Энди Смайли

ГЕРОЛЬД САНГВИНИЯ

РАССКАЗ

Действующие лица:

Сангвиний — примарх Легиона Кровавых Ангелов

Лев — примарх Легиона Темных Ангелов

Азкаэллон — командор Сангвинарной гвардии

Хакаил — ветеран Сангвинарной гвардии

Аратрон — ветеран Сангвинарной гвардии

Сардон Караашисон — легионер Железных Рук

Чтобы сберечь тайну, необходимы две смерти.

Эта истина стара как само время, и куда более жестока. Ради этой истины я разорву узы Легиона. И именно из-за неё я стою здесь, а мой клинок приставлен к горлу моего брата.

Его зовут Хакаил, и это последний раз, когда я буду говорить об этом.

Он — заслуженный ветеран Сангвинарной гвардии, непоколебимый чемпион Ваала. Несмотря на это, с его смертью исчезнет всё, за что он сражался: все его деяния, победы и слава будут забыты. Он не удостоится похорон, а его имя не внесут в Литанию Героев. Он умрет здесь. Умрет окончательно, и, как и в далеком прошлом, уйдет забытым и неоплаканным.

К его чести, он приветствует эту судьбу. Хакаил стоит передо мной, его подбородок поднят, горло подставлено, а руки свободно висят по швам. Но в его глазах видна непреклонная уверенность, его чёрные зрачки застыли в смирении.

Он чувствует моё колебание.

— Этого требует долг, Азкаэллон, — говорит он мне. — Не позорь меня жалостью или сожалением.

Я киваю.

— Кровь убережет тебя.

Меч приходит в движение, и тело Хакаила с грохотом падает.

Мой клинок отсекает ему голову одним ударом. Он умер прежде, чем упал на пол.

От подступившей к горлу печали я прикусываю губу, после чего поворачиваюсь к единственному оставшемуся в комнате — Аратрону, ещё одному сангвинарному гвардейцу. Его челюсть сжата, а глаза неотрывно смотрят на лучину в руке.

— Мне кажется, это неправильно, что одной лишь судьбе дано решать, кому жить, а кому умереть здесь, — нерешительно шепчет он. — Если бы мы решили это при помощи клинков, здесь мог бы лежать я…

Я вкладываю свой меч в ножны.

— Как и его, тебя в эту комнату привели твои поступки, — напоминаю я ему. — Но, в конечном счете, Аратрон, наше мастерство и рвение не смогут вести нас вечно. Мы все зависим от капризов судьбы.

Лицо Аратрона скривилось, но он промолчал. Для воина редкость признавать, что его жизнь лежит не в его собственных руках. Но мы оба видели слишком много бессвязных цепей непреднамеренных убийств. Я не даю ему времени вспомнить об этом.

— И не заблуждайся — с этого момента ты так же мёртв, как и он. Твоё имя больше никогда не произнесут и не услышат, а твоя жизнь, какой ты её знал, окончена. Хоть мой клинок и не рассечет тебя, твоя судьба уже окончательно решена работой молота ремесленника.

Я подхожу к пылающей в углу жаровне и протягиваю руку к лежащему в огне шлему. Огонь лижет мою перчатку, когда я вынимаю его — шлем едва тлеет, как будто сердится на моё касание. Его лицевая пластина представляет собой замысловатую маску, точную копию той, что носит наш отец, Сангвиний. Мгновение я разглядываю её, благоговея от мастерства, с которым она выполнена. Примарх лично придал ей форму.

— Ты готов? — спрашиваю я, поворачиваясь к Аратрону.

Аратрон кивает и опускается передо мной на колени. Его дыхание становится тяжелым и нервным. Я беру его за затылок свободной рукой и крепко держу.

— Кровь даст тебе силы вынести это, — мрачно говорю я, после чего вжимаю маску в его лицо. Кожа воина зашипела, и он истерически закричал от боли.

Гомон огромной толпы разносился по помещению.

