— Дяденька, — в отчаянии спрашивает мальчик, — скажите, этот клоун что… заколдованный?

— Вполне возможно, — серьёзно кивает головой усатый дяденька. — Я уже сколько раз замечал, что он довольно странно себя ведёт, когда в него стреляют такие маленькие мальчики.

— Да-да, вертится всё время, выкручивается. — Ауримас едва сдерживает слёзы, от досады у него дрожат губы.

В конце концов остаётся три копейки — на один-единственный выстрел. Ауримас заряжает эту последнюю пульку медленно, очень медленно и целится, как никогда, долго. От усталости и напряжения у него ходуном ходят руки, слёзы застилают глаза.

— Плачешь? — насмехается клоун. — Плачь, плачь, горе-стрелок, такого мазилу наш тир ещё не видывал!

— Хи-хи, хо-хо, хе-хе, ха-ха! — поддерживая его, хохочут мишени.

И вот летит последняя пуля… Но вероятно, клоун тоже устал: на этот раз он не успевает увернуться. Бум! И под вторым его глазом тоже появляется вмятина — теперь уже на обеих щеках будто по слезе повисло, и личико клоуна кажется бесконечно несчастным и обиженным. Правда, он не кувыркается, для этого надо было попасть в мячик, но Ауримасу достаточно и того, что пуля попала в цель.

— Получил? — удовлетворённо усмехается мальчик. — Так кто же будет смеяться последним, а? То-то!

— Ты мне что-то говоришь? — спрашивает служитель.

— Не-ет… — смущённо бормочет Ауримас. — Это я сам с собой.

Он возвращает духовое ружьё и гордо покидает тир.

— А где три бутылки молока, где две баночки сметаны, где сахар, масло, хлеб, пирог и пять сырков с изюмом? — удивлённо спрашивает мама, когда Ауримас с пустыми руками возвращается домой.

— Так ведь я… я… — бессвязно бормочет мальчик.

— Вот растяпа! Заигрался на дворе, что ли? — Мама протягивает руку: — Ну ладно, дай-ка деньги, я сама схожу в магазин.

— Так ведь я… деньги-то… нет денег… — лепечет Ауримас и вытаскивает из кармана пустой кошелёк.

— Как так? — не верит мама. — Куда же ты их девал?

Ауримас опускает голову и молчит.

— Потерял или, может, у тебя отняли? — продолжает расспрашивать мама.

— Отняли, — мотает подбородком Ауримас.

— Кто?

— Один такой негодник… Клоун.

— Клоун?!

— Да… Тот, что в тире.

— А! — Мама сразу всё понимает. — Ясно. Пойдём.

— Куда?

— Увидишь.

Мама берёт сына за руку и ведёт в тир. Войдя туда, спрашивает служителя:

— Вы знаете этого мальчика?

— А как же! — отвечает тот. — Он только что расстрелял целую коробку пулек.

— Я очень вас прошу, — говорит мама, — не давайте ему больше ни одной пули! Он истратил все деньги, на которые должен был купить продукты.

— Ай-яй-яй, как нехорошо! — качает головой дяденька. — А сказал, что сам накопил.

Щёки Ауримаса становятся от стыда кирпично-красными.

— Теперь, — говорит мама, — целый месяц не будешь смотреть телевизор и ездить на велосипеде.

Это такое тяжёлое наказание, что Ауримас, даже ахает. Мама прощается с усатым дяденькой, и они выходят из тира. Ауримас едва волочит ноги. В дверях, не вытерпев, оборачивается и смотрит на клоуна. Негодник хохочет во весь рот, в глазах у него прыгают бесенята.

— Ну так как же, — ехидно вопрошает он Ауримаса, — кто смеётся последним? Ха-ха-ха!

— Хо-хо-хо, хе-хе-хе, хи-хи-хи, ха-ха-ха! — вторят ему другие мишени.

Про девочку Руту

Уснувший троллейбус

Спящий троллейбус я видела собственными глазами. Он стоял поперёк улицы, накренившись набок, один ус торчал вверх, окна и двери были закрыты, а изнутри доносилось тихое похрапывание и посапывание. По синему кузову стучали прохожие и водители машин, которым троллейбус загородил дорогу, но внутри все крепко спали и никто не откликался.

