– Приветствую тебя, Иеровоам. Слушай слова Яхве и повинуйся.

– Что Господь хочет сказать мне? Говори быстро, ведь царские дела не ждут.

Мог ли Яхве послать более ясный знак? Ахия, улыбаясь, подошел ближе к колеснице Иеровоама, чувствуя жар и пыль на своей коже.

– Истинно ты сказал: дела твои – царские. Ведь Яхве говорит: «Смотри, я вырву царство из рук Соломона и разделю его так же легко, как разорвал одежды эти».

Иеровоам недоуменно уставился на него, а Ахия вытащил из своей сумки клочки разорванной накидки.

– Двенадцать кусков, по одному на каждое колено. Это означает…

Он поднял взгляд, и глаза ему резануло полуденное солнце, а виски стиснула боль. «Я ошибся. Я в чем-то ошибся…» И, пока Ахия отчаянно пытался разгадать волю Яхве, он уронил два лоскута. Он смотрел, как они лежат в пыли у его ног.

«В пыли, во прахе. Так и Соломон поверг царство свое во прах…» Боль утихла, и Ахия осторожно поднял голову, снова глядя на Иеровоама.

– Десять колен отдает Яхве в руки твои, – сказал Ахия, передавая Иеровоаму охапку лоскутов, – а с ними и царство.

Иеровоам медленно протянул руку и взял их.

– Я – царь? – спросил он. – А остальные два колена?

– Яхве оставляет их Соломону и его сыну по милосердию своему и в память о том, что Яхве любил отца Соломона, Давида, который был истинным слугой нашего Бога.

«Яхве милосерднее, чем я. Я бы низверг во прах Соломона и все его деяния». Ахия наступил ногой на два куска ткани, лежащие на дороге, и поднял свой тяжелый взгляд на Иеровоама.

– Но внемли этим словам, Иеровоам, царь десяти колен: ты должен соблюдать Закон Яхве, чтобы сохранить Его царство. Выполняй волю Яхве, как слуга Его, царь Давид, и Яхве не оставит тебя и род твой.

Не отводя глаз от десяти клочков ткани, Иеровоам ответил:

– Я услышал слова Господа, пророк. – Он крепко сжал в руке лоскуты. – Знает ли об этом царь Соломон?

– Какая разница? Яхве действует по воле своей.

– Да. – Иеровоам заткнул лохмотья за пояс. Они выглядели тусклыми на фоне его алой туники. – Не передал ли Господь мне чего-то еще, пророк? Скоро ли я стану царем или должен прождать много лет?

Ахия прислушался, но слова не пришли к нему. Он покачал головой:

– Яхве сказал лишь то, что я уже передал тебе: храни законы Его и царство Его.

Они переглянулись, и Иеровоам кивнул:

– Я уеду, пока царь Соломон не узнал об этом и не лишил меня жизни. Я буду ждать и готовиться.

– Храни законы Яхве, – добавил Ахия, но Иеровоам уже хлестнул своих коней и исчез, не услышав его.

Хотя пророк остался один, это не имело значения. Он снова зажмурил глаза от солнца, наслаждаясь покоем, который, снизойдя на него, согревал кровь, как вино.

«Я претворил в жизнь волю Яхве. Я сделал то, чего мой Бог требовал от меня». Ахия медленно сошел с иерусалимской дороги. Ему встретилось узловатое оливковое дерево. Хотя оно было бесплодным, серебристо-зеленые листья давали достаточно тени, чтобы немного отдохнуть. Ахия расстелил остатки своего рубища на земле и сел под оливой.

Сила Яхве покинула пророка, он чувствовал себя изнуренным, но это не имело значения, ведь он уже все сделал. Теперь оставалось только ждать, когда Яхве снова его призовет. «А он призовет меня, ведь кто, как не я, может так ясно слышать Его голос и понимать Его волю?»

Ахия довольствовался таким предназначением. В тени оливы он закрыл глаза и уснул, мирно и без сновидений.

Сказки и песни заканчиваются тогда, когда подвиг совершен, сокровище добыто, милость оказана. В жизни все заканчивается не так просто. Я добилась для царицы Савской того, чего она хотела, я получила для себя отцовское благословение. Теперь предстояло попросить его еще кое о чем и завершить узор, который я начала ткать давным-давно.

