Кума («Как быть с тобой, убогая кликуша?..»)
П. Ставрову
Как быть с тобой, убогая кликуша?
Все маешься и голосишь больней,
час от часу взывают вопли глуше
из темноты и нищеты твоей.
И то сказать, под кровлею дырявой
тесна, грязна постылая изба,
и ключ от двери со скобою ржавой
кривой куме подкинула судьба…
Брось, старая! Сиротскую награду
и ждать уж недолго. Кума придет,
обмоет, обрядит, зажжет лампаду
и в дверь на волю, не спросясь, толкнет.
«Ты приходишь усталой тенью…»
Ты приходишь усталой тенью,
посылает тебя могила, —
отдана моему томленью,
застываешь в дверях уныло.
Ты бледнее теперь намного,
и в глазах синева тумана,
у пробора над бровью строгой
запеклась небольшая рана.
Ничего у меня не просишь,
за вину не грозишь расплатой,
только холод с собой приносишь,
как дыханье страны заклятой.
«Кочует по сводчатым хорам…»
Кочует по сводчатым хорам,
качается бронзовый звон.
Плывут серомраморным бором
стволы полуколонн.
Дышу тишиною собора
и слушаю колокола.
От строгости Божьего взора
душа изнемогла.
Молюсь о любви чудотворной,
не помню ни злобы, ни зла.
Веригами вечности черной
гремят колокола.
Сизиф («Плыви! Но знай: на берег вожделенный…»)
Плыви! Но знай: на берег вожделенный
ладьи твоей не вынесет прибой.
Прильнул к скалам, отхлынул — за собой
опять умчит ее, щепою пленной.
На мертвый подвиг жизнь обречена.
Смирись, Сизиф! Судьба у всех одна,
За пыткой пытку начинай сначала
и глыбу в гору громозди устало —
чтобы опять к тебе она упала
на окровавленные рамена.
«Бывают дни, позвать не смею друга…»
В.Л. Корвину-Пиотровскому
Бывают дни, позвать не смею друга —
предстанут мертвыми на зов друзья,
и сам не свой, от горького испуга
и жалости к себе заплачу я.
Бывают дни, заря и та без света,
цветы не пахнут и не греет зной.
Хочу прильнуть к земле, но нет ответа:
глуха земля, возлюбленная мной.
Прислушаюсь к волне — волна немеет,
коснусь воды, и не бежит река,
взглянул на небо — вдруг окаменеет,
и глыбами повиснут облака.
Ужасен мир недвижно-безглагольный.
Остановилось время. Душит страх.
О, Боже! Отпусти мне грех невольный,
преображающий Твое творенье в прах.
«Мы на тонущем корабле…»
Мы на тонущем корабле,
под громами; в ветру, во мгле.
Оборвался якорный трос,
налетел ураган, унес.
Слышим моря и бури зов,
волны, волны — как своры псов.
Протрубил охотничий рог,
гонит зверя в проклятый лог, —
рулевому верь иль не верь,
не уйдет затравленный зверь.
Смерть — на тонущем корабле.
Приплывем, да к мертвой земле.
«Судить не нам, когда — как Божий суд…»
Судить не нам, когда — как Божий суд —
решает брань судьбу народов грешных,
и демоны войны в набаты бьют
среди громов и воплей безутешных.
Как примирить Закон и эти тьмы
замученных неискупимой мукой?
И кто палач, кто жертва? Разве мы —
все круговой не связаны порукой?
В ответе каждый. Но за что ответ —
кровавый рок обид и распрей кровных?
Повинны все, невиноватых нет.
И нет виновных.
«В какую тьму слепое мчится время…»
В какую тьму слепое мчится время,
в какой провал низверглась ночь?
Дух изнемог, и непосильно бремя…
К чему! Нельзя помочь.
Не пощадят предвещанные сроки,
Всевышний суд неумолим.
О, Боже наш… Исполнились пророки,
возвеял Элогим.
Поспела жатва — косит смерть. Над кручей
клубится змей, и грохоча
на земли и моря, за тучей туча —
стальная саранча.
Шатаются столпы тысячелетий,
грозой разъята плоть чудес,
и молнии — как огненные плети
карающих небес.
ИЗ АПОКАЛИПСИСА
Ибо пригрел великий день гнева
Его; и кто может устоять?
Откр. Иоан. VI. 17.
1
Глава Его и волосы белели,
как белая волна, как снег; и с плеч
стекал подир, и очи пламенели —
из уст грозил двуострый меч.
Среди семи светильников Престола
семью звездами вспыхнула рука,
и руку поднял Он, и гром глагола
трубой гремел издалека:
— Твои дела Я знаю, ты не хладен
и не горяч. Ты тепл. О, если б мог
ты хладен быть или горяч! Нещаден
огнь поедающий — твой Бог.
Покайся! Вот, как вор в ночи, нежданный
— стою у двери и стучу,
тебя, вкусившего от сокровенной манны,
Я тайны приобщу.
2
И пал я ниц к ногам Его, как мертвый,
не слыша и не видя ничего,
но оживил Господь, десной простертой
коснулся тела моего.
— Не бойся, Он сказал: от тьмы ограда
закланный Агнец сей, спасешься Им,
поправый смертью смерть державу ада
заклял заклятьем неземным.
И будет Он пасти жезлом железным
языки мира, посечет мечом
отвергшихся Меня — венчанный звездным,
недосягаемым венцом.
Тебе ж воздам и каждому из братий
за все труды на ниве бытия…
И книгу Бог вознес, и Агнец снял печати.
И свет увидел я.
3
Увидел знамений поток чудесный,
читая духом света письмена:
была отверста дверь в чертог небесный,
и плыли вечно времена.
