В облике этого усердного молодого человека было что-то девичье. Возможно, такое впечатление складывалось из-за его хорошенького бледного личика с едва заметным пушком на месте будущих усов, его стройной, гибкой фигуры, а главное — из-за той робости, которая читалась в его голубых глазах. И в то же время было заметно, что он старается выглядеть взрослым и независимым и гордится тем, что проходит службу в армии.

Так и не найдя нужных слов, Бахман сунул открытку в карман и подошел к группе солдат, растянувшихся на земле и перебрасывающихся веселыми шутками под взрывы громкого хохота. Юноша встал в сторонке, наблюдая за ними. Он как бы был и вместе с ними, и в то же время сам по себе. Что-то подсознательно мешало ему присоединиться к товарищам.

Вышел сержант и отдал команду строиться. Это был человек лет сорока, крепкого телосложения. Его голова словно утопала в широких плечах, квадратная челюсть выдавалась вперед, придавая ему агрессивный вид. На лице, распухшем от беспробудного пьянства, как угли, сверкали маленькие глазки.

Грубым, похожим на лай голосом он отдал очередную команду, и отряд двинулся вперед, чеканя шаг и поднимая облака пыли. Отряд шел колонной по четыре, в одном из рядов шагал Бахман, страдая от жары. Зажатый движущимися телами товарищей, он краем глаза видел покрытые дорожной пылью молодые побеги виноградных лоз, головки маков, мелькающие в высокой траве, залитые солнцем поля, омытые свежим воздухом, и полоску яркого голубого неба на горизонте. Но все это не радовало юношу. Чувство беспокойства, граничащее с паникой, поднималось из недр его души.

Будучи молодым и здоровым, он легко двигался в колонне, вернее, двигалось его тело, но душа его была далеко отсюда. Они жили разной жизнью — душа и тело. И чем ближе отряд подходил к городу, тем дальше душа отдалялась от тела, движущегося, как хорошо отлаженная машина.

Отряд свернул с большой дороги и, разбившись в колонну по одному, двинулся по тропе, вдоль которой стояли высокие деревья. От густой, нетронутой травы под ногами и шелеста листьев над головой веяло покоем. Вскоре отряд вышел на открытую, залитую солнцем поляну. На поляне был вырыт глубокий ров, заполненный водой. Над ним возвышались земляные укрепления. Их отвесные стены уступами поднимались ввысь. На самом верху укреплений росла мягкая высокая трава, из которой выглядывали белые и золотые головки башмачков и маргариток. Заросли деревьев окружали поляну. Легкий ветерок, пробегая по высокой шелковистой траве, делал поляну похожей на зеленое море. Все было окутано тайной, в которой было что-то тревожное. Группа солдат в голубой форме с алой отделкой стояла около рва и внимала сержанту, инструктировавшему их. Его резкий голос нарушал покой этого места, внося смятение в души солдат. Изо всех сил они старались понять, что он говорил, но смысл сказанного не доходил до их сознания. Наконец сержант закончил инструктаж, и учения начались. Один из солдат взял пожарную лестницу и, перепрыгнув через ров, благополучно очутился на противоположной стороне. Он сделал попытку закрепить ее на отвесной стене укрепления и, когда это ему удалось, начал неуклюже карабкаться вверх. Солдаты следили за его действиями.

Бахман с ужасом смотрел на карабкающуюся вверх голубую фигурку, резко выделяющуюся на ярко-зеленом фоне. Наконец он достиг верхней ступеньки и опустился на траву. Прозвучала новая команда. Солдат с трудом перетащил лестницу через укрепление и стал осторожно спускаться вниз. Наблюдая, как солдат вслепую нащупывает перекладины лестницы, Бахман чувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Фигура солдата, медленно ползущего по лестнице, напоминала ему насекомое, неуверенно переставляющее лапки на гладкой поверхности. Наконец солдат, с окаменевшим лицом и потный от страха, спустился на землю и встал в строй. Всем своим обликом он больше походил на животное, чем на человека.

Бахман стоял как приговоренный, ожидая своей очереди. Некоторые солдаты ловко и без страха выполняли задание, и это еще больше расстраивало Бахмана: значит, все-таки это можно выполнить без особых усилий. Вот бы и ему так!