И я пошла к отцу, чтобы поговорить с ним, как всегда, свободно и наедине. Стражники у дверей его покоев воззрились на меня – да, теперь я стала диковинкой. За меня готовы были отдать все золото и пряности мира. Я была сокровищем, которое царь Соломон передал в руки царице Савской.

Вчера я была лишь дочерью Соломона. Никто не обращал на меня внимания, не замечал. При этой мысли злость шевельнулась под сердцем, но я не дала ей воли. «Каждое желание имеет свою цену, маленькая богиня. Если не готова платить, не жди награды». Теперь мне следовало лучше держать себя в руках.

Вместо того чтобы дать волю раздражению, я улыбнулась стражникам и прошла в открытую дверь. В первой комнате сидели писцы, готовые явиться на царский зов. И снова я, как всегда, улыбнулась им, приветствуя каждого по имени. Я спросила, не входил ли кто-то к отцу. Мне ответили, что он у себя один, и я снова улыбнулась. Направляясь к следующей двери, я заметила, как писцы искоса посматривают на меня. Под их взглядами я спокойно остановилась и постучалась, а потом открыла дверь и вошла к отцу.

Он рассматривал большую карту, нарисованную на длинной стене, карту целого мира, склонявшегося перед волей царя Соломона. От Фив до Троады, от Вавилона до Дамаска тянулись закрашенные желтым земли, а по желтому фону разбегались красные линии: Царский путь, Путь Благовоний, Шелковый путь и Приморский путь. Синие полосы обозначали Красное море, открывающее дорогу к Саве и дальше на юг, Черное море, ведущее к землям янтаря, мехов и золота, и Великое море, простиравшееся от Приморских городов до края света на западе.

– Все эти земли покоряются мне, – сказал он ровным и спокойным голосом. – Он не обернулся и не пошевельнулся. – Я управляю всем этим, но не могу властвовать в собственном доме. Странно, правда?

Я знала, что не должна отвечать.

– Отец, – только и сказала я, собравшись с силами.

На миг я подумала, что он так и не повернется ко мне. Потом его плечи расслабились, и он посмотрел на меня, но без улыбки. Такого я не ожидала.

– Что, дочка?

Он говорил сдержанно и ровно – таким я слышала его много раз в суде, когда он объявлял решение.

– Я должна попросить тебя еще об одной милости.

– И ты пришла тихо и украдкой? И не захотела призвать меня к ответу перед народом и первосвященником? – Теперь он говорил с горечью, и я не могла его за это винить.

– Чтобы даровать эту милость, нужно обладать мудрым разумом и великодушным сердцем.

– А я, значит, мудр и великодушен? Так что же тебе нужно, дочка?

– Прежде чем попросить, умоляю тебя еще об одном, – сказала я, поколебавшись, – если ты не сможешь выполнить эту просьбу, никогда ни с кем не говори о ней.

– То есть с тем человеком, которому ты обещала мою милость? Хорошо, дочка, даю слово. Проси.

Вот и все, что он сказал: «Проси». А не: «Проси – и твое желание будет выполнено». Но я не могла отрицать, что он правильно поступает, соблюдая осторожность.

Начать было тяжело, зная, что теперь каждое мое слово оценивается. Меня уже не баловали, как ребенка, а судили, как женщину. «Я прошу не о безделице и не для себя». И отец дал слово никогда больше не упоминать об этом. Стоит ему отказать – и Гелика даже никогда не узнает, что я пыталась.

«Если он откажет, она убьет ребенка и себя». Значит, следовало добиться согласия. Тщательно подобрав слова, я начала:

– Отец, ты великий царь, и в доме твоем много жен. Из всех стран присылали их, чтобы выдать за тебя замуж для укрепления договоров и союзов. И ты относишься к каждой как к царице…

Я остановилась посреди фразы, потому что отец поднял руку. К моему удивлению, он улыбнулся.

– Снова ты сбила меня с толку, дочка, но теперь я понял: ты обещала кому-то мою милость. Хватит нанизывать слова на нить, проси, и, если царь Соломон – Премудрый – сможет выполнить желание Ваалит, царевны Савской, ты получишь то, о чем просишь.

К моему ужасу и растерянности, в глазах защипало. Я изо всех сил начала моргать, чтобы сдержать слезы.

– Можно ли госпоже Гелике поехать со мной в Саву?

– Госпоже Гелике? Дочери Повелителя Коней?