Возле прудика я принялась собирать камни-голыши и пытаться с их помощью пускать по воде «блинчики». И только тот, кто бы вдруг вздумал пристально наблюдать за мной сейчас, мог заметить, что большую часть собранных камней, я не кидаю в воду, а опускаю в карманы. Когда же карманы раздулись, и начали заметно оттягивать вниз подол платья, я отвернулась от воды, и, прикрывая их растопыренными ладонями, не торопясь направилась прочь.

Почти сразу за прудиком и до самого забора густо росли деревья и кусты. Перед тем как шагнуть в их тень, я воровато оглянулась. Но никто не следил за мной. И я нырнула в зелень и запах хвои. Нырнула так, что не шелохнулся ни один листочек, ни хрустнул сучок под ногами, нырнула, бросая позади послушную воспитанницу коррекционного приюта Дашу, как бросают за спиной надоевшую и больше не нужную ношу. И под деревья вошла уже Дайка из сибирской таёжной деревушки.

Территорию приюта отгораживал от внешнего мира бетонный забор. Не очень высокий, метра два с половиной, но с натянутой поверху колючей проволокой. В том месте, куда я пробралась, с обеих сторон к нему вплотную подступали деревья. Здесь начинался лес, потому что сам приют находился за городом. А как же иначе? Дети, даже такие бракованные как мы, должны дышать свежим воздухом.

Я с сомнением посмотрела на ветки над головой, потом перевела взгляд на свои забинтованные коленки. Они сейчас не болели, но меня все равно грызло опасение, что я не смогу перелезть на другую сторону после вчерашнего падения, да еще с полными карманами камней, оттягивающих подол. Или, чего доброго, опять свалюсь.

Но я смогла. Да, намного медленнее, чем обычно, но я вскарабкалась на дерево, а с его нависающей над забором ветки, на другое дерево с той стороны. И уже по тому, второму дереву, спустилась на землю. Землю за территорией приюта.

Как всегда этот момент доставил мне глубокое внутреннее удовлетворение, и я совершила своеобразный танец свободы – раскинула руки в стороны ладонями наружу и несколько раз подпрыгнула на месте от радости (из карманов посыпались камни). Конечно, эта свобода была краткой и иллюзорной, но сама мысль о том, что я делаю нечто запрещенное, поступаю по-своему, не спрашивая ни у кого позволения, наполняла меня ликованьем. Поэтому, не в силах заставить себя идти шагом, я побежала между деревьев, тихонько повизгивая от восторга, и не обращая внимания на вернувшуюся боль в коленях. Жаль только, бежать пришлось не долго. Я не могла себе позволить уходить слишком далеко, и устроила тайник всего в паре минут бега от забора. Просто вырыла ямку под стволом упавшей сосны и замаскировала отверстие дёрном вперемешку с прошлогодними листьями

И сейчас я, присев на корточки, и убрав маскировку, по локоть запустила руку в тайник. Под пальцами зашуршал целлофан. Ухватив его, я извлекла наружу пакет, а из пакета её – мою тайну последних дней, большую самодельную рогатку в черно-жёлтую полоску. «Пчёлку».

Это место, благодаря которому можно так быстро и незаметно сбежать из приюта, я обнаружила три месяца назад, когда только сошел снег. Бродила одна без цели, а увидев нависающие над забором ветки деревьев, не колебалась ни секунды, хоть и знала, что самовольный выход за территорию считается одним из самых серьезных проступков. Особенно для девочки. Особенно в группе Агафьи. Но тогда я об этом не думала, ветер зовуще шумел в ветвях, пахло хвоей, руки и ноги привычно находили точки опоры, и я опомниться не успела, как уже спрыгнула на землю по ту сторону забора.

Это был наверно мой самый счастливый день за время пребывания в приюте. Я носилась по лесу как сумасшедшая, подбирала с земли охапки прошлогодних листьев и зарывалась в них лицом, обнимала деревья, качалась на ветках. И весь последующий день удача была со мной. Когда я вернулась к ужину, никто не заметил моего отсутствия и грязных пятен на одежде, никто не спросил, почему я такая румяная и взбудораженная. Яринка конечно и заметила бы, и спросила, но она была отправлена Агафьей на дополнительные занятия по рукоделию, поскольку не очень преуспевала на этом предмете.

