— Я боюсь, — неожиданно задрожала она.

— Кого?

— Не знаю. Тебя. Нас. Я чувствую, ты убьешь меня. У меня никогда раньше не было такого чувства.

— У тебя и электричества в пальцах не было.

— Правда. Все взаимосвязано. Я слишком тебя хочу.

— Хорошо.

Лу не знала, как это случилось, почему она это сказала. Но через секунду услышала свой голос:

— Ударь меня.

Ни секунды не колеблясь, он дал ей пощечину.

— Еще раз. Ладно, хватит, — сказала она после второго удара.

— У меня не очень получается, да?

— Лучше, чем ты думаешь. Ты не тратил времени, другой мог бы вообще отказаться.

— Ты всегда просишь мужчин об этом?

— Впервые в жизни.

— Еще одно впервые, — сказал Питер, обнимая ее дрожащее, заряженное электричеством тело.

После этой ночи Лу стала физически одержимой, она могла думать только о нем и жила только ради вечеров с ним в розово-лиловой спальне.

Они встречались раза четыре в неделю. Вечера, которые Лу проводила в одиночестве, уходили на сон, стирку нижнего белья, намазывание кремом лица и чтение. Теперь, если она спала одна, то непрерывно вертелась, а однажды протянула руку, чтобы нащупать Питера, и проснулась, поняв, что его нет. Его отсутствие так взволновало ее, что остаток ночи она не спала, лежала, глядя в потолок, и думала, зачем ей это безумие. Лу чувствовала, что не принадлежит себе, она была вне себя, ей это не нравилось, совсем не нравилось, но ничего не могла с этим поделать.

С ней это случилось только однажды, и, как она неохотно вспомнила, глядя в потолок, было еще один раз. Все произошло вскоре после ее переезда из Филадельфии в Нью-Йорк, и это был студент. Он учил ее писать статьи, был женатым и не слишком красивым. И все же в нем что-то было. Когда он прикасался к ней, она млела. Несколько дней после встречи с ним тело ее пылало, соски опухали, а сознание мутилось. Лу бродила, как во тьме, ожидая только встречи с ним.

Он не любил ее и не притворялся. Называл ее Луис. Она ненавидела это имя, но из его уст оно звучало музыкой. Он мог бы называть ее Агнесс или Присциллой, ей было все равно. Лу пыталась понять, что в нем такое, что она становилась безоружной, и решила, что, скорее всего, это его недоступность. А что, если это простая старая, сильная биохимия? Ей нравился его запах, хотя не могла бы объяснить, что это за запах. Легкий лимонный аромат, вот и все, что могла сказать. Наверное, так же невозможно описать цвет. Как это возможно? Можно ль пламя синим написать?

Успеваемость у нее стала неровной, потому что она все время думала о чем угодно, только не об учебе. Однажды ночью он сказал ей: «У тебя самая лучшая пиписка из всех, которые я встречал». — «Да нет, обычная», — ответила Лу.

Это была, в общем, правда. Он считал ее нимфоманкой, сначала она спорила с ним, а потом перестала, потому что решила, что, может, он и прав, может, к девятнадцати годам прорвалась ее подлинная натура.

Она делала все, что он хотел, но, к счастью для нее, хотел он немногого. В конце семестра Лу потеряла его как учителя, а вскоре и как любовника. Он заявил, что решил отныне быть верным жене из-за детей и все такое прочее. А через несколько месяцев она узнала, что он связался с семнадцатилетней первокурсницей с длинными светлыми волосами. Вскоре развелся и женился на этой девушке, которая ждала ребенка.

Теперь начала страдать работа Лу в «Тряпье», и однажды Тони Эллиот сказал ей:

— Что-то у вас притупилось перо. Что-нибудь случилось?

— Может, у меня начался ранний климакс.

— Если я могу чем-то помочь…

Она удивилась. Впервые увидела, как Тони сбросил маску равнодушия и искренне посочувствовал ей. Может, все-таки он человеческое существо, подумала она, удивляясь, почему же тогда уволил секретаршу.

— Я постараюсь исправиться, — сказала она. — У меня сейчас личные проблемы.

— Я в вас верю. Вы великолепный репортер.

— Вы имеете в виду, — улыбнулась Лу, — была им.

