На встрече членов Политбюро — Зиновьева, Каменева и меня — Сталин информировал нас, когда секретарь вышел, что Ленин вызвал его и просил дать ему яд. Ленин снова утратил дар речи, считал свое положение безнадежным, предвидел новый удар, не доверял врачам. Он сохранил полную ясность ума и безумно страдал.

"Естественно, мы не можем даже подумать о том, чтобы выполнить его просьбу, — воскликнул я. — Гетье (врач Ленина) не теряет надежды, Ленин еще может поправиться".

"Я сказал ему все это, — ответил Сталин не без раздражения, — но он не внемлет разуму. Старик страдает, он говорит, что хочет иметь под рукой яд. Он воспользуется им, если будет убежден в том, что его положение безнадежно".

Никакого голосования не было, потому что не было официального заседания. Но мы расстались с сознанием того, что не можем даже подумать о том, чтобы послать Ленину яд.

Всего за несколько дней до этого Ленин написал свой безжалостный постскриптум к завещанию. А через несколько дней он порвал все личные отношения со Сталиным. Почему же он обратился именно к Сталину с такой трагической просьбой? Ответ прост. Он видел в Сталине единственного человека, который мог дать ему яд, поскольку Сталин был в этом непосредственно заинтересован. Возможно, он хотел проверить Сталина. С какой готовностью Сталин захочет воспользоваться такой возможностью? В те дни Ленин думал не только о смерти, но и о судьбе партии.

Но просил ли действительно Ленин у Сталина яд? Не было ли все это выдумкой Сталина, чтобы подготовить себе алиби? У него не было оснований бояться проверки, ибо никто не мог спросить больного Ленина.

Более чем за 10 лет до пресловутых московских судебных процессов Сталин признался Каменеву и Дзержинскому, своим союзникам в то время, что самое большое удовольствие в жизни ему доставляет внимательно следить за врагом, все тщательно подготовить, без жалости отомстить, а затем спокойно пойти спать.

На последнем крупном судебном процессе в марте 1938 года особое место на скамье подсудимых занимал Ягода.

Какая-то тайна связывала Сталина с Ягодой, который 16 лет работал в ЧК и ГПУ, вначале помощником, а затем руководителем. И все это время он был самым доверенным помощником Сталина в борьбе против оппозиции. В 1933 году Сталин наградил Ягоду орденом Ленина, в 1935 году он сделал его генеральным комиссаром государственной обороны, то есть маршалом политической полиции.

Во время большой «чистки» Сталин решил ликвидировать соучастника своих преступлений, который знал слишком много. В апреле 1937 года Ягода был арестован и, в конечном итоге, казнен.

На судебном процессе выяснилось, что у Ягоды, который был раньше фармацевтом, был специальный кабинет, где хранились яды, откуда он выносил пузырьки и передавал их своим агентам. В его распоряжении было несколько токсикологов, для которых он создал специальную лабораторию. Разумеется, невозможно представить себе, чтобы Ягода создал такое предприятие для своих личных нужд.

Ленин просил дать ему яд — если он действительно просил об этом — в конце февраля 1923 года. В начале марта его снова парализовало. Но могучий организм при поддержке его несгибаемой воли оправлялся от болезни. К весне он начал медленно поправляться, более свободно передвигаться, он слушал, как ему читали, способность речи восстанавливалась. Прогнозы врачей становились все более обнадеживающими.

Сталин стремился к власти любой ценой. Он уже довольно крепко держал ее в руках. Цель была близка, но еще ближе опасность, исходящая от Ленина. В его распоряжении был фармацевт Ягода.

О смерти Ленина мы с женой узнали по дороге на Кавказ, где я надеялся избавиться от инфекции, происхождение которой до сих пор остается тайной для моих врачей. Я немедленно телеграфировал в Кремль: "Считаю необходимым вернуться в Москву. Когда похороны?" Ответ был получен примерно через час: "Похороны состоятся в субботу. Вы не успеете вернуться. Политбюро считает, что, учитывая состояние вашего здоровья, вы должны ехать в Сухуми. Сталин". Почему такая спешка? Почему именно в субботу? Только в Сухуми я узнал, что похороны были перенесены на воскресенье. Было безопаснее держать меня подальше, пока тело не было забальзамировано, а внутренние органы кремированы.

Когда я спросил у врачей в Москве, какова непосредственная причина смерти Ленина, которую они не объясняли, они не могли ответить мне на этот вопрос. Вскрытие было проведено с полным соблюдением ритуала, об этом позаботился сам Сталин. Но хирурги не искали яд. Они поняли, что политика стоит выше медицины".

