Так бывало и раньше. Его не обманывали, от него ничего но скрывали. Когда блокнотные записи становились, скажем, зарисовкой о знатной доярке, там все было верно, это не была ложь. Но Игорь ясно, до краски на щеках, видел, что это и не правда. Факты были те, и цифры те, и фамилии те. Но знатная доярка была не та кокетливая девчонка с длиннющими ресницами, которая побаивалась старшей сестры, жаловалась Игорю, что на танцы ходит мало ребят, и намекала, что товарищ корреспондент вовсе не был бы лишним на этих самых танцах.

Видимо, Монастырский понял творческие муки Игоря. Тактично закругляя разговор, он предложил:

— Будет время, заходите к нам — мы в клубе разместились. С удовольствием покажу вам все на месте.

Прощаясь, он дал Игорю маленькую, величиной с карманный блокнотик, программу эстрадно-циркового представления в двух отделениях. Программа свободно умещалась на крохотном листке. Сверху крупно:

«Е. Монастырский — фокусы, иллюзии».

Дальше мелким шрифтом:

«С. Петрова — танцы.

Ю. Гакин — аккордеон.

А. Аракелов — конферанс, интермедии».

О втором отделении говорилось еще короче:

«Е. Монастырский — пять дрессированных медведей».

На обратной стороне листка значилось:

«Художественный руководитель — Е. Монастырский».

Игорю почему-то стало жалко и эстрадно-цирковой коллектив, и его художественного руководителя — фокусника, иллюзиониста и дрессировщика. Трехкратное упоминание его имени в программке, казалось, лишь подчеркивало ее пятистрочную нищету.

После обеда Игорь пошел в клуб. На афише у входа был нарисован синий медведь, делающий стойку на синих брусьях. У стены громоздились ящики неизвестного назначения, и мальчишки, взобравшись на них, рассматривали афишу, выставив на всеобщее обозрение грязные голые пятки. Один из них спросил Игоря:

— Дядь, а детские билеты будут?

Мальчишки заглядывали в окна. Игорь тоже глянул. Но внутри было темно, он увидел в стекле лишь собственное отражение.

Через служебный вход Игорь прошел в пустой клубный зал. Поднялся на сцену. Перешагнул через лежащую скамейку, обошел кусок холста — наверное, часть старой декорации — с загадочным рисунком: самоварная труба между двумя букетами. Пройдя за кулисы, толкнул какую-то дверь.

В маленькой комнатке за столом сидела девушка лет двадцати в скромном синем халатике — сидела и шила. Рядом, странным образом умещаясь на деревянном диванчике, спал долговязый парень. Ухо его было прикрыто новой фетровой шляпой. На открытой дверце книжного шкафа висело красное, в блестках, платье. Два одинаковых черных цилиндра стояли на подоконнике.

— Простите, здесь нет Монастырского? — спросил Игорь.

— Он скоро придет, — ответила девушка. — Вы по делу к нему?

— Да, я из газеты.

Девушка немного сдвинула в сторону лоскутки на столе:

— Вы извините, мы тут к концерту готовимся.

«Костюмерша, наверное», — решил Игорь, но на всякий случай спросил:

— Вы тоже вечером выступаете?

— Да, я сегодня танцую.

«Так, значит, она и есть «С. Петрова — танцы»?» — удивился про себя Игорь.

Он искоса глянул на девушку, пытаясь найти скрытые черты артистки под всей ее обыкновенностью, но увидел только простенькое приятное лицо, гладкую прическу, спокойные серые глаза.

«С», — гадал Игорь. — Светлана, Сима?»

Он раскрыл блокнот:

— Разрешите задать вам несколько вопросов?

— Да, конечно.

— Простите, как вас зовут?

— Соня.

— Скажите, пожалуйста, Соня: с какими танцами вы сегодня выступите?

Разумеется, это был вполне деловой разговор. Но все-таки в конце его Игорь знал, что в поездке Соне одновременно интересно и скучновато, что она давно уже собирается побывать в Москве — жаль, нет там знакомых, что мама никак не хочет принимать всерьез ее работу, пишет: «Поплясала, и будет, пора делом заняться».

Парень на диванчике заворочался, заворчал во сне. Соня тронула его за плечо. Парень недовольно наморщил нос, открыл глаза и снова закрыл. Девушка сказала:

— Юра, как тебе не стыдно! К нам пришел корреспондент, а ты спишь.

