— Не-а, — сказал я, — воскресенье — день отдыха, от дойки будут руки болеть.

— Попрактиковался бы, тогда бы и не болели, — сказал он задорно.

— Что это, Джордж? Джулия так мало дала? Значит, скоро у нее совсем не будет молока. Эй, Джулия, старая дамочка, не покидай нас, не превращайся в шкуру!

Потом он ушел, и под навесом воцарилась тишина. Казалось, стало даже холодней. Потом я услышал его добродушное: «Стой тихо, старушечка» из-под другого навеса и удары первых капель молока о подойник.

— Он выбрал удобное время, — свирепо сказал Джордж.

Я рассмеялся. Он ждал, что я еще скажу.

— А чего ты ожидал? — спросил я.

— Я полагал — ответил он, — что она все взвесит, обдумает и сделает правильный выбор.

— То есть выберет тебя? — уточнил я.

— Если бы он не получил этот приз, как выигрыш в лотерее, то она выбрала бы наверняка…

— Тебя! — подсказал я.

— Мне так хотелось бы сжать ее в объятиях, чтобы она запищала.

— Раньше надо было об этом думать, — сказал я.

— Женщины как кошки… им нужны удобства, комфорт. Они заключают сделку. Женщины — те же торговцы.

— Не надо обобщать, это нехорошо.

— Она напоминает проститутку…

— Фу! А вот я считаю, она просто его любит.

Он замер и посмотрел на меня с тоской. Сейчас он был так похож на ребенка с его сомнениями, когда тот пускается в рассуждения.

— Что, что?..

— Да, она любит его… и совершенно искренне.

— Лучше бы она любила меня, — пробормотал он и вернулся к дойке.

Я оставил Джорджа и отправился поболтать с его отцом. Когда тот управился с остальными четырьмя коровами, Джордж по-прежнему все еще копался под навесом.

Когда наконец он закончил, то поставил подойник и пошел к бедной Джулии. Стал поглаживать ее по спине, по носу, глядя в ее большие удивленные глаза и что-то приговаривая. Она боялась его. Она дернула головой, нанеся ему хороший удар рогом по щеке.

— Никак их не поймешь, — сказал он грустно, потирая щеку и уставив на меня свои темные серьезные глаза.

— Вот уж никогда не думал, что не сумею их понять. Поверь, никогда не думал об этом… до тех пор, пока… А ты знаешь, Сирил, она меня провела.

Я засмеялся.

Глава VIII

БУНТ НА РОЖДЕСТВО

Несколько недель, весь конец ноября и начало декабря, я просидел дома из-за простуды. Наконец ударил мороз, который очистил воздух и убрал слякоть. На вторую субботу перед Рождеством мир изменился: высокие серебряные и жемчужно-серые деревья забелели на фоне голубого неба, напомнив про какой-то редкостный, бледный рай, весь лес оделся в жемчуг, серебро, алмазы. Особенно красиво смотрелись большие продолговатые листья рододендрона.

Вечера стали чистыми и ясными, с бледной луной в морозном небе, и я восстал против всех ограничений и против домашнего тиранства.

Больше нет тумана и мерзкой слякотной погоды, поэтому не хочется безвылазно сидеть дома. Теперь даже и в помине нет никаких молний.

Тучи-облака уплыли прочь, и неяркие звезды тихо мерцали рядом с луной.

Летти оставалась дома со мной, поскольку Лесли снова отправился в Лондон. Она решила проявить сестринскую заботу, возражая против того, чтобы я покидал теплое помещение.

— Да я только на мельницу, — заверил я. Тогда она немного поколебалась… и сказала, что тоже пойдет со мной. Наверное, я посмотрел на нее с излишним любопытством, потому что она сказала:

— Но если ты предпочитаешь идти один…

— Хорошо, давай пойдем вместе… давай же… пойдем! — сказал я, улыбаясь про себя.

Летти была в отличном настроении. Она бегала, пригибаясь под ветками, смеялась, говорила сама с собой по-французски. Мы пришли на мельницу. Джип не лаяла. Мы открыли входную дверь и очутились в темном коридоре, затем на ощупь пробрались на кухню.