Наконец подошла его очередь. Интуитивно он понимал, что до него никому нет дела: ни сокашникам, ни офицеру, который видел в нем не более чем неодушевленный предмет. Внутренне собравшись, он взял лестницу и довольно успешно добрался до стены. Ничего не видя перед собой от ужаса, Бахман начал подъем. Лестница шаталась, и с каждым шагом ему становилось все хуже и хуже. Тошнота подступала к горлу. Он ускорил темп. Если бы только ему удалось поскорее покончить со всем этим! Но лестница ходила ходуном, и новая волна слепого животного страха захлестнула юношу. Он почувствовал, как его тело обмякло, желудок расслабился. А раз это случилось, то он пропал. Ведь он знал, что такое страх, знал, что за ним следует, и изо всех сил пытался его побороть. Но когда лестница в очередной раз покачнулась и его нога повисла в воздухе, ужас вновь сжал тисками его сердце и скрутил внутренности. И все же Бахман продолжал медленно карабкаться вверх. Он с отчаянием глядел на путь, который ему еще предстояло преодолеть, и старался не думать о расстоянии, отделяющем его от земли. Новый приступ страха еще больше сжал сердце юноши, тело его обмякло, и он из последних сил прижался к стене, стараясь удержаться на лестнице. Он почти потерял сознание. Внезапно его охватило странное чувство: что-то случилось. Но что? Постепенно до его сознания дошел смысл происшедшего. Он обмочился, и это произошло на виду у всех. Какой позор! К страху добавился стыд. Что же делать? Голос сержанта, выкрикивающего угрозы, эхом отдавался в голове Бахмана. Итак, он опозорен. Вдруг он понял: ему безразлично, что с ним будет дальше. Он должен дотянуться до верха. Юноша медленно продвинулся еще на несколько ступенек и вдруг почувствовал, как чьи-то сильные руки сжали его запястья и втащили наверх. Он почувствовал под ногами столь желанную землю. «Втащили, как мешок», — промелькнула смутная мысль в его все еще затуманенном сознании. Снедаемый стыдом, юноша безуспешно пытался удержаться на ногах. Постепенно до его сознания стало доходить, что кто-то стоит рядом с ним. Он слышал чье-то хриплое дыхание и грубый голос.

— Подними голову… Смотри на меня, — зло кричал кто-то.

Повинуясь этому крику, солдат поднял глаза и встретил бешеный взгляд сержанта. Его широко открытый рот выплевывал какие-то слова, которые не доходили до сознания юноши. Однако этот хриплый голос причинял ему физическую боль, терзая все его тело.

Откинув голову, солдат усилием воли заставил себя сосредоточиться на лице сержанта, которое вплотную приблизилось к нему. Он видел этот искаженный злобой рот, оскал зубов, горящие ненавистью глаза. Нечистое дыхание проникло в его ноздри. Он отвернулся в испуге. Но лицо преследовало его. Стараясь защитить себя от этого омерзительного зрелища, солдат поднял руку и прежде, чем осознал, что делает, в порыве неописуемого ужаса нанес сокрушительный удар по лицу сержанта. Тот зашатался, откинулся назад и вдруг, издав истошный крик, перекатился через вал и, хватаясь руками за воздух, упал в воду. Наступила гнетущая тишина.

Бахман машинально посмотрел вокруг себя и увидел бегущих к нему солдат.

— Тебе лучше смыться, — услышал он чей-то голос и, инстинктивно повинуясь ему, поднялся и двинулся прочь, подальше от этого места. Он вышел на затерявшуюся среди деревьев тропинку, затем на шоссе, по которому в обоих направлениях мчались машины. Чувство облегчения охватило юношу. Он покидал этот армейский мир и оставлял там свой позор. Он уходил от него все дальше. Пробуждающееся сознание фиксировало окружающее: гуляющих по улице солдат, едущих верхом офицеров. Миновав мост, Бахман попал во французскую часть города с ее живописными домами, расположенными почти у самой воды. Впереди виднелся мрачный кафедральный собор. Его многочисленные остроконечные башни были устремлены прямо в небо.

Сердце Бахмана наполнилось покоем. Он шел вдоль реки, направляясь в городской сад. Как прекрасна была темно-фиолетовая сирень, отцветшие лепестки которой падали на мягкую зеленую траву. Каштаны с их торчащими свечками-цветами наводили на мысль об алтаре. Нарядная толпа мужчин, женщин, детей гуляла под сенью деревьев. Среди них мелькали офицеры в яркой форме. Жизнь была прекрасна. Юноша шел, вдыхая ее полной грудью.