Парень сел на диванчике, протирая глаза. Шляпа упала на пол, он постеснялся за ней нагнуться. Игорь поднял ее и положил на угол стола.

Познакомились. Юра оказался аккордеонистом, Игорь и ему задал несколько вопросов.

Соня сказала:

— Хотите посмотреть наших мишек?

Она повела Игоря в зимнее фойе, откуда то и дело доносилось неопределенное урчание. У двери Игорь помедлил.

— Они привязаны, — сказала девушка.

— Да нет, ничего, — ответил он и заглянул в фойе.

Медведи, привязанные цепями к крючьям, вбитым в пол, казались не очень большими и не очень страшными. Они мирно лежали, и лишь один, самый крупный, мрачно ходил вокруг крюка, поднимаясь в рост, когда цепь не пускала дальше.

— Как же вы их все-таки возите? — спросил Игорь.

— В клетках, по двое. А Фомку так, на ремешке — он совсем ручной. Я его всегда рядом с собой сажаю.

Еще Соня рассказала, как кормят медведей, сколько меду дают каждому. Но Игорь слушал невнимательно: фразы будущего очерка уже возникали в мозгу. Они «схватывались» быстро, как цемент.

…Нет, это в самом деле материал. Медведи — целинники! Приехали в степь, где никогда не ступала лапа медведя. Это может здорово оживить очерк…

За полчаса до начала представления Игорь забежал в комнату приезжих за фотографом. Тот в носках лежал прямо на покрывале.

— Степан Васильевич! — позвал Игорь. — Пойдемте в клуб.

— В клуб? — переспросил Ложкин, не делая ни малейшей попытки подняться.

— Там же сегодня цирк выступает!

— Цирк?

— Ну да. Вы ж, наверное, слышали. Пять медведей.

— Медведи? — снова переспросил Ложкин, складывая руки на животе.

— Степан Васильевич! — взмолился Игорь. — Да скорей же вы! Опоздаем ведь к началу. Тема-то какая: медведи в колхозном клубе! Сделаете художественный снимок.

Это наконец произвело впечатление. Ложкин надел ботинки и отправился делать художественный снимок. У порога остановился, спросил:

— А медведи эти… они… того… не могут!..

— Степан Васильевич! Ну скорей же!

Но Ложкин все-таки вернулся, достал чемоданчик с пропитанием и, свернув из газеты фунтик, отсыпал туда граммов двести сахару.

На улице было темно. Дождь, начавшийся перед вечером, еще накрапывал. Но тучи местами уже разошлись. И, перешагивая через мелкую лужу, Игорь машинально подвинул ногу, чтобы не наступить на звезду.

Клуб был полон — даже подоконники заняты. Впереди, перед сценой, малышня сидела прямо на полу. Аккордеонист Юра встретил Игоря и Ложкина у входа, в середине зала представил их маленькому курчавому брюнету неопределенного возраста, который сказал им «Добро пожаловать» и освободил для них два стула возле сцены, согнав с них семерых мальчишек.

Степан Васильевич сразу же стал готовиться к съемке. Он отыскал в зале парторга, парторг подозвал какого-то парня в новой кепке, и в результате в зале появились стол и лестница-стремянка. После этого Ложкин велел парню в кепке влезть на сцену (тот стоял там, улыбаясь) и навел на него объектив: искал точку. Затем Степан Васильевич позвал долговязого аккордеониста Юру:

— Товарищ!.. Э-э, товарищ!.. Э-э, молодой человек, который у входа!

Тот почтительно подошел.

— У вас тут медведи, — сказал Ложкин. — Я их буду снимать… э-э-э… на цвет снимать… Как бы они…

После этого предисловия он достал из кармана сахар и протянул аккордеонисту.

— Хорошо, — вежливо сказал Юра. — Я передам им, что это от вас.

Игорь, раскрыв блокнот, вглядывался в зал. Но ничего особенного увидеть не удалось.

Вдруг он спохватился: ведь пока он теряет время в зале, там, за опущенным занавесом, за кулисами, наверняка творится что-то интересное. Балансируя между сидящей на полу ребятней, Игорь пробрался вперед и, затылком чувствуя на себе глаза зала, неестественно прямо вспрыгнул на сцену. Прошел за занавес. За кулисами было пусто. Игорь постучался в комнату, где был днем. Никто не ответил. Тогда он толкнул дверь.