Представьте себе, что во всём виноват был плюшевый мишка, не желавший закрывать глаза. Его принесла с собой девочка Рута, которая вместе с мамой вошла через переднюю дверь и устроилась на маминых коленях около окна. Вокруг сидело и стояло много людей, лица у всех были усталые и заспанные.

«Наверно, мишке тоже хочется спать», — решила девочка и положила своего плюшевого друга, чтобы он закрыл глаза. Надо вам сказать, что этот медвежонок, только вчера подаренный девочке, прекрасно умел закрывать глаза, когда его укладывали, и тут же открывал, если его поднимали. Очень послушный был мишка! А тут, сколько ни клади, не закрывает. «Что случилось? Почему он не засыпает?» — удивилась девочка и тихонько запела:

— Баю-баю, баю-бай, спи, мой мишка, засыпай…

Однако мишка, хоть и устал за длинный день, никак не закрывал своих чёрных, круглых, как пуговицы, глаз.

Тогда девочка запела громче:

— Баю-баю, мой малыш, почему же ты не спишь? Поскорее засыпай, баю-баю, баю-бай…

— Рута, нельзя так громко петь в троллейбусе! — сказала мама, едва сдерживая зевок. — Вернёмся домой — тогда и уложишь.

— Но он же хочет спать, мама, только вот глазки никак не закроются, — возразила Рута и снова запела: — Баю-баю, мой медведик, баю-баюшки, малыш…

Мама собралась было снова сделать дочке замечание, но тут ей самой так захотелось спать, что она не смогла и словечка вымолвить: устала мама, целый день работала на фабрике, ходила от одного ткацкого станка к другому, а потом ещё поехала за дочкой в детский сад. Очень устала.

— Что за стыд, что за срам, всё глядишь по сторонам, надо глазки закрывать, медвежатам надо спать, — тянула девочка свою колыбельную и даже попыталась помочь мишке закрыть глаза, потрогав их пальчиком. Но упрямец продолжал смотреть в потолок.

Зато у девочкиной мамы глаза закрылись, и она сладко уснула. Посмотрела Рута на маму и рассердилась на мишку:

— Смотри, даже мама уже спит. Как тебе не стыдно! Засыпай сейчас же, а то отшлёпаю, — пригрозила она. — Баю-бай, баю-бай…

Теперь склонилась на грудь голова у сидевшей рядом старушки, и вскоре она тоже уснула. Начали слипаться глаза и у других пассажиров. Даже те, кто стоял в проходе, зевали, тёрли глаза, прислонялись друг к дружке и наконец засыпали, как будто кто-то дал им всем сонные пилюли. Кто сидел на мягких сиденьях, те заснули ещё раньше, откинувшись на спинки или положив голову на плечо соседа. Кто-то тихо посапывал, кто-то громко храпел, а кто-то даже бормотал во сне. И только упрямый мишка, тот, которого укладывали и баюкали, ни за что не желал закрывать глаз!

— Баю-баюшки, малыш, ну чего же ты не спишь?.. — терпеливо напевала девочка. — Баю-баюшки-баю…

Теперь дело зашло уже совсем далеко: начал клевать носом сам водитель! Он тоже устал — весь день за рулём. Но хотя сон одолевал его, он твёрдо знал: спать нельзя ни за что, это опасно, может случиться авария. Поэтому он гнал дремоту из последних сил, даже ущипнул себя за щёку, чтобы развеять сон. И всё же, против его воли, глаза слиплись, голова свесилась на грудь, руки выпустили руль, только нога всё ещё нажимала на педаль. Неуправляемый троллейбус проехал ещё немножко вперёд, но вдруг свернул влево и уже покатился по тротуару, к счастью, у него сорвался с проводов один ус, а то доехал бы до откоса и свалился в реку. Троллейбус встал поперёк улицы, загородив всем дорогу.

И хоть бы теперь кто-нибудь проснулся! Никто! Да и как тут проснёшься, если мишка лежал с открытыми глазами, а Рута продолжала его баюкать.

На улице возникла ужасная кутерьма. Ни в ту, ни в другую сторону не могли проехать никакие машины. Длинные вереницы их стояли по всей мостовой. Возле уснувшего троллейбуса начала собираться толпа.