Этой статьей Троцкий предопределил свою дальнейшую судьбу, подписал себе смертный приговор, приблизив развязку. Сталин мог простить заклятому врагу многое, но такого наглого клеветнического выпада — ни за что. 20 августа 1940 года, как известно, в кабинете Троцкого появился Рамон дель Рио Маркадер и нанес Льву Давидовичу удар ледорубом по голове. На следующий день Троцкий скончался. В мире, охваченном кровопролитной войной, событие это действительно осталось почти незамеченным. А Маркадер, отбыв свой срок в мексиканской тюрьме, дожил потом до шестидесяти пяти лет. Умер на Кубе, а погребен у нас, неподалеку от Ближней дачи Сталина, на Кунцевом кладбище. Скромная могила и короткая надпись:

"Герой Советского Союза ЛОПЕС Рамон Иванович".

Круг замкнулся.

26

Гитлер готовил войну, а мы готовились к войне — между этими вроде бы одинаковыми понятиями очень большая разница. И мы, и фашисты знали столкновения не избежать. Советская Россия была главным препятствием для Гитлера на пути к мировому господству. Победив нас, фюрер получал неисчерпаемые экономические запасы, территорию и людские ресурсы для осуществления своих замыслов. Мы, конечно, не могли смириться ни с этим, ни с самим фактом существования фашизма — наиболее ярого и активного противника коммунизма. От Балтики и до Черного моря наши войска стояли теперь непосредственно против немецких войск; и мы, и они находились в состоянии повышенной боевой готовности, напряжение не спадало. Разница в том, что мы ни в коей мере не стремились развязать войну и даже наоборот, всеми силами пытались оттянуть начало ее. Фашисты же знали, когда и где они нанесут удары, сколько войск используют на первом этапе, какими мерами обеспечат скрытность своих действий.

Какова же была в общих чертах позиция Иосифа Виссарионовича в той сложной, запутанной обстановке? Прежде всего — объективная ситуация. У нас с Германией взаимовыгодный договор о ненападении (а Сталин никогда не считал договоры пустыми бумажками). Германии важно торговать с нами. Заключен договор о ненападении с Японией. Значит, тут не случайность, а закономерность, стремление стран «оси» иметь с нами хорошие отношения. А любая отсрочка войны — полезна.

Дальше. Зачем Гитлеру, не закончив сражения с Англией, ввязываться в другую битву? Где логика? Разведка и Генштаб сообщают, что на наших границах развернуто не более половины фашистских дивизий — этого мало для вторжения. Значительная часть гитлеровских войск «увязла» на Балканах, в Югославии, только начинает освобождаться. И время для нападения на нас в этом году уже упущено. Все немецкие военные авторитеты считают, что наносить удар по Советскому Союзу следует не позже второй половины мая, чтобы иметь запас хорошей погоды, добиться решающих успехов до осенней распутицы. Ну, а май прошел, и июнь протекает…

Теперь другая сторона: возрастающее количество тревожных сообщений. Конечно, они беспокоили Иосифа Виссарионовича, хотя он был поставлен в известность немцами: германское командование готовит бросок через Ла-Манш в Англию, этой трудной операции будет предшествовать небывалая по масштабам дезинформация с целью запутать, сбить с толку англичан и американцев. Эта дезинформация включала переброску некоторых немецких дивизий с запада в Польшу, распространение слухов о том, что Гитлер собирается напасть на Советской Союз.

К сообщениям любого характера и из любого источника Иосиф Виссарионович относился с разумным скептицизмом, не принимая на веру, сопоставлял и обдумывал различные данные. Если бы о том, что Гитлер готовит в июне вторжение, сообщил один наш агент или два, Сталин, пожалуй, придал бы этим сведениям особое значение. Но подобные донесения поступали к нему с разных сторон. Об этом предупреждали англичане (с запада) и радировал Зорге (с востока), причем назывался даже срок начала боевых действий. Об этом сообщали военные атташе и дипломаты, об этом болтали на улицах Варшавы и Берлина пьяные германские офицеры. Такое обилие информации вызывало сомнения. Немцы умеют тщательно хранить свои тайны, а сейчас важнейшие сведения буквально просачивались через все щели. Что-то здесь не так. Гитлер провоцирует нас, хочет узнать нашу реакцию? Или действительно отвлекает внимание англичан?