Атмосфера была накалена. Казалось, она готова взорваться в любой момент. Столкновение неминуемо. Стоит пролиться крови, и этот непростой союз между братьями рухнет. Стены этой крепости будут разрушены. Империум Секундус падет, а вместе с ним и всё, что осталось от царства Императора.

Я бросаюсь наперерез Сардону Караашиссону, когда он пытается пробиться мимо Нерии и Вуала. В его светящихся глазных линзах пылает гнев.

— Убирайся с моего пути, Ангел, — сплюнул он. — Я не собираюсь просить дважды.

Я подхожу к нему на шаг ближе, стараясь не повышать голос.

— Ты позволишь себе стать причиной нашей гибели, родич?

— Что? Говори прямо, Азкаэллон.

Я жестом приказываю кордону сангвинарных гвардейцев перекрыть комнату.

— Оглянитесь вокруг, сир.

Малочисленная шеренга золотых доспехов колыхалась и смещалась, пока мои воины пытались сдержать давку других легионеров, требующих аудиенции у императора Сангвиния.

— Мы идем по лезвию бритвы. Сомнения, разочарование и недоверие — враги, с которыми нас не учили сражаться. Построенное владыкой Жиллиманом царство очень хрупкое. Одного кирпича, выбитого из основания вашим гневом, будет достаточно, чтобы низвергнуть его.

Железнорукий начал понимать, что я имел ввиду — зарождение новой войны.

Я кладу руку ему на плечо.

— Ты действительно подаришь Гору удовлетворение от этого?

Тот отступил назад, стыдливо опустив глаза. Его гнев полностью испарился.

— Мы день простояли здесь без аудиенции. Владыка Сaнгвиний не может игнорировать Десятый Легион.

— Он и не собирается, — уверяю я его. — Вас выслушают, но не сейчас.

— Когда?

— Я прослежу, чтобы…

Сквозь гомон зала пробился властный голос, оборвав мои слова.

— Скажи моему брату Сангвинию, что я буду говорить с ним.

Я сразу узнал говорившего. Мне была хорошо знакома мягкая угроза в его голосе. Я успокоился и повернулся лицом ко Льву. Примарх Тёмных Ангелов был полностью закован в броню — одна рука держала шлем, другая покоилась на рукояти меча. Его окружали десять воинов-ветеранов в громадной терминаторской броне.

Я отвечаю настолько властно, насколько это уместно при обращении к повелителю другого Легиона.

— Внимание императора Сангвиния занимают другие вопросы. Когда он освободится, я…

— Сейчас, командор.

Лев возвышался надо мной, я едва доходил ему до плеча. Как и все примархи, он во всем был богоподобным воином, и мне пришлось побороть желание обнажить клинок. Его безрассудное проявление силы ставит под угрозу всех нас.

В конце концов, долг — но не страх — заставляет меня удержать свой нрав под контролем.

— При всем уважении, господин, вы знаете правила. Только одна группа за раз может войти в тронный зал, за исключением случаев, когда указание исходит напрямую от владыки Сангвиния. И я не получал такого указания.

Кипящая ярость примарха кажется почти первобытной.

— Ты не бросишь мне вызов.

Впервые за несколько недель наступила тишина. Я, не глядя, знал, что все взоры теперь обращены на нас. Я должен с умом сделать следующий ход — если уступлю, здесь пропадет всякое подобие порядка.

А если брошу вызов Льву, то рискую в дальнейшем разрушить этот союз.

— Я не могу ослушаться своего отца. Подождите здесь, господин, я попрошу его принять вас.

— Не мешкай… — усмехается он.

Я отвернулся ото Льва и двинулся к сводчатым дверям позади, открыв вокс-канал связи с Сангвинарной гвардией, едва в толпе начали снова шептаться.

— Держите их здесь. Никто не войдёт в зал. Никто.

Я вышел из приемного зала в вестибюль, шириной всего в несколько десятков шагов. По обе стороны от меня вдоль стен тянулись высокие, прозрачные стеклянные окна. Центр помещения занимала мраморная статуя Императора — подлинного Императора. Это было не лучшее изображение Повелителя Человечества, что я видел, но в то же время оно было не просто украшением.