На День поминовения[28] нам дали выходной, и я решил провести его, гуляя по местности. Вчера, когда закончилась полевая подготовка, я видел крестьян, убирающих свой первый урожай люцерны. Какой стоял запах! Чудо! И еще тут есть одна великая вещь — это искусство верховой езды! У меня две прекрасные лошади и чудесные инструкторы! Пока мне удается совершенствоваться в езде. Пиши как можно чаще и подробнее.

Твой любящий внук

Ларри

9 июня 1918

Дорогой па.

Вчера получил твое письмо, которое ты написал 10 мая. Это первое письмо, и оно такое долгожданное, хотя ты в нем и пишешь, что наконец начался паводок и можно начинать грузить гравий на Профит-Айленд, — от этого тоска по дому становится невыносимой! А у нас все тренировки да тренировки! На этой неделе мы впервые вышли за пределы лагеря, где стреляли и наблюдали за стрельбой из французских семидесятипятикалибровок. Это довольно неплохое и небольшое оружие, лучше, чем наша трехдюймовка. Думаю, прямо отсюда мы отправимся на фронт. У меня создалось такое впечатление, что союзники ожидают нас, чтобы получить перевес в артиллерии еще до того, как начнется мощное наступление, а потом все встанет на свои места.

В четверг, 30-го — День поминовения на Севере, — у нас опять был выходной и все американские солдаты с французами отправились на кладбище украшать солдатские могилы. Наверное, туда пришли около тысячи солдат, и все выглядело очень торжественно и впечатляюще. Примерно сто пятьдесят человек несли американские флаги, а еще сотня шли с букетами цветов. Подойдя к кладбищу, мы выстроились каре вокруг сектора, где находились солдатские могилы, и один французский генерал и офицер, командующий нами — подполковник, — произнесли короткие речи. Затем заиграл оркестр, люди с флагами подошли к могилам, постояли какое-то время подле могил, а потом в каждую воткнули по флагу. После вышли люди с цветами и проделали то же самое. Там была только одна американская могила, и французы всю ее украсили цветами. Французы из города были очень растроганы и довольны всей этой церемонией.

Ну что ж, дела идут хорошо, только на улице заметно похолодало да еще во время езды верхом получил пару ссадин. А так все со мной в полнейшем порядке.

Со всей любовью

Ларри

21 июля 1918

Дорогой па!

Теперь я лейтенант! В пятницу была комиссия, а сегодня я буквально расцвел всеми своими регалиями! Через неделю мы завершаем курсы, так что это письмо ты получишь, когда я буду где-то во Франции, но уже в другом месте, а может быть, даже в Италии. Не знаю сам. Военные новости сейчас довольно ободряют и вселяют храбрость, я предвкушаю крупное наступление. Сегодня я отправляюсь на ужин в одну французскую семью по фамилии Детайн, где, разумеется, будет восхитительный стол. Я уже имел честь отобедать у них ранее, и мать с дочерью оказались просто удивительными поварихами.

До завтра придется разобраться с двумя проблемами, так что сейчас кончаю письмо, чтобы заняться ими. Как только узнаю о своем местонахождении после училища, обязательно дам об этом знать в следующем письме, которое, безусловно, будет написано очень скоро. И ни в коем случае не беспокойся, со мной все отлично. Я совершенно уверен, что мы встретимся в самом скором времени.

Твой любящий внук

Ларри

Лей-нт Л.K. Винсент

Батарея Е, 113 П.А.[29]

Бригада 155

АЭВ[30], Франция

13 сентября 1918

Дорогой па!

Последних несколько дней мы все были очень заняты приготовлениями к отправлению. Очень сложная работа — все упаковать, связать и погрузить, чтобы в любую минуту мы смогли высадиться из поезда на дорогу. А все надо делать быстро, поскольку не исключена возможность, что поезд именно в эту минуту окажется под обстрелом. Я знаю, куда мы направляемся, однако могу лишь сказать, что начали крупное наступление и обязаны прибыть на место, когда оно будет в разгаре. Уезжаем мы в воскресенье, 15-го, в восемь утра, и примерно три дня будем находиться в поезде. Эта бригада — часть 80-й дивизии, так что вполне возможно, что тебе удастся следить за нашими передвижениями по газетам.

