После исследования Риана, весьма остроумно затронувшего немецкую интригу, немецкая историческая наука отозвалась на вопрос о Четвертом походе не менее крупными трудами. Я разумею два сочинения: Климке «Источники истории Четвертого крестового похода»[181] и Штрейта «Венеция и направление Четвертого крестового похода против Константинополя»[182] . Собственно говоря, в истории полемики по вопросу о Четвертом походе наше внимание займет последнее сочинение. Что же касается первого, то оно чуждо полемики и имеет своей задачей собрание источников для изучения Четвертого похода, что выполнено весьма тщательно. Бесспорным интересом отличается вся та часть сочинения Штрейта, где описываются отношения Венеции к Византии. В самом деле для истории XI и XII столетий все, что касается Востока, не может быть рассматриваемо иначе, как с точки зрения венецианской политики: Венеция в XII в. начинает играть по отношению к Византии ту же роль, какую играет современная Англия по отношению к Турции[183] . Могущество византийского флота и византийская внешняя политика опирались по преимуществу на союз с Венецией в конце XII в. Венеция доставляла Византии флот, а Византия должна была поддерживать торговые интересы республики. Отсюда общеисторический и частный интерес отношений Венеции к Византии.
Дойдя в своем изложении до роковых раздоров между республикой и империей, имевших следствием застой торговли в Венеции и прямой ущерб, нанесенный венецианским купцам Мануилом и Андроником Комнинами[184] , Штрейт заключает: Венеция не могла терпеть Византии, разрушение Константинополя было для нее вопросом жизни и смерти.
Итак, изменение в направлении Четвертого крестового похода было делом Венеции и именно — дожа Дандоло. Штрейт, как можно видеть, приходит к обвинению Венеции в измене не таким путем, как Мас-Латри и Гопф. Не касаясь выставленных последними оснований, Штрейт ищет разъяснения в политике того времени и, разбирая отношения между Венецией и Византией в конце XII в., доказывает, что Венеция непременно должна была устранить с дороги Византию.
В точке зрения Штрейта много справедливого. Но так как вопрос идет о перемещении исторической перспективы, так как ищется центр тяжести, то останавливаться на конечном выводе Штрейта едва ли можно. Уклонившись от германской теории Риана, Штрейт мало оценивает отношения Византии с германским императором, или, если и касается их, то обходит как будто намеренно выводы де Риона, вследствие чего центр тяжести не совсем ощутим и в его исследовании. Он говорит, например: «Венеции задолжало византийское правительство до 700 тысяч и не захотело производить уплаты, вследствие чего, еще до заключения договора с крестоносцами, Дандоло решился погубить империю и привел свое намерение к осуществлению с полным успехом. Но при такой постановке дела, лишаются почти всякого значения другие факты бесспорно важные, например, переговоры Филиппа Швабского с византийским императором и бегство в Европу царевича Алексея. Несмотря на все это, сочинение Штрейта имеет крупные достоинства. Оно показало, что, изучая Четвертый поход, необходимо считаться и с политикой византийских императоров, и с состоянием Балканского полуострова, и с историей папства и Германской империи. Из него также видно, что бегство царевича Алексея из Византии и переговоры его с западными государями и папой должны получить первостепенное значение среди факторов, изменивших направление Четвертого крестового похода.
Таким образом, исследованиями графа Риана и Штрейта вопрос о Четвертом крестовом походе поставлен на общеисторическую почву. Эти исследования показали, что для изучения Четвертого похода не достаточно сведений Вильгардуэна, а нужно обратиться к изучению отношений Венеции к Византии, Византии к Германии и всех трех к папству. При этом как будто забывается исходный пункт всей полемики: измена Венеции делу христиан — пункт, который выставил Мас-Латри и поддерживал Гопф. В самом деле, пока не произнесено окончательное решение о роли Венеции в 1202 г., пока не выяснено, была ли она в тайном соглашении с египетским султаном или нет, всякое перенесение центра тяжести будет рискованным.
Таким образом вопрос об измене Венеции приходил к своему исходному пункту. Специально он был разобран французским ученым Ганото (Hanotaux) в его сочинении. «Изменили ли венецианцы христианскому делу в 1202 г.?» (Revue Historique , mai 1877, р. 74)[185] . Вопрос был поставлен прямо, и автор для его решения запасся фактами решительного свойства. Можно было ждать, что ответ будет утвердительный, а между тем Ганото решает этот вопрос отрицательно. Здесь необходимо припомнить теорию Мас-Латри и ее основания. Мас-Латри, обвиняя венецианцев в измене, ссылается, как известно, на свидетельство летописца Эрнула и на договор Венеции с султаном. Сильным оппонентом Мас-Латри был Наталис де Вальи, отрицавший значение свидетельства Эрнула. Имея много общего с возражениями Наталиса де Вальи, Ганото выставляет несколько новых весьма интересных соображений. Дело в том, что в то время, как Четвертый поход был очень выгоден для французов, обогатившихся поместьями в Византии, положение христиан Сирии и Палестины после него нисколько не улучшилось. Для них Четвертый поход имел несчастный исход. Недовольство им поэтому естественно, равно как и стремление найти виновника совершившегося факта. Эрнул, по мнению Ганото, и является выразителем партии недовольных, а почему была обвинена именно Венеция, — это легко объяснить тем исключительным положением, какое она занимала между другими государствами того времени. Удивляясь устройству и политике Венеции, политические деятели смотрели на нее, как на очаг раздоров, и сильно ее недолюбливали. Понятно, что после неблагоприятного исхода Четвертого похода всю вину свалили на Венецию. В этом смысле высказывался прямо даже папа, отлучивший Венецию от церкви. Самой главной и имеющей решительное значение для вопроса является у Ганото вторая часть его исследования. Здесь он говорит, что тот знаменитый договор, на который опирается Гопф, не существует, что Гопф ошибся и ввел в заблуждение весь ученый мир. Дело идет о четырех договорах Венеции с Малек-Аделем, напечатанных в «Fontes rerum austriacarum » (Diplomata XII, р. 184) Тафелем и не имеющих даты[186] . Мас-Латри и Гопф рассматривали эти документы, как доказательство измены Венеции. Ганото, после тщательного изучения их, доказал, что эти четыре договора в сущности составляют один и тот же договор, состоящий из четырех частей и помеченный: die decima nona Saben (в 19 день месяца Сабана).