Увидел тварей дивно-многооких:
телец, орел и лев и человек,
шестикрылаты, в облаках высоких
взывали: Свят, свят, свят вовек!
Увидел старцев неисповедимых,
престолы их и море, как кристалл, —
и красный змей с главами и диадимах
на землю звезды повергал.
Запечатленная вещала книга
потоп и трус и мор и бранный гром…
И бесов гнали в пещь полки Архистратига,
и было их — тмы тем.
4
И вышли всадники. Один — конь белый,
лук за плечами и венец.
Но только тень сей победитель смелый
и не на Божьей ниве жнец.
Другой — конь рыж, и меч в руке тяжелый,
дымится кровь на лезвее:
от поступи его дрожат престолы,
нет мира от него земле.
И третий, гость незваный государей,
на вороном коне стоял
с мерилом горестным и за динарий
пшеницы меру отмерял.
И был четвертый всадник, под которым
конь бледный: Смерть. Весь ад — за ним…
Губить мечем, грехом и голодом и мором
дано им — четверым.
5
И после видел Ангелов, стоящих
на четырех углах земли,
четыре ветра высоко держащих,
чтоб ветры веять не могли.
И от востока Ангела иного.
Воскликнул: — Не чините зла
земле, доколе Я избранным Слова
печатью не прожгу чела.
Число их сто и сорок и четыре —
плод всех Израиля колен:
пришедших от великой скорби в мире
да не коснется персти тлен!
Им, жаждавшим, алкавшим, убиенным —
источники живые вод,
и всякую слезу с очей рабам смиренным
Господь любви отрет.
6
Семь Ангелов пред Богом грозной славы
трубили в трубы, сотрясая твердь.
И первый протрубил — пал дождь кровавый,
второй — огнем дохнула смерть.
От третьего звезда большая пала,
и от четвертого померк светил
небесных блеск, и трети их не стало.
Когда же пятый затрубил,
изверглась саранча из дымной бездны
и понеслась быстрее хищных птиц,
и грохотанье крыл в броне железной —
как стук от бранных колесниц.
Летела, трубный заглушая голос,
язвящая хвостом, как скорпион.
Лик человеческий, зуб львиный, женский волос.
Царем ей — Аваддон.
7
И видел я: сошла с небес в порфиру
и в солнце облеченная Жена,
и Матери, родившей Спаса миру,
внял из пустыни сатана.
Дракон потьмы, низверженный довеку
с полками черными зломудрых сил,
погнал Жену и ей вослед, как реку,
из пасти воду испустил.
Но помогла земля песков пустынных
и воду выпили земли уста, —
восхищенная на крылах орлиных,
умчалась родшая Христа.
Взревел дракон, и тучей свет затмила
дружина яростная сатаны
и билась с воинством Святого Михаила
и с семенем Жены.
8
И зверя, выходящего из моря,
я видел, страшного очам.
Такая власть дана ему на горе
народам многим и царям!
Семиголовый, с десятью рогами,
он хульные вопил слова.
Он был, как барс с медвежьими ногами,
и зев его — как зев у льва.
И зверь другой из недр восстал, двурогий,
ему дракон потьмы — отцом.
Он чудеса творил: забыв о Боге,
прельстился мир его жезлом.
— Но время близко, меч двуострый вынет
всеправедный Владыка сил,
растленный Вавилон, исчадье зверя, сгинет! —
Так Ангел говорил.
9
И знаменье предстало мне иное:
семь Ангелов сходили чередой,
и каждый Ангел царствие земное
губящей попирал пятой.
И чашу, полную безмерных пыток,
на землю каждый изливал до дна,
и небо смеркшее свилось, как свиток,
и сделалась, как кровь, луна.
И потряслась земля, морей просторы
разъялись, рухнули твердыни скал,
и гор не стало там, где были горы,
и всякий остров убежал.
И падал град тяжел, и ливень серы
язвил людей, и люди, восстеня,
спасались, язвами покрытые, в пещеры
от Бога и огня.
10
Тогда в грозе явилась мне блудница,
сидящая на звере, в жемчугах
и в золоте. Но кровь — на багрянице,
хула и мерзость на устах.
Блудили с ней прислужники Ваала —
затмилось солнце Божьих благостынь,
и горькая звезда над блудной стала,
ей имя на земле — Полынь.
И покарала смерть, серпом скосила
живых, как грозды виноградных лоз,
и гнева Божья смертное точило
кровавой пеной излилось…
И се — разверзлось небо: на Сионе
Господь господствующих, Царь царей,
пред сонмом праведных, блистающих в виссоне,
Господь судил людей…
11
И был престол Его белее снега,
миродержавный пламенел венец.
Свершилось! — рек: Я — альфа и омега,
всему начало и конец.
И мертвые к Нему текли, как дымы,
и книга раскрывалась перед Ним,
и были мертвые по ней судимы,
и каждый по делам своим.
Блаженные в успении, ликуя,
теснились души, — клиров их не счесть.
Как шумы вод, гремело: Аллилуйя!
Спасенье Господу и честь!
И я узрел с возвышенного места,
дух вознеся перед лицо Его,
сходящий с неба град, убранный, как невеста
для мужа своего.
12
Я небо новое узрел, смятенный,
и землю новую. И глас над ней
благовестил: — Смотри! В огонь геенны
низринут окаянный змей.
Ты видишь озеро, смолой и серой
кипящее, в нем — смерть и ад.
Отныне ко Христу вратами веры
гряди в преображенный град! —
Светил нетленно град богохранимый,
над ним ни звезд, ни солнца, ни луны:
лучился свет иной, неизъяснимый…
И я воззвал из глубины:
Помилуй, Боже всемогущий, верю!
Блажен прозревший для Твоих святынь,
блаженны званые на брачную вечерю.
Ей, Господи! Аминь.