Прости, что письмо выходит такое бессвязное, но меня все время прерывают, и приходится писать его второпях, поскольку мне еще нужно время написать во Францию Детайнам и поблагодарить их за любезное приглашение провести с ними время, когда я отправлюсь в небольшой отпуск. Мне очень сильно хочется этого, поэтому, наверное, придется повременить с посещением Монтерегарда. Спокойной ночи, па!

С огромной любовью,

Ларри

14 октября 1918

Дорогой па!

Мои последних два письма были очень короткими, поэтому сегодня ночью постараюсь, чтобы мое письмо было по возможности интереснее и подробнее. Именно сегодня ночью небольшое, временное затишье, вот я и займусь письмом к тебе. Начну с того, что сижу я в небольшом углублении в земле, которое, правда, достаточно просторно, чтобы можно было лечь. Глубина примерно два фута. Оно прекрасно защищает от осколков. Знаешь, я не принимал ванну с 14-го сентября и не переодевался примерно с 20-го. Четыре дня я не мыл рук и не причесывался. Последние два дня довольно тепло, чтобы все же попытаться соскрести с себя грязь, и я уже несколько раз был близок к тому, чтобы предстать перед снарядами фрицев обнаженным и элегантным. Ну, чтобы немного поведать тебе, чем мы тут занимаемся, скажу: мы передвигаемся по позиции все ближе и ближе к врагу, а позиция находится примерно в трех тысячах ярдах от него. Мы рассчитываем за ночь туда добраться. Потом понадобится еще пара дней, чтобы помочь нашим пехотинцам удержать линию обороны, пока наши тяжелые орудия, которые не так мобильны и быстры, как люди, появятся в трех сотнях ярдов за нашими спинами. И вот потом, когда все будет в порядке, мы все разом двинемся вперед и отбросим немцев назад на три или пять миль. Иногда на такое нужно потратить пару суток, но пока эти гады все-таки наступают. Тем временем, пока немцы начнут обнаруживать нас, наша позиция развернется и займется, как говорится, делом. Тут-то мы и примем их. А на таком расстоянии наша батарея действует весьма удачно, и раненых почти не бывает. Только нескольким из нашего полка не повезло. И сейчас, когда я пишу эти строки, то стучу по дереву.

Я отправился как-то за амуницией, и вдруг рядом разорвался снаряд. Я повернулся, посмотрел и понял, что мне лучше сменить направление. Тут я наступил на что-то мягкое и, наклонившись, увидел голову и плечи какого-то рыжего американца. Оказывается, я стоял на них! Куски его тела были где-то рядом и, очевидно, пролежали уже два или три дня. Я похоронил беднягу. Ну, полно, хватит об этом.

Сейчас меня больше всего интересует, что можно сделать с лошадью до того, как она свалится замертво от усталости и от работы, когда ее запрягают в телегу, чтобы перевозить оружие. Безусловно, теперь-то я смогу показать нашим людям в Синди Лу, как управляться с мулами! Я провел батарею на позицию через очень густой, почти непроходимый лес и по совершенному бездорожью. К тому же темень стояла — хоть глаз выколи, а грязища настолько жирная, что ноги увязали почти по колено. Очень интересные штуки — аэропланы и дирижабли, и, наверное, нет ничего более волнующего и леденящего душу, чем бой двух самолетов. Они выделывали такие фигуры в воздухе, что волосы у меня становились дыбом. Доводилось мне видеть, как наши дирижабли, охваченные огнем, падали на немецкие самолеты. Я видел, как с дирижабля прыгал парашютист и парил вниз, а наши противовоздушные пушки били по вражеским самолетам, чтобы парашютист смог безопасно достичь земли. Думаю, что спать я буду как убитый, ибо после утренней атаки мы прошли еще шесть миль пешком, а потом получили приказ по какой-то причине затаиться на ночь и не двигаться дальше. Полагаю, ночью будет спокойно. Мирные новости очень вдохновляют и ободряют, и мы надеемся, что довольно скоро объявят о перемирии. Сам же надеюсь еще немного поводить врага за нос, ведь обидно будет отдать концы почти перед самым перемирием.