Первоочередной задачей встала проблема наведения порядка в каюте. В списке телефонов КАТС я нашел номер амбулатории и позвонил.

– Дзержинский на проводе, – раздался в трубке голос. Акцент явно свидетельствовал, что Дзержинский родился в республике Средней Азии.

– Вас беспокоят из кабинета № 26 Смольного. Зайдите ко мне, товарищ Дзержинский. Говорит начмед крейсера лейтенант Иванов.

Крякнув от неожиданности, Дзержинский четким голосом, но с акцентом произнес:

– Ест! Извинитэ, товарыщ лэйтэнант!

Через минуту в дверь постучал и, получив разрешение, вошел старшина второй статьи. Ушами его можно было освещать помещение или жарить на них яичницу с колбасой.

– Старшина команды медиков, фельдшер, старшина второй статьи Ходжаев, – представился вошедший.

– Садись, Дзержинский. Меня зовут Петр Иванович. Сразу же определим задачи. На ознакомительные беседы время выделим позже. Посмотри вокруг. Как ты считаешь, можно жить в подобном сарае? Нет. И воспитывать личный состав здесь тоже нельзя. Тем более, работать с Дзержинским. Сколько ты прослужил?

– Два года. За “Дзержинского” прошу прощения.

Вопрос о сроке службы не праздный. От него зависит, какие поручения можно дать моряку и что исполнять самостоятельно, организуя исполнение по официальным каналам.

– Два года – это не год. Посему ставлю тебе задачу. Первое. Каюта должна быть выкрашена в светло-голубой цвет. Второе. Новые прикроватные шторы, шторки на иллюминаторы, шторы к умывальнику. Третье. Сейф, установленный и закрепленный по всем правилам надежного обеспечения сохранности секретных документов. Четвертое. ГКС (громкоговорящая связь) с амбулаторией. И пятое, наконец. Холодильник. К нему приложение! Колбаса, консервы (не морская курица в томате, конечно!), графин с водой. Три стакана. Записал?

– Так точно! Сколько на все это вы даете времени?

– А сколько тебе нужно?

– Сутки, товарищ лейтенант!

– И даже на колбасу?

– Так точно!

Несказанно удивившись, я, однако, вида не подал.

– Хорошо, даю двое суток.

– Я просил у вас сутки, товарищ лейтенант.

Ну ва-щщщ-е...

– Очень хорошо! Вы отличный старшина, Дзержинский! Думаю, что сработаемся. Мне, как я понимаю, нужно освободить помещение прямо сейчас?

– Так точно!

– Добро, старик! Ухожу. Желаю успеха!

Взглянув на часы, лейтенант ушел. Было ровно 11.00

Комплектование офицерского корпуса крейсера шло по принципу, провозглашенному командиром: на боевом плавающем корабле должны служить “боевые плавающие офицеры”. Все, что было “в заводе”, обрекалось на сожжение, или, по крайней мере, на “ломку”: ремонтная заводская психология, ремонтная заводская организация, ремонтная культура, заменявшаяся культурой морской. Около тридцати процентов офицеров было списано с корабля и заменено другими. Притом, все “другие” назначены на “Суворов” с “Пожарского”. Следовательно, я в новом коллективе был не одинок в роли новичка. Рядом были друзья, с которыми пройдена не одна тысяча миль, съедено определенное количество соли и выпито несколько декалитров флотского компота. Количество других напитков... типа чая, учету не подлежит.

Назначение мое на крейсер произошло хотя и не случайно (все же офицер знал крейсерскую организацию), но лишь вследствие непредвиденного стечения обстоятельств, порождаемых флотской действительностью. Начальник медицинской службы крейсера, дела которого должен был принимать я, находился на лечении в психиатрическом отделении госпиталя с диагнозом “наркомания”. Что явилось побудительной причиной столь низкого падения офицера-врача, останется для флота тайной. Но однажды капитана медицинской службы Манулова (так звали доктора), нашли в открытой настежь каюте мертвецки пьяным. Рядом с ним валялись вскрытые, но уже пустые ампулы с промедолом. Ото сна восстав, “наркоман” объявил, что выпил сто ампул указанного медикамента. Строевые и политические начальники моментально записали доктора в разряд психически ненормальных и направили на лечение в девятое отделение главного госпиталя. Впоследствии “наркоман” был демобилизован из Вооруженных сил. Нюанс: приняв подобную дозу промедола, врач-самоубийца должен был скончаться на месте, не успев крикнуть “мама”.

