Постигшее Наполеона несчастье открывало передо мной возможность доказать свою сердечную привязанность к нему. Если я сумею убедить его, что моя вера в него неизменна и что я остаюсь на его стороне и в хорошие, и в плохие времена, не заставит ли это Наполеона полюбить меня? Ведь любовь начинается с восхищения — он сам так говорил.

Наступила весна. Деревья и кусты стояли, окутанные желто-зеленой дымкой, повсюду распускались почки, а в высоком и чистом небе светило солнце, с каждым днем все сильнее и сильнее пригревая землю. Держа в руке туфли, я бежала босиком по сухой, растрескавшейся почве и чувствовала, как первые травинки щекочут ступни. Я торопилась в рощу. Недавно, выглянув в окно, я увидела, что именно туда направляется Наполеон. Он шел, опустив голову и заложив руки за спину, весь вид его говорил о состоянии глубокого уныния и покинутости. И при этом он был один.

Надо воспользоваться этой возможностью. Наступило время сиесты. Я выскользнула из дома незамеченной и сейчас неслась во весь дух за Наполеоном. Однако он нигде не попадался мне на глаза, а я уже с трудом переводила дыхание. И все-таки я должна его найти.

В роще было прохладно, царил полумрак. Лишь кое-где сквозь просветы в густой листве пробивались тонкие лучики солнца. В тишине слышалось только мое учащенное дыхание. Неужели я проскочила мимо него? А может, он поднялся еще выше в гору или, наоборот, спустился к морю? Я решила идти дальше — до самой вершины. Ноги мои уже ныли от усталости и были в кровь исцарапаны сухим кустарником. Наконец я выбралась на небольшую полянку. За тонкими высокими соснами открывалось море. Я остановилась, ощущая дрожь в коленях. Наполеон стоял, прислонившись к стволу, и внимательно изучал сверху город. Проследив за его взглядом, я поняла, что он смотрит на крепость. Когда я окликнула его по имени, он, похоже, нисколько не удивился моему внезапному появлению. Мельком взглянув на меня, он снова перевел взгляд на город.

— Я в ужасном положении, Феличина, — произнес он монотонным голосом. — Если бы не жуткая анархия в Париже, я бы уже давно стоял перед военным трибуналом. Я просрочил возвращение из отпуска на четыре месяца, и мне сообщили, что на мое место назначен другой офицер. Если я появлюсь в своем полку в Валансе, меня могут объявить дезертиром. Даже не знаю, что мне теперь делать. — Его щеку исказила судорога; казалось, он старается сдержать слезы. — Я потерпел поражение.

— Неправда, — быстро сказала я. — Я верю в тебя. Верю в то, что тебе суждено свершить великие дела, обрести величие. Сейчас тебе нужно просто принять решение. Ты должен поехать в Париж — там ты сможешь продвинуться. Для этого у тебя есть и ум, и талант, и воля. Нельзя терять мужество — это главное. Никто не сможет изменить твою собственную судьбу.

Он тотчас же повернулся ко мне и сильно, до боли, сжал мои плечи.

— Да, — проговорил он, задыхаясь, — ты тоже чувствуешь это, правда? Я знаю свою судьбу и уверен в своих способностях. И знаю, что могу убеждать, вести за собой людей. Я мог бы укрепить государство, сделать его непобедимым. Но для этого мне нужна власть, и прежде всего возможность доказать, что я не такой, как все, что я лучше всех. — Его лицо снова порозовело, глаза заблестели. Я подумала, что он и в самом деле какой-то одержимый. Он же отчаянно стиснул меня в объятиях, как будто просил утешительных слов, желая обрести уверенность и надежду.

— Я буду верить в тебя, — прошептала я у самых его губ, — что бы ни случилось.

Наполеон поцеловал меня — и весь мир вокруг словно перевернулся. Он еще крепче прижал меня к себе и принялся целовать так, словно мои губы могли дать утешение и мужество, в которых он так нуждался. Я закрыла глаза — сейчас я была готова на все. Наполеон был первым мужчиной, к которому меня влекло всем сердцем, душой и телом. И он стал первым мужчиной, которому я отдала себя, потому что мне самой этого хотелось. Он взял меня на руки и понес туда, где землю под деревьями устилал мох. Я забыла обо всем на свете, получая наслаждение от его ненасытных губ и рук, которые ласкали меня и которые знали, как пробуждать, как удовлетворять желание. Не существовало больше ни стыда, ни соображений рассудка. Он искал утраченную уверенность в себе, а именно я нашла ее. Вокруг больше не существовало ни времени, ни пространства — осталось только это удивительное ощущение утоления внезапной страсти, которую я приняла тогда за любовь.

