Возможно, сильнее всего уязвляло то обстоятельство, что, хотя Ярулек никогда не приобрел бы стратегической проницательности Сор Талгрона, он инстинктивно понимал, как добиться наилучшего результата от людей на месте — лучше, чем сам Сор Талгрон. Жрецу была известна сила хорошо подобранных слов, и он знал, когда подкрепить свою пылкую риторику делом. Он вдохновлял их. Сор Талгрон пользовался всеобщим глубоким уважением, однако речи и красивые слова были не для него. Он был создан для прямого действия и, хотя и испытывал глубоко укоренившееся отвращение к силе чего-то столь эфемерного, как простые слова, но знал, что это в большей степени не отражение их неполноценности, а его собственная слабость.

Не то чтобы Ярулек был плохим солдатом — в сущности, совсем наоборот. Если бы его не забрали в начале испытательного срока, не вывели из рядов неофитов и не избрали для службы капелланом, Сор Талгрон уже доверил бы ему командование собственным батальоном. Он обладал хорошими инстинктами, и еще лучше отточил их за время, которое провел прикомандированным к Кор Фаэрону в роли одного из его военных советников.

Ярулек знал о его предубеждении.

— Вам не нужна риторика веры, чтобы сражаться наилучшим образом, — сказал ему Ярулек на полях Наласы. В тот день Темный Апостол возглавил жестокую контратаку против зеленокожих, поведя клин в самый центр вражеских порядков, чтобы убить военачальника. Благодаря этому поступку они выиграли войну. Обоих покрывала липкая, омерзительно пахнущая кровь зеленокожих. — Это не ваш путь, мой повелитель, и при всем уважении — это одновременно и сила, и слабость. Однако у этих воинов, — продолжил он, указывая на победоносных легионеров вокруг них, — нет вашей… особой концентрации. Вашей решимости. Вашего прагматизма. Им нужно нечто большее. Нужна вера и наставление. С этим они лучше сражаются, а без него пропадут.

Сор Талгрона раздражало то, что он знал: проповедник прав.

Теперь он качнул головой в сторону Ярулека, пока проповедник совершал обход, останавливаясь, чтобы тихо переговорить с некоторыми из воинов и кладя другим руку на плечо. Ярулек поклонился в ответ, почтительно опустив взгляд. Сор Талгрон отвернулся.

Он реквизировал из арсенала новоприбывших абордажный щит. Тот был тяжелым, со встроенным рефракционным полем, и прикрывал легионера с головы до колен. Поверхность была черной, на ней виднелись следы борозд от лазеров и плазменных ожогов. Он мог бы выбрать из других, более новых щитов, однако питал неприязнь к оружию, которое еще не прошло закалку боем.

Дал Ак как-то заметил, что это просто суеверие. А ему было известно, что капитан ненавидит все столь бессмысленное, как суеверия.

Сор Талгрон даже не удосужился ответить.

— Знаете, вы и впрямь мрачный ублюдок, — сказал Дал Ак. Вот это уже вызвало у него улыбку.

Сейчас в магистре связи не было ни малейшего намека на легкомысленность. Сор Талгрон буквально видел его насупившееся лицо, несмотря на надетый боевой шлем.

— Так вы пойдете туда лично? — спросил Дал Ак. Аугмиттеры шлема не позволяли различить в его голосе воинственность, или неодобрение. Шлемы Легиона превращали все в злобное рычание, и все тонкости тембра и интонации терялись. Возможно, это была одна из причин, по которым космические десантники так плохо умели распознавать иронию и сарказм неусовершенствованных людей, подумалось ему.

— Пойду, — ответил Сор Талгрон. — А ты — нет.

Магистр связи ничего не сказал. В этом не было нужды.

— Ты нужен мне здесь, наверху. Держи каналы связи открытыми.

Дал Ак отсалютовал и двинулся прочь, не произнеся ни слова. Он излучал неодобрение, словно жаркое марево.

Сор Талгрон закрепил абордажный щит на левой руке. Поле рефрактора включилось, и он ощутил гудящую вибрацию.

Он подошел к краю посадочной площадки. Вдалеке, будто огромные раздувшиеся насекомые, висели грузовые челноки. Он стоял в одиночестве.