Свято место пусто не бывает. Освободившаяся вакансия должна быть заполнена. Флагманский врач, заглянув в свою “книгу по работе с кадрами”, где учитывается прохождение по службе всего офицерского состава медицинской службы соединения, лучшей кандидатуры на пост министра здравоохранения крейсера, чем моя кандидатура, не обнаружил. И так как “офицер с назначением согласен”, то это назначение состоялось. И никаких разговоров с командующим о “симпатичных хохлах”.

Получив командирское “добро” на отдых, этим разрешением я и воспользовался, тем более, что знакомство с врачами, младшим и средним медперсоналом, решил начать в отремонтированной, приведенной в порядок каюте. Да к тому же и не “карась” уже: никакой моряк не упустит подобное “добро”, выпадающее в жизни довольно редко.

Покинув каюту собственную, я направился в каюту “жизнерадостного толстяка” Магдича, с которым читатель уже вкратце знаком. На крейсере Магдич врастал в должность комдива (командира дивизиона) артиллерийской боевой части. С “Пожарского” он прибыл дней десять назад и уже, по логике вещей, должен был обзавестись чайником, чаем (грузинский, второй сорт) и, возможно, куском колбасы.

Магдич жил в каюте, расположенной напротив камбуза рядового состава, что наполняло ее специфическими запахами жарившихся котлет или гуляша. Последнее обстоятельство имело свое отрицательное влияние на благородные попытки артиллериста бороться с собственным весом. Но и положительные моменты в сем проглядывались: диспозиция жилого и служебного помещений позволяла, не выходя из помещения жилого, затребовать те же котлеты (или “мослы”) из помещения служебного. Тем более, что камбузный наряд назначается из своих же братьев-артиллеристов. Только рангом пониже.

Я был встречен исключительно радушно, шумно и хлебосольно. Тут же, не отходя от кассы, с камбуза была затребована дюжина котлет (благо, время к обеду), заварен крутой чаек и задраена на замок каюта. А последнее означало, что не хлебом единым жив человек. Есть вещи и поважнее. И покрепче.

В возникшей оживленной беседе, состоящей из монолога расчувствовавшегося встречей артиллериста, я начал “врастать в особенности обстановки” психологического микроклимата в корабельном коллективе. Стало известно, что “старпом добряк и командовать не может”, “офицеры – отличные ребята, но есть среди них и дерьмо”, “большой зам опасен тем, что постоянно “держит всех за яйца”. Все, как везде, ничего нового. Откуда же взять исчерпывающие сведения, если сам рассказчик – новичок в коллективе. Но ведь общая картина складывается из разрозненных фактов.

Кое-что, заслуживающее внимания, все же определилось.

– Мой зам, – рассказывал Магдич, – старший лейтенант Шевельной, исключительно опасен. Живет среди лейтенантов на броневой палубе. Естественно, в курсе всех нюансов жизни “броневухи”. За ночь набирает информацию, а утром обо всем докладывает “большому заму”. И, главное, на все претензии офицеров эта сука нагло заявляет: “Я коммунист, я не закладываю, а докладываю. Партийцы должны быть честны.” И хотя бы сам не пил или по бабам не шастал! Своей “информацией снизу”, сволочь, получает отпущение грехов себе самому. За... мучил весь коллектив. Убери его как-нибудь с корабля!

– Как это я смогу его убрать?! – спросил я. – Да он “большому” дороже золота. Ты ведь его командир, вот сам и воздействуй.

Однако понятие “командир” в данной ситуации не означает “начальник”. Гораздо проще на флоте “съесть” самого командира, чем заместителя по политической части.

Магдич, узнав, что доктор на сутки не имеет своего угла, щедро предложил услуги своей собственной каюты. Верхнюю коечку. Что было с благодарностью принято.