Глава пятая

Мы с Наполеоном любили друг друга. Он был нежным и страстным, возвышенным и чувственным, необычайно приятным и неугомонным. Я чувствовала себя счастливой, но счастье мое, увы, продолжалось недолго. Сложившаяся ситуация не оставляла нам времени для любви. Наполеон хотел спасти по возможности положение и поэтому ежедневно наносил визиты различным официальным лицам в Аяччо, давал им объяснения, оправдывался, подавал петиции и в конце концов — исключительно благодаря своей настойчивости — получил-таки разрешение уехать во Францию. Этот успех он объяснял своим блистательным красноречием, не осознавая, впрочем, что за этим решением, скорее всего, стояло желание избавиться от него.

В приподнятом настроении он укладывал свой сундучок, придавив книгами и рукописями единственную запасную чистую рубашку, и мысленно был уже далеко отсюда. Хотя я сама советовала ему ехать в Париж, внезапность его отъезда ошеломила меня, привела в трепет.

— Ну, почему у тебя такой испуганный вид, Феличина? — мягко и обаятельно говорил Наполеон, закрывая сундучок. — Ведь я вернусь. Ты сама знаешь, что я хочу вернуться.

— Я буду тебя ждать. — Я с рыданиями бросилась к нему в объятия. — Я поговорю с Карло… — запинаясь, проговорила я. — Я…

Поглаживая меня, он сказал успокаивающе:

— Ну-ну, я знаю — если девушка меня любит, она не выйдет замуж за другого.

Тогда я не заметила заключенного в его словах самодовольства. Я уткнулась в его офицерский китель, а он взял меня за подбородок и приподнял мое лицо.

— Это ненадолго, — пообещал Наполеон. Я посмотрела на него со вздохом, и он поцеловал меня. На его губах, в его глазах играла улыбка, когда он прошептал мне: — До свидания, моя прелесть.

Он ни разу не вспомнил, что оставляет на произвол судьбы свой корсиканский батальон, бросает людей, выбравших его командиром. Да, этот человек имел обыкновение без малейших колебаний избавляться от ненужного балласта. В то время мне почему-то казалось, что я стану исключением.

Потянулись долгие месяцы тоскливого ожидания. Мой любовник и мой жених находились в Париже, в письмах обоих содержались тревожные известия. Во Франции происходило что-то ужасное: страна находилась в состоянии войны, противник перешел границу и продвигался в глубь территории. Париж был охвачен паникой, деньги обесценивались, голод и массовые беспорядки приближали окончательное падение правительства. Всем распоряжалась толпа, в Законодательном собрании царило полное замешательство, что и сыграло на руку Наполеону. В армии ощущалась такая нехватка офицеров, что военные власти, которые собирались было отдать Наполеона под трибунал, вернули его на прежний пост. Наполеон писал в своем письме Джозефу:

Думаю, что скоро я уже откажусь от командования батальоном в Аяччо. В любом случае я останусь теперь жить во Франции.

И ни слова привета для меня, не говоря уже о былых намерениях взять меня с собой.

На всякий случай я все же решила освежить в своей памяти французский и принялась заучивать новые слова и выражения, не переставая думать о Наполеоне. Пригласит ли он меня приехать к нему во Францию?

Деятельность Карло в Париже оказалась невероятно успешной. Он выступил в Национальном собрании с речью, которая была выслушана с величайшим вниманием, а его обращенный к королю призыв уничтожить всех врагов нации силой оружия почти все делегаты встретили аплодисментами. Теперь даже тетя Летиция гордилась Карло — успех обладает способностью мирить людей. Однако одно событие следовало за другим, и то, что было хорошо сегодня, становилось плохим завтра. Разнузданные толпы народа окончательно вышли из-под контроля, и в стране воцарилась власть террора. В один прекрасный день эти толпы штурмом взяли королевский дворец Тюильри, перебив охранявших его швейцарских гвардейцев, которым попросту было приказано «сложить оружие». Короля и его семью арестовали, поместили под стражу в одну из парижских церквей. Монархия в этой стране пала, а хаос продолжался.