Ты из иной породы, нежели остальной Семнадцатый Легион. Ты практичен и прагматичен, в то время как твои братья чрезмерно рьяны.

Слова Дорна уязвляли его. Возможно, его действительно правильно выбрали на роль врага внутри, однако каждый миг этого был ему отвратителен. Он ненавидел обман, скрытность и фальшь, которые от него требовались, и ненавидел самого себя за то, что так хорошо исполнил эту роль. Он презирал ее, однако солдат исполняет приказы. Возможно, Лоргар действительно сделал верный выбор.

В Легионе были и другие, кто жаждал власти и насладился бы предательством — к примеру, Эреб. Мало кто видел в нем коварного манипулятора, каковым он являлся. И все же, Дорн бы его не принял, в этом капитан был уверен.

Сор Талгрона всегда удивляло, что другие не видят отвратительного Первого капеллана насквозь. Он обладал чересчур большим влиянием на Легион, и его порча была заразна. Сор Талгрон молился, чтобы змея не пережила Калт.

Молился. Плохой выбор слова с его стороны. Он не молился ни единого дня в своей жизни, даже когда был ребенком на Колхиде. И не планировал начинать теперь.

Он видел то же зло, что гноилось внутри Эреба, в некоторых из членов своего ордена. Это проявлялось не в такой мере, как прочих орденах Легиона, однако присутствовало к вящей его досаде. С новыми рекрутами дело обстояло хуже — казалось, что те, кто недавно введен в XVII-й, легче поддаются порче и более склонны погружаться в новую веру и жажду силы. В будущем это не сулило ничего хорошего, и Сор Талгрон питал на счет Легиона мрачные опасения. Возможно ли вообще будет его узнать спустя десять лет, или через век?

Он делал, что мог, чтобы сохранять ряды 34-й максимально чистыми — те, кого он счел наиболее предрасположенными попасть под губительное влияние Эреба, отправились на Калт. Если бы никто из них не вернулся назад, он не ощутил бы неудовольствия. В каком-то смысле это стало бы очередной чисткой рядов Легиона. Не таких масштабов, как бывали раньше, однако от того не менее важной. Его не заботило появление мучеников. Если вырезать опухоль, целое может уменьшиться, но в долгосрочной перспективе Легион станет сильнее.

Обычно он не был склонен предаваться самосозерцанию — по крайней мере, до Сорок семь — Шестнадцать — и у него была насущная задача. Прошло меньше пятнадцати минут, и от разведчиков поступили вести.

— Четыре взрывных устройства обезврежены, маяк установлен, — раздался в ухе Сор Талгрона холодный шепот Лота, нарушив его добровольное вокс-молчание. — Питание транспортера восстановлено. Направляемся вверх.

Спустя считанные секунды скрежет механизмов возвестил, что платформа начала подниматься.

— Внизу есть враги, — добавил Лот. — Легионеры и Имперская Армия.

— Численность?

— Сложно сказать, наши сканеры блокируют. Немного, но они окопались и ждут.

— Магистр связи, — произнес Сор Талгрон, отключая вокс-канал. — Флот засек маяк?

— Засекли, капитан, — ответил Дал Ак. — Сейчас проводят калибровку.

— Как долго?

— Будут готовы продолжать через семь минут.

— Каковы ваши приказы, мой повелитель? — спросил Ярулек, присоединяясь к ним. — Как вы собираетесь это исполнить?

— Мы спустимся вниз. Уничтожим все, что найдем, — сказал он.

— Хороший план, — улыбаясь, произнес Ярулек. Сор Талгрон отметил, что улыбка так и не затронула его глаз. В глазах таилась только тьма.

6

Королос знал, что по шахте транспортера спускается подлинная смерть, и был ей рад, будто давно бросившему его другу.

В смерти не было ничего страшного, надлежало бояться только неудачи при жизни. Это он усвоил на горьком опыте.

Когда-то у него на шлеме был поперечный офицерский гребень центуриона, но это время уже прошло. Его выделили за силу, и он сперва нес службу как чемпион 178-й роты, а затем сделал карьеру офицера. Причиной его падения стала гордыня. Теперь его шлем был красным в знак взыскания, знак его позора. Пробудившись после Сенозии IV, он обнаружил, что шлем сняли, а на его месте закрепили кобальтово-синий, однако настоял на своем.