразиться, нависла совсем с другой стороны, от своих. Сторонники южного наступательного варианта Тимошенко и Хрущев, узнав о новом западном плане, ринулись по всем доступным каналам отстаивать свое направление. Мы, мол, готовим большую операцию в Барвенковском выступе для освобождения Харькова, уже войска сосредоточиваем, а нам палки в колеса?! Центр тяжести всей летней кампании передвигается в другое место?! Пытались давить на Генштаб, на Шапошникова, но у интеллигентного Бориса Михайловича манеры мягкие, а характер твердый, не поколеблешь. Давили на Верховного Главнокомандующего, подключив к этому делу своих авторитетных сторонников Берию и Микояна, беспокоившихся за Кавказ. И начальник Главпура Мехлис был заодно с ними. Он курировал Крымский фронт, считал, что успех под Харьковом облегчит положение Севастополя, поможет скорее освободить Крымский полуостров. У каждого имелись веские резоны. А в результате опять неясность перспектив, бездействие.

Простовато-лукавый мужичок Хрущев, изменив свою тактику, убедил Сталина считать готовившуюся в районе Харькова операцию внутренним делом Юго-Западного направления (командующий Тимошенко), с тем, чтобы Генштаб, особенно лично Шапошников, не вмешивались: сами готовим, сами в ответе. Сталин пошел на это, ущемив права Генерального штаба и поставив Бориса Михайловича в довольно неловкое положение. Со своей стороны, Жуков, опираясь на план Белова, укрепился в мысли о возможности ликвидировать наконец Ржевско-Вяземскую группировку противника, ближе других выдвинутую к Москве, выдернуть эту занозу. Он даже свой командный пункт решил перенести из Перхушкова ближе к району предполагаемых действий, штаб Западного фронта начал постепенно перемещаться к деревням Пяткино и Самсоново, к маленькому поселку с веселым названием Бодрая Жизнь. (После войны на месте этих деревень и поселка возник достославный город Обнинск, где ученые-физики занимались использованием атомной энергии и в 1954 году дала ток первая в мире атомная электростанция.)

Наиболее правильную, на мой взгляд, позицию по-прежнему занимал Борис Михайлович Шапошников. Стоял на своем: нам не наступать надобно, а держать глухую оборону, измотать атакующих немцев на заранее подготовленных, глубоко эшелонированных рубежах. А замысел Белова не противоречил его концепции, это ведь будет сражение не на наших оборонительных линиях, а далеко впереди, на аванпостах, если оно и не принесет большого успеха, то при всех условиях привлечет к себе значительные силы немецких войск.

И раз, и другой напоминал Шапошников Иосифу Виссарионовичу, что наступление, в успехе которого нет уверенности, гораздо хуже наступления возможного, но не начатого. Во втором случае войска держат противника в ожидании, сковывают его, изматывают нервы. А наступление неудачное напряженность сразу снимает, позволяет неприятелю маневрировать силами и средствами, вдохновляет на ответные действия.

Я, беспартийный, классиками марксизма не увлекавшийся, для вящей убедительности даже статью Фридриха Энгельса о войне процитировал Иосифу Виссарионовичу. "Если действия армии диктуются не столько военными соображениями, сколько политической необходимостью, то такая армия уже наполовину разбита".

Сталин колебался: какое же окончательное решение принять? А время шло. Нет, не шло, а стремительно летело. Немцы могли в любой момент начать свою игру, опередив нас.

В ночь на 9 мая за линию фронта к Белову вылетел начальник оперативного управления штаба Западного фронта генерал-майор Голушкевич Владимир Сергеевич. Об этом договорились Жуков и Шапошников, не поставив в известность Сталина. Опытный, добросовестный Голушкевич должен был на месте оценить обстановку, а главное, — с глазу на глаз сообщить Белову, что план его одобрен. В 50-ю армию направлено пополнение, она будет усилена танками и артиллерией, получит авиационную поддержку. Будут приняты все меры, чтобы 50-я пробила коридор к группе Белова и удержала его. К Белову пройдет второй состав гвардейского кавкорпуса, пройдет противотанковая артиллерия и пехота. Возможно, целая армия. Этими войсками Белов должен заблокировать железную дорогу Смоленск — Вязьма, по крайней мере, от Ярцево до Вязьмы. Одновременно удар по Ржевско-Вяземской группировке противника нанесет 20-я армия. Наступление начнется не позже 5 июня.

Возвратившись, Голушкевич доложил Жукову и Шапошникову, что Белов готов начать активные действия в любой день и просит только не затягивать сроки. К середине июня подсохнут дороги, немцы двинут свою многочисленную технику, остановить которую группа Белова не сможет. И буквально в тот же день о поездке Голушкевича стало известно Берии, а через него Хрущеву и Тимошенко. Ну и конечно Сталину. Ситуация в Ставке еще более осложнилась.

5

Позвонил Шапошников, попросил зайти к нему. Начал без обиняков:

— Тимошенко и Хрущев торопят события. Это не стратегия, а борьба авторитетов, возня под ковром. Их наступление слабо подготовлено, скрытность не обеспечена, и вообще не укладывается в разумные рамки. Авантюризмом попахивает, Николай Алексеевич. Длинный световой день на руку немецкой авиации. Нашим войскам, нашим танкам негде укрыться в степи от атак с воздуха. Раздолье для вражеской техники… Да что я вам говорю, сами все знаете.

— Знает и Верховный. Докладывали не раз.