С тех пор любая возможность использовалась мною для побега в лес. Но я была очень осторожна, и ни одна живая душа не знала о моих прогулках. Даже Яринка. Не то чтобы я ей не доверяла, но что-то мне мешало говорить об этом. Какое-то интуитивное опасение спугнуть радость, растерять очарование своей тайны, облачив ее в скучные рамки слов и предложений.

Прокол произошел лишь вчера, когда я перелезала через забор не налегке, как обычно, а с узелком, в который завязала всё необходимое для изготовления рогатки. Уже позже я сообразила, что было бы куда умнее, сначала перекинуть на другую сторону узелок, а потом уже карабкаться самой. Но – хорошая мысля приходит опосля, и я сорвалась с высоты двух метров, что и закончилось ободранными коленями.

Однако моим планам это не помешало, рогатку я сделала. Ничего сложного, да и не в первый раз, в конце-то концов. А поскольку рогатка являлась каким-никаким, но всё-таки оружием, тем более оружием ручной работы, то я украсила её полосами из черно-желтой изоленты, и нарекла именем «Пчёлка».

Какое-то время я с удовольствием разглядывала результат своих стараний, взвешивала то в одной руке, то в другой, гладила витки изоленты, натягивала и вновь ослабляла тяжи. А вдоволь налюбовавшись, повесила "Пчёлку" на шею, и принялась деловито шнырять между деревьями, собирая сосновые шишки, и укладывая в ряд на поваленный ствол, скрывающий мой тайник. Когда шишки выстроились по всей длине ствола, я остановилась, критически оглядела готовое стрельбище, и осталась довольна.

Настроение вновь взлетело до небес. Я в лесу! Разумеется, это не тайга, и строго говоря, даже не лес, а скорее лесопарк, но достаточно того, что уже и не приют. У меня есть тайна, есть рогатка, действительно моя и только моя вещь, созданная мною, память о родителях и друзьях, о тайге и Маслятах. Изготовив «Пчёлку», я словно вернула себе кусочек счастливой и вольной жизни, осколок прошлого. А Агафья далеко, и у меня полно времени, чтобы насладиться минутами свободы.

Припрыгивая, я отбежала от поваленного ствола, повернулась к нему лицом, и, отвесив неуклюжий поклон, провозгласила:

– Достопочтенные шишки! Не поможете ли вы мне поупражняться в стрельбе?

Шишки не возразили, и я сняла с шеи рогатку. А потом тело вспомнило давно заученные движения и зажило отдельной жизнью.

В левой руке «Пчёлка», правую запустить в карман, достать камень, вложить в кожеток, медленно натянуть тяжи, одновременно поднимаю рогатку на уровень глаз, замереть так на какое-то время, и…

Руки пришли в движение. Десять выстрелов без единой паузы, восемь шишек исчезли с поваленного ствола, словно их и не было. А две остались лишь потому, что из «Пчёлки» я стреляла впервые, а любая рогатка имеет свои неповторимые особенности и требует индивидуального обращения. Это вам не какой-нибудь фабричный арбалет, у оружия ручной работы есть душа и характер, который надо знать. Именно этим я и занималась сейчас, узнавала характер своего оружия, и налаживала дружбу. Характер у «Пчелки» оказался отличный, и дружба ладилась.

Да, в Маслятах я отлично стреляла, впрочем, как и все мы, уделяла этому много времени, и моим оружием были только рогатки лишь по причине возраста. «От отдачи ты улетишь дальше, чем пуля» – смеялся папа, когда я просила у него ружьё. Но я всегда знала, что настанет день, и не так уж долго ждать, когда у меня будет огнестрельное оружие. Так бы и получилось, не вмешайся в мою жизнь церковь со своей заботой о людях, живущих в дикости, распутстве, и безбожии.

Но сейчас я убедилась, что год, проведённый в приюте, его правила, запреты, его постоянное «ты-должна-вести-себя-скромно-и-прилично-потому-что-ты-девочка-будущая-жена-и-мать» не смогли заставить меня разучиться тому, что я умела раньше. И тем более разлюбить это.