— И остаетесь.

Он взялся за телефон, показывая, что разговор закончен.

— Ты еще любишь свою жену? — спросила она ночью Питера.

— Не думаю. Но восемь лет жизни и дети что-то значат. Возможно, это не любовь, а привычка, но я все равно не хочу жить с ней.

— Но ты о ней думаешь, — сказала Лу, ненавидя себя за настырность.

— Временами. Нет. Чаще. Я думаю об этих восьми годах, и мне кажется, что мы не были несчастливы. Не восхитительные годы, но по-своему нормальные. И все равно не хочу возвращаться, слишком поздно. Но я удивлен. Я удивлен даже проблемой лифчика, о которой тебе говорил. Скажи, я преувеличивал, говоря, что Беверли — посредственность?

— Ты хотел оправдать разрыв.

— Да, что-то вроде этого.

Мужчины, которые недавно разошлись с женами, просто несносны, подумала Лу. Они ни здесь, ни там. Болтаются, как цветок в проруби. Самое худшее время для связи с ними. У женатых мужчин типа Дэвида была возможность вернуться домой к успокаивающей привычной рутине жизни. Мужчина, который недавно развелся, должен создать для себя новый образ жизни, что-то предпринять, чтобы заполнить возникшую пустоту. А некоторые, вроде Питера, метались между двумя разными мирами, не примыкая к одному и не порывая с другим.

Не следовало говорить о Беверли и Фингерхуде. Возможно, тот факт, что Беверли заинтересовалась другим мужчиной, пробудил интерес к ней. Зачем она ему сказала? Без сомнения, это глупое, злобное желание показать, что она знает о его жене нечто, чего не знает он. Глупость и ничего больше. Нужно было придержать язык. Мысль, что Питер может вернуться к Беверли, сводила ее с ума, и от этого она стала еще одержимее сексом. Как будто могла крепче привязать его безудержными постельными играми, хотя и сама понимала, что это чепуха.

В конце месяца Лу получила от Дэвида чек на сто долларов и записку: «Пожалуйста, возьми деньги. Ради Джоан». Выглядело так, что Дэвид заботливый и неэгоистичный, в отличие от нее. Она не доверяла неэгоистичным людям, не могла поверить в их искренность. В письме Лу поблагодарила Дэвида, написав, что надеется на выздоровление Лилиан.

— Лилиан прекрасно себя чувствует, — сказал Дэвид, когда позвонил после получения письма. — А как ты? Я жутко скучаю по тебе.

— Все хорошо.

— Не хочешь как-нибудь поужинать вместе?

Очень грубо ему сейчас отказывать.

— Нет, не думаю, — ответила Лу, а потом добавила: — Сейчас не то время.

— Но мы же можем быть друзьями?

Возник образ спальни.

— Конечно, Дэвид.

— Я позвоню тебе.

— Береги себя, Дэвид.

— Ты тоже, детка.

А в это время состоялось несколько других разговоров.

Разговор № 1. Беверли и Анита

Беверли. Это Беверли Нортроп. Вы меня помните?

Анита. Да, конечно. Как поживаете?

Беверли. Хорошо. Я с детьми только что вернулась после месячного отдыха.

Анита. Завидую.

Беверли. И мне позвонил человек, который говорит, что он ваш друг. Англичанин…

Анита. Йен Кларк.

Беверли. Именно он.

Анита. Надеюсь, вы не сердитесь, что я дала ваш телефон. Мне показалось, что вы понравитесь друг другу.

Беверли. Очень мило с вашей стороны. Мы еще не встречались, и именно поэтому я звоню. Какой он?

Анита (искренне). Очень милый, очень воспитанный и очень привлекательный.

Беверли. Чем он занимается?

Анита. Работает в телешоу «Загадка».

Беверли. «Загадка»? Это там, где все участники с высшим образованием?

Анита. Да, это. Йен — помощник режиссера. Он подбирает участников.

Беверли. Хорошая работа.

Анита. Он ведь иностранец, так что ему нелегко было прорваться на телевидение, пришлось заниматься тем, что дали. Но Йен далеко пойдет. Он очень одаренный.

Беверли. А как он выглядит?

Анита. Высокий блондин. Англичанин.