Мать сидела у печи, там стояла большая ванна, наполовину заполненная водой. У печи грел свои ножки Дэвид, он, видно, только что принял ванну. Мать с нежностью расчесывала его прекрасные волосы. Молли тоже расчесывала свои каштановые локоны, устроившись рядом с отцом, который, сидя у огня, читал своим добрым приятным голосом книгу вслух. За столом Эмили перебирала изюм, а Джордж вынимал из него косточки, Дэвид поспешил продолжить игру с сонным котом, прерванную маминым причесыванием. Никто не переговаривался между собой, все слушали чтение отца. Боюсь, все же кое-кто слушал его без должного внимания. Я вошел, скрипнув половицей.

— Летти! — вскрикнул Джордж.

— Сирил! — воскликнула Эмили.

— Сирил, ура! — завопил Дэвид.

— Хэлло, Сирил! — сказала Молли.

Шесть пар карих глаз, округлившихся от удивления, приветствовали меня. Они засыпали меня вопросами, сразу переключившись на нас. Наконец все уселись и замолчали.

— Да, я здесь чужая, — сказала Летти, едва успев снять свои меха и пальто. — Вы и не ожидали, что я буду приходить сюда так часто, верно? Скажите, мне можно навещать вас, когда захочется, а?

— Мы только рады будем, — откликнулась мать. — Здесь тихо. Только мельница шумит. Да еще туман, да прелые листья. Я так рада услышать чей-нибудь голос.

— А Сирилу разве уже лучше, Летти? — поинтересовалась заботливо Эмили.

— Он испорченный мальчишка… думаю, он специально и заболел, чтобы мы все заботились о нем. Позволь, я помогу… дай я очищу яблоки от кожуры. Да, да, я сейчас сделаю.

Она подошла к столу, уселась и быстро принялась очищать яблоки от кожуры. Джордж не сказал ей ни слова. Поэтому она обратилась к нему:

— Ничем не могу помочь тебе, Джордж, похоже, мои пальцы не столь ловкие, а вообще мне нравится видеть тебя таким домашним.

— Твое удовольствие будет долгим, вон сколько мне еще предстоит работы.

— Когда я занимаюсь подобным делом, я всегда ем.

— Если я начну, то съем слишком много.

— Тогда дай мне попробовать.

Он молча протянул ей горсть.

— Ну, это многовато. Твоя мама смотрит. Дай-ка закончу с этим яблоком. Видишь, у меня кожура совсем не рвется! Так и падает целой ленточкой.

Она встала, держа в руках длинную ленту яблочной кожуры.

— Сколько раз нужно мне обернуть ее, миссис Сакстон?

— Три раза… но сейчас же не День Всех Святых.

— Ничего! Смотрите! — Она осторожно обернула длинную зеленую ленту вокруг своей головы втрое, оставив свисать еще один виток. Коту захотелось поиграть с лентой, но Молли его отогнала.

— Ну и что получилось? — воскликнула Летти, сияя.

— Буква «G», — сказал отец, засмеявшись.

Мать взглянула на него.

— Это ничего не означает, — наивно заметил Дэвид, забыв о своем смущении оттого, что он в присутствии леди стоит в рубашке.

Молли вставила в своей обычной холодной манере:

— Это может быть любое слово, только не знаю, какое.

— Или буква «L», — включился я в разговор.

Летти взглянула на меня высокомерно. Я рассердился.

— А что бы ты сказала, Эмили? — спросила она.

— Не знаю, — отозвалась Эмили. — Пожалуй, только тебе известно, что это за буква.

— А теперь скажи нам правильный ответ, — заявил Джордж.

— Буква «Я». Она есть в слове «время». «Я» — это времени семя. Кто знает, из каких семян прорастает время? — спросила философски Летти.

— Знают те, кто их сеет и потом наблюдает их рост, — ответил я.

Она швырнула яблочную кожуру в камин, засмеялась коротким смешком и вернулась к своей работе.

Миссис Сакстон наклонилась к дочери и тихо посетовала, так чтобы он не мог слышать, что Джордж сдирает всю мякоть с изюма.

— Джордж! — резко сказала Эмили. — Ты нам ничего не оставишь для готовки.

Он тоже рассердился.

— А зачем набивать живот тем, что едят свиньи, — произнес он с вызовом, потом взял полную горсть изюма, который только что перебрал, и отправил прямо в рот. Эмили отставила тазик.

— Это никуда не годится! — заявила она.

— На! — сказала Летти, протягивая ему очищенное яблоко. — Ешь яблоко, прожорливый мальчик.